Страх, нагоняемый большим волком на скотоводов, рос с каждым годом, и с каждым годом награда, назначенная за его голову росла, пока не достигла, наконец, тысячи долларов — поистине баснословной цены для волка.
Привлеченный обещанной наградой, в ущелье Куррумпо прискакал однажды техасский волчатник Таннерей. Он был снаряжен как нельзя лучше для волчьей охоты. У него была первоклассная лошадь, ружье и свора огромных волкодавов. В дальних равнинах Техаса он и его псы затравили не одного волка, и он нисколько не сомневался, что по прошествии нескольких дней скальп старого Лобо будет болтаться на его седле.
Он бодро пустился на ловлю на рассвете летнего утра, и скоро его большие собаки весело подали голос, извещая, что напали на след добычи. За две мили они уже увидели стаю Куррумпо, и погоня стала быстрой и яростной. Волкодавы предназначались для того только, чтобы задержать волков до тех пор, пока охотник не подоспеет и не перестреляет их, что бывало нетрудно в открытых равнинах Техаса.
Но здесь обнаружилась новая особенность местности, показавшая, как искусно Лобо избрал свое поле действий: равнины пересекаются здесь во всех направлениях скалистыми ущелиями Куррумпо.
Старый волк тотчас же направился к ближайшему из них и, перебравшись по ту его сторону, избавился от глаз охотника. Стая его затем рассеялась, рассеяв тем самым собак, и, когда они вновь соединились в отдаленном месте, само собой разумеется, не все собаки оказались налицо. Волки же обратились на своих преследователей и убили многих из них.
Когда Таннерей вечером стал скликать своих волкодавов, только шесть оказались налицо, и двое из этих шести в страшных ранах.
Охотник сделал еще две попытки завоевать скальп Лобо, но обе были неудачны, а в последний раз лучшая его лошадь разбилась насмерть в горах; после этого он в унынии отказался от охоты и возвратился в Техас, попрежнему оставляя Лобо бичом Куррумпо.
На следующий год явились два других охотника, решивших заслужить заманчивую награду.
Но их искусно составленные яды не подействовали на седого губителя. Попрежнему совершались его ежедневные обходы и ежедневные пиры, и не прошло нескольких недель, как оба охотника в отчаянии махнули руками и отправились охотиться в других краях.
Весной, после своей неудачной попытки покончить с Лобо, местный фермер Джо Колон получил унизительный урок, доказавший ему, что большой волк попросту презирал своих врагов и питал бесконечную уверенность в себе.
Ферма Колона была расположена на небольшом притоке Куррумпо, в живописном ущельи, и среди утесов этого самого ущелья, в какой-нибудь тысяче ярдов от дома, старик Лобо и его подруга устроили себе логовище и воспитали детенышей.
Здесь они прожили все лето, истребляя коров, овец и собак Джо и издеваясь над всеми его ядами и капканами, надежно защищенные недрами скалистых пещер, в то время как Джо тщетно ломал себе голову, стараясь измыслить способы выкурить их оттуда или выжить динамитом.
— Вот где он прожил все лето, — говорил Джо, указывая на каменистый утес, — и я не мог ничего с ним сделать. Я был перед ним дурак дураком.
Эти рассказы, передаваемые ковбоями, внушали мне мало веры до тех пор, пока я сам осенью того же года не познакомился с лукавым мародером, после чего узнал его более основательно, чем кто бы то ни было другой. За несколько лет до того я вел жизнь волчатника, но позднее род моих занятий изменился, приковав меня к ненавистной душной конторе.
Давно уже меня тянуло к вольной жизни, и когда один мой приятель, фермер из Куррумпо, пригласил меня в Новую Мексику попытать счастья с хищнической стаей, я охотно принял приглашение и поспешил прибыть во владение Лобо для скорейшего знакомства с ним.
Первые дни были посвящены разъездам с целью ознакомления с местностью, и время от времени мой проводник указывал на труп коровы, приговаривая: «Это он тут потрудился».
Мне стало вполне ясно, что в этой каменистой местности нечего и думать о преследовании Лобо с лошадьми и борзыми, и единственным средством борьбы оставались отрава и капканы. В данное время у нас не имелось достаточно крупных капканов, поэтому я принялся за дело с отравой.
Здесь не приходится входить в подробности сотни ухищрений, пущенных мной в ход против Лобо: не было ни одной комбинации стрихнина, мышьяка, синильной кислоты, к которой я бы ни прибегнул, не было ни одного сорта мяса, которого бы я ни избирал для приманки, но день за днем, когда я являлся узнать о результате, приходилось убеждаться в тщетности всех моих усилий. Старый Лобо был куда хитрее меня.
Приведу только один пример в доказательство его изворотливости. По совету одного старого волчатника я распустил немного сыра вместе с печеночным жиром только что убитой телки, причем резал мясо костяным ножом и растопил его в фарфоровой посуде во избежание запаха металла. Когда смесь остыла, я нарезал ее кусками и, проделав в каждом куске по отверстию, начинил их обильной дозой стрихнина и цианистого калия, вложенных в непропускающую запах облатку, и в завершение всего замазал отверстие тем же сыром. Во все время этой операции я не снимал перчаток, вымоченных в теплой крови телки, и даже избегал дышать на приманку.
Когда все было готово, я положил заготовленное в замазанный кровью мешок из сыромятной кожи и отправился верхом, волоча за собой на веревке говяжью печень и почки. С этими приспособлениями я описал круг в десять миль, бросая через каждые четверть мили по куску приманки и попрежнему избегая прикасаться к ней руками.
Лобо обыкновенно появлялся в этой местности в начале каждой недели, проводя остальные дни ее, как полагали, у подножья Сиерры-Гранде. Дело было в понедельник, и, собираясь повернуть восвояси, я услыхал его густой бас. При этих звуках один из ковбоев кратко заметил:
— Вот он; посмотрим, что будет?
На следующее утро я поспешил в обход, горя нетерпением узнать о результате. Вскоре мне повстречался след хищников, с Лобо во главе, — его нетрудно было отличить от других. След передней лапы обыкновенного волка равняется четырем дюймам, крупного волка — четырем и трем четвертям, но след Лобо, перемеренный нами много раз, достигал от пятки до когтей пяти дюймов с половиной; позднее я убедился, что остальные его размеры соответствовали ступне, ибо в нем было три фута вышины, смеривая до верха плеча, и весил он сто пятьдесят фунтов. Таким образом, всегда легко было выискать его след, хотя бы и перепутанный со следами его стаи.
Последняя живо почуяла, где я волочил мясо, и, как водится, двинулась по следу. Мне удалось по следам рассмотреть, что Лобо подошел к первой приманке и поднял ее с земли.
Тут я не мог скрыть своего восторга.
— Попался, наконец! — воскликнул я. — Не дальше, чем через милю мы найдем его бездыханное тело.
И я вскачь понесся дальше, не сводя жадных глаз с отпечатка широких лап на пыли. Они довели меня до места второй приманки, — и эта тоже исчезла. Как я ликовал! Теперь он мой, да еще, пожалуй, несколько других волков в придачу.
Но след широкой лапы все не исчезал с дороги, и, сколько я ни поднимался на стременах и ни осматривал окрестность, не было видно околевшего волка. Я поехал дальше и удостоверился, что третья приманка также исчезла, и след Лобо вел к четвертой. Здесь я узнал, что он не проглотил ни одной из них, а всего лишь унес их в пасти. Взгромоздив тогда все четыре в кучу, он осквернил их способом, ясно выражавшим полное презрение к моим ухищрениям. Вслед за тем он свернул с проделанного мною следа и отправился по своим делам вместе с так бдительно охраняемой им стаей.
Этот случай лишь один из немногих, убедивших меня, что отравой мне никогда не одолеть разбойника, и, хотя я продолжал разбрасывать ее в ожидании капканов, это делалось единственно для прочих волчьих стай прерии.
В течение этого времени мне пришлось наблюдать интересный случай. Волки его стаи нередко предавались занятию, имевшему единственной целью развлечение: это было спугивание и умерщвление овец, которых они почти никогда не ели.
Овцы обыкновенно содержатся стадами от одной до трех тысяч под надзором одного или нескольких пастухов. На ночь их сгоняют в наиболее защищенное место по-соседству, и в каждом конце стада ночует по человеку для большей безопасности. Овцы настолько бестолковы, что готовы бросаться куда попало от самого безобидного пустяка, но зато в их природе прочно вкоренился один — и, быть может, только этот один инстинкт, а именно: не отставать от вожака.
Пастухи обращают на пользу этот инстинкт, снабжая каждое стадо овец полудюжиной козлов. Овцы признают превосходство ума своих бородатых братьев и в случае ночной тревоги обыкновенно собираются вокруг них, чем спасаются от последствий паники.
Тем не менее, это не всегда кончается добром. Однажды ночью, в конце ноября, два пастуха в Перико были разбужены нападением волков. Их стада сбились вокруг козлов; последние же, не будучи малодушными, твердо стояли на месте, готовясь к отпору; но увы! не простой волк вел эту атаку. Старый Лобо знал не хуже пастухов, что вся духовная сила стада в козлах; поэтому, поспешно пробежав по спинам тесно скученных овец, он направился на вожаков, перерезал их в несколько мгновений и вскоре разогнал обезумевших овец в тысяче различных направлений.
В течение долгих недель после этого ко мне почти ежедневно приходил какой-нибудь озабоченный пастух со словами:
— Не встречались ли вам на-днях разбредшиеся овцы клейма «ОТО»?
И почти всегда приходилось отвечать утвердительно:
— Да, я наткнулся на пять или шесть трупов у Источников Брильянтов.
Или же:
— Мне попалась небольшая гурьба бегущих овец на лугу Мальпай.
Или еще:
— Нет, но Хуан Мейра видал около двадцати свежезарезанных у подножья кедрового холма два дня назад.
Наконец, прибыли волчьи капканы; я работал целую неделю с двумя помощниками, пока привел их в надлежащий вид. Мы не жалели никакого труда: я пользовался всеми ухищрениями, способными увеличить шансы на успех.