Мартин прибавил газу, не сводя глаз с белых линий дорожной разметки, тянувшихся вдоль побережья. В небе, справа, все еще догорали отсветы фейерверка. Как ни старался, он не мог забыть лицо Шарлотты – его выражение, когда незадолго до трагического момента она открыла дверь в их квартиру, держа в руке белую розу так, словно это было самое драгоценное из всех сокровищ, при том что на лице у нее играла улыбка, предназначенная явно не ему, пронизавшая его, точно лезвие.
Где-то через полчаса Мартин остановился у дороги, что вела к прибрежным отвесным скалам, и огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, что поблизости ни души. Чуть поодаль – метрах в сорока вырисовывалась лесная опушка. Подъехать ближе к обрыву он не мог. Тело пришлось тащить. Он поднял глаза к небу, заметил мерцающие огоньки самолета над морем и подумал о его пассажирах, наверняка летевших в отпуска на континент. Не теряя из виду самолет, он представил себе, что мог бы одной лишь силой мысли его взорвать, уничтожить все планы этих людишек, изуродовать их тела, а окровавленные останки, вместе с железными обломками крылатой машины, рассеять дождем по залитым солнцем пляжам и морской глади.
Мартин открыл багажник, вытащил тело Шарлотты. Расстелил на земле пластиковый мешок и втиснул в него тело ногами вперед, потом сунул туда же лопату, застегнул его, подхватил тело за руки и потащил по сырой траве. Добравшись до опушки леса, он был вынужден приподнять тело за талию, чтобы оно не цеплялось за пни и толстые корни. Решив, что достаточно углубился в лес, он остановился на небольшой прогалине. Ветер с моря стегал по листве деревьев, и она стонала, точно под ударами тысяч прутьев стального дождя.
Надо было копать. Земля оказалась довольно рыхлая – лопата вонзалась в нее легко. Когда яма показалась ему достаточно глубокой, он присел на корточки, раскрыл мешок и сорвал с Шарлотты одежду. Другие тела, когда их обнаружили, были совершенно голые – выбора у него не было. Он провел кончиками пальцев по ее бедрам, удивившись, что кожа стала такая холодная, а плоть такая жесткая, – словом, безжизненная. Он с отвращением отдернул руку и припал спиной к здоровенному дубу, иссеченному у него над головой полосками лунного света, пробивавшегося сквозь ветки деревьев. Немного поодаль послышался хруст. Мартин вздрогнул и посветил в ту сторону карманным фонариком – но ничего не разглядел: электрический свет не смог пробить мрак, застывший меж стволов деревьев. Он подошел поближе к тому месту, откуда донесся шум, – и опять услышал, как на земле что-то хрустнуло, как будто кто-то метнулся прочь. Какой-нибудь зверек, подумал он.
Он опустился на землю напротив тела и долго просидел так, не шелохнувшись. Его лицо не выдавало никаких переживаний – сильным толчком ноги он спихнул тело в яму и увидел, словно в замедленной съемке, как рука Шарлотты ударилась о край ямы и исчезла в ее глубине. Вслед за тем он начал забрасывать труп черной жирной землей. Покончив с этим делом, он подобрал мешок с одеждой Шарлотты, огляделся, проверяя, не забыл ли чего, потом развернулся и направился к прибрежным скалам.
Ориентировался он без особого труда – и шел все быстрее, выставив вперед руки, чтобы ветки не хлестали по лицу. Выбравшись на опушку, он вдруг остановился: ему показалось, что вдалеке, между деревьями, маячит бледная тень, невесомая, точно вуаль, – как будто дух Шарлотты, высвободившийся из тела, стремился выбраться из этого леса. А может, она сама искала его, гналась за ним без устали, чтобы забрать с собой. Он бросил лопату, мешок и одежду в багажник, потом направился к краю скалы и прикурил сигарету, прикрывая пламя зажигалки руками. Ночное небо вдали казалось чернее обычного. Вернувшись к машине, он почувствовал, как вдруг закружилась голова, и оперся рукой на стекло. Весь день у него маковой росинки во рту не было – и сил не осталось совсем. Ему нужно прилечь, передохнуть минут десять и уж потом садиться за руль. Его разбудил шум дождя, барабанившего по крыше. Было уже за два часа ночи. Мартин представить себе не мог, что проспал так долго. Но он так устал, что боялся снова пуститься в дорогу, – все, что ему хотелось, так это еще немного отдохнуть и больше ни о чем не думать. Он завернулся в пальто, послужившее ему одеялом, и снова забылся сном, согретый, точно в коконе, на заднем сиденье машины.
Безликие здания погружались в бездну неба, местами окрашенного в багрянец и тут и там загроможденного непомерно набухшими грозовыми тучами, готовыми вот-вот взорваться. Мартин прижался к грязной кирпичной стене и оглядел соседнюю улицу. Ему не следовало быть здесь. И все же он должен был знать правду. Шарлотта стояла у массивной металлической двери вместе с каким-то юнцом-блондином. Опираясь на его плечо, она слегка наклонилась, чтобы поправить туфлю на каблуке. Дверь открыла тучная чернокожая женщина в синем платье в блестках – при виде пары она отвесила им чудной поклон и пригласила в дом. Мартин перешел улицу и заметил посреди тротуара черную, под цвет неба немецкую овчарку, не сводившую с него глаз. Он вошел в то же здание. Коридор был обклеен пурпурными обоями, тут и там из-за перегородок доносились глухие постукивания.
Слева от него в проеме двери, что вела в совершенно круглую комнатенку, стояла рыжая девица в бюстгальтере и поясе для подвязок, а у нее за спиной, прямо на полу, лежал какой-то старик. В глубине коридора виднелась другая, чуть приоткрытая дверь – из-за нее струился такой же свет, которым сверкали глаза той псины. Он вошел в просторную комнату – ее черно- белый плиточный пол был залит водой. Шарлотта сидела в креслице с позолоченными подлокотниками. Она была в одном белье и похотливо стягивала с ноги чулок, при том что ее лицо почти целиком скрывали длинные волосы. Юнец лежал на постели совершенно голый. Она подошла к нему и, прижимаясь грудью к его груди, поцеловала.
В глазах ее – провокация, дрожь и веселость. В машине было так холодно, что дыхание превращалось в облачка пара. Все еще находясь под впечатлением сна, Мартин потянулся и, проследив взглядом за струйками стекавшей по стеклу воды, закрыл глаза. И в то самое мгновение, когда его снова начал одолевать сон, он услышал, как скрежетнула дверца машины.
Спереди сидела светловолосая девица, торопливо шарившая руками по приборной доске: она наверняка искала ключ зажигания, который был у него в кармане. Так и не найдя его, она выругалась и хлопнула руками по рулю. Мартин бесшумно приподнялся – их глаза встретились в зеркале заднего вида. Девица испугалась и выскочила из машины, прихватив большую сумку, которую оставила на переднем сиденье. Он перехватил ее в тот миг, когда она уже была готова кинуться под дождь, – только тогда девица повернулась к нему, дрожа от страха и холода. – Очень сожалею… Не знала, что вы здесь, у меня сломался мотороллер, а мне нужно в Лондон, на поезд. На этой проклятой дороге ни души, и когда я заметила вашу машину, то решила, что мне крупно повезло, вот дура!..
Он не нашелся, что ответить. Что же делать? Теперь все это казалось чертовски нелепым… Зачем он проторчал здесь столько времени, вместо того чтобы вернуться домой и исполнить свою роль? Теперь эта девица наверняка скажет, что видела его рядом с тем местом, где закопали Шарлотту.
С недобрым предчувствием он огляделся по сторонам – вдруг где-то затаился ее сообщник. Если она не одна и они вдвоем вознамерились угнать его машину, он, по иронии судьбы, не станет заявлять в полицию. Между тем девица терпеливо, с надеждой и отчаянием в глазах ждала, когда он скажет хоть что-нибудь. Она казалась такой хрупкой, словно язычок пламени, трепещущий на ветру. По здравом размышлении Мартин понял, что не может бросить несчастную здесь, и знаком пригласил ее в машину. – Я возвращаюсь в Хатэм-Коув.
И могу подбросить вас до вокзала. – Вот здорово! – ответила она, пристраивая сумку у себя на коленях. – Большое спасибо, даже не представляю, как бы я добралась туда пешком… Короче, меня зовут Кейт. – А меня Мартин, – сказал он, трогаясь. Он выехал на дорогу и направился прямиком в Хатэм-Коув, заметив, что девица крепко держится за ручку двери, словно боясь, вдруг он ее вытолкнет на первом же повороте. В последний вечер своей жизни Шарлотта Бойд наблюдала за прохожими, перебегавшими площадь в поисках убежища от ливня; ей было тоскливо при одной лишь мысли о том, что пора возвращаться домой, где торчит Мартин, неразговорчивый, замкнувшийся в себе, – и этот вечер будет ничуть не лучше вчерашнего. Она заказала еще один бокал красного вина у Тома, владельца бара, и положила на столик книгу, которую читала. Шарлотта уехала из дома поздно утром, когда Мартин еще спал, и отправилась почитать на берег моря. Позавтракав в припортовом ресторанчике, она заглянула на выставку, организованную местной скульпторшей. За весь день он ей так и не позвонил. Шарлоту не раз подмывало самой позвонить ему и предложить составить ей компанию. Впрочем, что бы это изменило?
Уж если им не удавалось найти общий язык дома, с чего бы это вдруг они нашли его где-то на открытом воздухе… Том принес ей бокал вина. Они перекинулись парой слов, после чего он вернулся к себе за стойку, где его ждала стопка тарелок, которые нужно было протереть. В прошлом году она подарила ему несколько своих картин – из первых, и он не замедлил украсить ими стены, отчего она испытывала некоторую неловкость, особенно когда видела, как их разглядывают и обсуждают посетители, не подозревающие, что она их слышит. Но она понимала: Том повесил их не для того, чтобы ей польстить, а потому, что они действительно ему нравились. Днем, прогуливаясь вдоль прибрежных скал, Шарлотта вышла к тому месту, откуда три года назад они с Мартином наблюдали фейерверк. Она присела на большой белый камень и, глядя на море, стала вспоминать их первую встречу в Лондоне. Она возвращалась домой – в квартиру, которую снимала на Саринг-Кросс-Роуд вместе с лучшей подругой, и заметила его: он стоял на углу улицы и смотрел на нее. Она застыла на месте, вдруг почувствовав тяжесть в груди. А Мартин пошел своей дорогой, но, пройдя несколько метров, остановился и зашел в книжный магазинчик. Шарлотта тоже направилась туда, взяла первую попавшуюся книгу. И рассмеялась, заметив, что стоявший рядом Мартин держит свой экземпляр вверх ногами, о чем он не преминул догадаться. Разрядив таким образом обстановку, они обменялись избитыми любезностями, а потом отправились выпить кофе в маленький бар напротив. С тех пор они больше не расставались. И вот теперь… Спустя два десятка лет они больше не могли оставаться наедине друг с другом и даже просто разговаривать. Шарлотта понимала: кто-то из них должен уехать хотя бы на несколько дней, – только ей самой не хватало духа бросить его.