А спустя полчаса, выгружая покупки на крыльцо, она заметила, как у ограды остановился какой-то драндулет. Издалека ей было не разглядеть, кто сидел за рулем развалюхи, но она тотчас подумала о том парне: уж теперь-то он точно знает, где она живет.
В доме она была одна, а значит, никто не выручит ее, вздумай он сделать ей что-нибудь плохое.
Лоретта тогда крепко заперла дверь и просидела в гостиной, пока Джордж не вернулся после работы. Ей не хотелось заводить разговор о происшедшем, и она взялась готовить ужин, как будто ничего не случилось.
Свою ошибку она поняла только сейчас, когда оказалась внизу совсем одна, без всякой защиты.
Неужели это и впрямь тот цыган – решил вернуться, думая, что она живет одна-одинешенька? Но что он задумал? Может, то, что сделали с Анной Уоррен?
При одной лишь мысли об этом у нее к горлу подступила тошнота. Анна Уоррен была красавица блондинка тридцати семи лет и жила одна в доме по ту сторону Эмпории с тех пор, как ее муж погиб в автомобильной аварии на Канзасской платной автостраде[5]. Брат Анны, приехав как-то из Топики проведать сестру, нашел ее мертвой в гостиной: полураздетая, она лежала в луже собственной крови. Ее сперва изнасиловали, а потом полоснули по горлу. И случилось это около месяца назад. Лоретта знала Анну только в лицо: она работала библиотекаршей в школе, где учился Дэрил.
И с тех пор никого, кто мог бы это сделать, так и не нашли.
В панике она заперла дверь на ключ и схватила с кухонного стола здоровенный нож для разделки мяса, готовая всадить его в любого непрошеного гостя, который возник бы перед ней, поскольку каждая тень из тех, что окружали ее, обретала, как ей казалось, форму лица, злобной ухмылки или ручищ, тянущихся к ней, чтобы задушить.
Не слыша собственного дыхания, которое заглушало гудение холодильника, Лоретта простояла так несколько долгих минут, пока не заметила свое отражение в стекле над мойкой, – и эта сцена напомнила ей фильм ужасов[6], вышедший на киноэкраны пару лет назад, где в канун Дня всех святых две молоденькие няньки стали жертвами психопата в белой маске.
Вот только она сама выглядела уж больно смешно. Потому что зашла слишком далеко. Быть может, это всего лишь игра ее воображения, в конце концов. Последнее время нервы у нее стали совсем ни к черту. Потом, этот чертов сон, затаившийся где-то в глубине ее сознания, – он ну совсем не прибавлял уверенности.
Его голое тело было перепачкано черноземом, а огненные глазищи так и пялились на нее.
К тому же это могла быть бродячая псина из тех, что заполонили всю округу после того, как закрыли собачий питомник: должно быть, она метнулась прочь, услыхав, как Лоретта открыла окошко. Тем более что не далее как вчера она сама слышала, как свора собак лаяла где-то вдалеке.
Да. Всего лишь собака.
Ну почему ей всегда чудится всякая мерзость?
Лоретта положила нож рядом со стопкой конвертов – в основном со счетами, – которые еще не успела вскрыть. Ничего, подождут. А пока надо как-то совладать с бурей переполнявших ее чувств.
Утро настанет только через пять часов. Возвращаться в постель у нее не было ни малейшей охоты, да и торчать всю ночь на кухне ей тоже совсем не хотелось. А днем ей понадобятся силы.
Лоретта погасила свет и снова направилась к лестнице, так глубоко погруженная в свои мысли, что даже не заметила, как, идя по коридору, прошла мимо чего-то живого, затаившегося в тени и тихо поджидавшего ее.
Снаружи отчетливо слышался шелест гнувшихся на ветру колосьев – этот особенный шум сызмальства убаюкивал ее по ночам. Иногда Лоретта с обостренным чувством ностальгии вспоминала то время, когда она жила со своими родителями километрах в тридцати к северу, – время, когда земли Канзаса представлялись ей бескрайней чарующей вселенной, которую, как она думала, ни в жизнь не обойти. По крайней мере, до того самого дня, когда она, восьми– или девятилетняя девчушка, спряталась в поле забавы ради – только для того, чтобы выманить из дома отца и чтобы он пошел ее искать. Рискуя извозиться с ног до головы, она проползла вот так, на четвереньках, не один десяток метров, слыша, как он окликает ее из окна кухни, и давясь от смеха, а потом – от испуганного крика, когда руки и ноги ей облепили навозные жуки и кузнечики. В тот раз она заползла так далеко, что когда встала на ноги, то даже не увидела свой дом – только неоглядную шелестящую даль, простиравшуюся до самого горизонта, над которым нависало багровое небо. Лоретта шла и шла, куда глаза глядят, перепугавшись не на шутку и не зная, куда нужно идти: ведь кругом лежало безбрежное желтое море, – и так до тех пор, пока она вдруг не наткнулась на соломенное пугало с осклабившейся мордой и глазищами из осколков тарелки, сверкавшими на солнце, – один из них или сразу оба она видела из окна своей комнаты, и, когда слишком долго смотрела на них, они как бы давали ей недвусмысленно понять, что уже совсем скоро сцапают ее. Лоретта исступленно завизжала, не в силах остановиться, чем напугала отца, – тот примчался к ней с тряпкой в руке и увидел, как она лежит, распростершись, на земле в своем красивеньком розовом платьице, которое теперь было сплошь изгваздано.
Прошли годы, а она даже не знала, что это было – явь или сон.
В конце концов, неважно.
Завтра же утром она позвонит Эдне и сообщит хорошую новость. У нее уже была целая куча планов насчет того, чем они займутся на пару, а еще она дала себе слово съездить на неделе в город – купить кое-какую обновку и заглянуть в парикмахерскую. Изменить прическу сейчас самое подходящее время…
И лишь снова погружаясь в сон, Лоретта вдруг почувствовала страшный запах – густой, терпкий запах гари. Она включила свет и повернулась к Джорджу – тот лежал все так же, на спине, с широко раскрытыми глазами.
– Черт, а это еще что за фокусы? – проговорил он, потягиваясь.
Лоретта ничего не ответила – из-под двери в спальню просочилась струйка дыма. Первым делом она подумала про свечку, которую зажгла и забыла потушить. Но это было невозможно: ни к чему такому там, внизу, она не прикасалась – точно.
Джордж вскочил с постели и кинулся в коридор, впустив в спальню огромные клубы темного дыма. Лоретта, точно громом пораженная, прикрыла нос рукой. По коридору стелилась коричневатая пелена – вскоре она уже колыхалась и вокруг нее, мало-помалу застилая глаза. Лоретта двинулась вдоль стенки, окликая Джорджа, но без толку.
Чем дальше она продиралась, тем нестерпимее становился жар. Кашляя, она спустилась вниз – и с ужасом увидела, как яростные, неумолимые языки пламени, охватившие уже весь первый этаж, мечутся наугад, силясь добраться до какого-то живого существа и поглотить его целиком.
Это не могло произойти наяву. Только не у нее, не в ее собственном доме.
Лоретта спустилась еще на пару ступенек, прикрывая рот верхним краем ночнушки. И только тогда она разглядела Джорджа – он стоял посреди гостиной с огнетушителем в руках, какой-то бесформенный, и пламя лизало его со всех сторон. Лоретта схватилась за перила и выкрикнула его имя, чтобы указать ему, куда бежать. Но было уже поздно, а когда Джордж это понял и, бросив огнетушитель, попятился, растерянный и перепуганный, как мальчонка во власти кошмара, его лицо исказилось в такой гримасе ужаса, которой она еще ни разу не видела у него за все двадцать лет их совместной жизни.
Вот уже занялся огнем ковер у него под ногами, а потом, когда огненное кольцо сжалось, пламя принялось лизать нижние края его фланелевых пижамных штанов. Джордж, истошно крича, отбивался от пламени, в то время как оно поглощало его с ошеломительной быстротой, так что он уже был не в силах с ним бороться.
Лоретта, тоже закричав от страха, кое-как поднялась по ступенькам обратно – у нее все больше кружилась голова от ползущего вверх по лестнице удушливого смрада. Вернувшись в спальню, она захлопнула дверь, смочила полотенца и принялась расстилать их по полу.
Времени у нее было совсем мало: пожар вот-вот перекинется на второй этаж. Лоретта бросилась открывать окно, выглянула во двор – и остолбенела, сперва даже не поверив своим глазам. В душе у нее все оборвалось – не осталось ни решимости, ни надежды, ни желания бороться. Лишившись последних сил, она припала к стене и сползла на пол, а между тем спальня все больше погружалась во тьму: дым проникал внутрь сквозь щели.
Но сейчас она думала не о западне, в которой оказалась, не о муже, который сгорел заживо у нее на глазах, и не о том, что та же участь ждет и ее саму. Из головы у нее все никак не шла картина, которую она увидела из окна спальни и которая в мгновение ока, точно кинжал, поразила ее в самое сердце.
Дэрил, ее кровинка, стоял возле своей машины с канистрой бензина в руке и как зачарованный любовался чудовищным зрелищем, что разворачивалось перед ним, а в стекляшках его очков отсвечивали языки пламени, обращавшие в пепел дом, где он родился.
Дуэйн
Над равнинами нависало небо пыльно-серого цвета. Несмотря на накопившуюся усталость и напряжение, Дуэйн Парсонс, не отрывавший глаз от асфальтированного покрытия 70-й дороги, сам не заметил, как пересек границу между Пенсильванией и Огайо.
Моросил дождь, мало-помалу застилая лобовое стекло. Дуэйн включил дворники и глянул на Джоша – тот спал на заднем сиденье, закутавшись в одеяло и сжимая в руках большущего плюшевого кролика.
Они покинули Нью-Йорк сутки назад. Дуэйн решил одолеть добрую сотню километров, прежде чем подыскать какой-нибудь мотель. Он чувствовал в себе силы ехать и ночью, хотя ему хотелось, чтобы мальчонка спал в настоящей постели.
Дуэйн надавил на газ, напевая себе под нос звучавшую по радио песню Gimme Shelter[7], иногда отвлекаясь на громадные рекламные щиты, благо вдоль обочины их было хоть отбавляй.