ь, что однажды ей все же придется вернуться, несмотря ни на какие отговорки.
Где-то в записной книжке у нее был записан номер телефона, но она понимала, что не может воспользоваться представившейся возможностью и позвонить ему, потому что ей не хотелось так или иначе вмешивать его в эту историю – слишком опасно. А когда все уляжется, можно будет и позвонить… Тодвайн пока не объявлялся.
Правда, еще было рановато – надо набраться терпения. Она еще разок взглянула на фотографию Скотта, сделанную Моррисом, и, как часто бывало, вспомнила последние мгновения, проведенные с ним вместе. Тем утром Скотт отказывался завтракать, и ей пришлось везти его к Лэмбам голодным, да и ей самой тогда было несладко: она вымоталась на новой работе и к тому же несколько ночей кряду не сомкнула глаз.
К тому времени Марта уже не одну неделю забирала ее сына к себе на весь день, пока она работала. А в то утро Мэри Бет опаздывала и мигом спихнула ей сына, успев только чмокнуть его в щеку перед уходом. То был торопливый поцелуй с землисто-горьким послевкусием. Откуда ей было знать, что она больше его не увидит, что Уолтер подкарауливал ее чуть поодаль, через несколько улиц…
С тех пор прошло много лет, но, всякий раз вспоминая об этом, Мэри Бет снова и снова переживала неуемную боль разлуки с сыном, чувствуя жгучую необходимость повидать его или узнать, по крайней мере, как ему живется, хотя при всем том она как мантру повторяла, что, как бы там ни было, приняла правильное решение, оставив сына у Лэмбов, поскольку у них ему, конечно же, будет лучше, чем у нее. И, в конце концов, она себя убедила. Но трагедия в Туин-Фолс все обратила в прах.
Сейчас, оглядываясь назад, Мэри Бет невольно задумывалась – если бы у нее хватило мужества оставить сына у себя, Лэмбы сейчас были бы живы и ей не пришлось бы расстаться с ним на долгих шестнадцать лет. Впрочем, откуда ей тогда было знать? Разве она могла заподозрить хоть на секунду, что подвергает их жизнь опасности? Кто теперь может ее судить? Она просидела весь день в гостиничном номере, с каждым часом нервничая все больше.
Тодвайн позвонил ей только вечером и сообщил, что, по имеющимся у него надежным сведениям, завтра днем Уолтер собирается с большей частью личной охраны в Лос- Анджелес, чтобы участвовать в вечеринке по случаю торжественного открытия принадлежащего ему ночного клуба в Мелроузе. И, пользуясь случаем, Тодвайн решил предпринять все возможное, чтобы совершить налет на его дом тем же вечером, как только он получит подтверждение, что Уолтер и иже с ним благополучно добрались до места.
Трое его людей, сменяя друг дружку, со вчерашнего дня следили за домом на Хейс-стрит, а сам он только что раздобыл планы здания – их передал ему знакомый из кадастровой службы. Квартира Уолтера занимала весь последний этаж. В других квартирах никто не проживает – их в основном используют под всякого рода склады. Точно установить место, где держат Скотта, пока не удалось, но Тодвайн рассчитывал расколоть оставшихся в доме подручных Уолтера, как только он и его люди до них доберутся. План состоял в том, чтобы в начале вечера прибыть на место и проникнуть в дом через заднее окно, выходящее в проулок. Они предполагали отключить охранную систему, подняться наверх по главной лестнице и, обезвредив охрану Кендрика, проникнуть к нему в квартиру, где, по всей вероятности, содержится в заточении Скотт.
Если все пройдет, как задумано, операция займет от силы минут десять. А когда найдут Скотта, его тут же перевезут в надежное место. Мэри Бет сказала, что со всем согласна, но хочет присутствовать на месте, а о том, чтобы сидеть у телефона и ждать звонка, не может быть и речи. Тодвайн, на другом конце линии, попробовал было ее отговорить, но в конце концов согласился – только при одном условии: в течение всей операции она не отойдет от него ни на шаг. В общем, к вечеру ей надлежало быть наготове – на этом их разговор закончился. С его слов все выглядело проще пареной репы, как будто он занимался такими делами каждый божий день и ни на миг не мог допустить, что все может пойти не так. Как раз об этом она сейчас и думала: что, если люди Уолтера не дрогнут и дадут достойный отпор… что, если ее сын будет ранен во время перестрелки или того хуже…
И все по ее вине. Но разве она могла поступить по-другому? Уолтер удерживал у себя Скотта почти полгода – Мэри Бет и представить себе не смела, что он мог с ним сделать за это время, что мог ему наговорить и в каком виде она теперь увидит сына. И согласится ли он уехать с нею, как только окажется на свободе. Мэри Бет вдруг почувствовала себя ужасно одинокой: подобное одиночество испытывает человек, заблудившийся на враждебной территории. Она решила позвонить Луису, своему приятелю в Лафейетте, и он, взяв трубку, признался, что как раз думал о ней. Мэри Бет рассказала ему обо всем, что случилось после приезда в Сан-Франциско, и, главное, о подготовке операции по освобождению Скотта.
Понимая ее душевное состояние, Луис посоветовал ей прежде всего сохранять спокойствие: ведь она уже у цели и все плохое скоро будет позади. Ей было довольно услышать его голос, чтобы успокоиться. Она невольно вспомнила часть своей жизни, от которой вдруг отреклась, снова ощутила запах травы в саду и услышала шум деревьев, умиротворявший ее вечерами, когда она, вернувшись после работы, присаживалась выкурить сигарету на ступеньках лестницы, ведущей на веранду…
А Луис тем временем рассказал, что выловил пару огромных сомов в реке Типпекану и собирается заморозить обе рыбины, чтобы потом съесть их вместе с нею и Скоттом, когда они вернутся домой. Мэри Бет представила себе, как они втроем сидят за столом, едят сомов и болтают о всяких пустяках… Вслед за тем, не желая злоупотреблять вниманием Луиса, она поблагодарила его, обещав перезвонить позднее и сообщить, как у нее идут дела. С телефоном в руке Мэри Бет смотрела на темнеющее за окном небо. Впереди еще целый день ожидания, но на сей раз все наконец определилось – встало на свои места. Хотя ей не верилось, что Уолтера не будет дома, когда они нагрянут к нему на Хейс-стрит, и можно будет совсем не бояться, что она увидит его снова.
Но, как бы там ни было, разве мог он сделать ей хуже, чем уже сделал? Мэри Бет давно не была той убитой горем женщиной, которую он когда-то привез из Сан-Хосе, запер в каморке без окон, чтобы лишить ее всякой надежды на побег, и продержал там, может, неделю, или месяц, или год, моря голодом, накачивая наркотиками, оскверняя ее тело и терзая ее душу, чтобы подавить в ней малейшие признаки воли и показать, что она целиком и полностью в его власти. Оставшись в кромешной тьме наедине со всеми страхами, которые преследовали ее неотступно, она чувствовала, что мало-помалу сходит с ума. Их застывшие лица, пустые глаза, кровь, сочащаяся из ран, – все эти картинки беспрестанно мелькали перед ней, вызывая сильнейшее головокружение.
Во время заточения она не раз пыталась положить конец страданиям – резала себе запястья о каменные выступы и билась головой о кирпичные стены, пока не теряла сознание. Но она всякий рез приходила в себя – и снова и снова кричала от мучительной боли во тьме, пока не лишалась последних сил, пока в ее сознании не начинали отдаваться крики, среди которых порой слышались мольбы ее родителей, взывавших о помощи, – но она не слышала их призывов, потому что спала в своей комнате, убаюканная обманчивой надеждой, что волк в своей комнате, убаюканная обманчивой надеждой, что волк никогда не заберется к ней домой. И так продолжалось до тех пор, пока однажды Уолтер не решил освободить ее из заточения, перевезти к себе домой и обмыть из душевого шланга, в то время как она, вконец обессиленная, лежала на дне ванны, смотрела, как по фарфоровым стенкам стекает вода, и понимала, что такого количества воды ей не хватит, чтобы утопиться.
Потом он бросил ее на постель – ту самую, на которой она столько раз спала, когда еще была влюблена в этого охотника на простодушных девиц; а когда он ложился рядом, его прикосновения и ласки казались ей куда более отвратительными, чем соприкосновение со стенами в подвале, о которые она царапала свои запястья. Но тогда она могла хотя бы видеть сверкающее в окне солнце и бежать в призрачный светлый мир, в то время как он, овладевая ее телом, показывал ей, что она принадлежит ему целиком. А чтобы лишить ее последней надежды, он вслед за тем обещал ей, что, если она еще раз попробует сбежать, он отвезет ее на бульвар Сикамор, 134, в Сан-Хосе, где жила ее тетка Джессика с племянником Джошуа, и в ее присутствии перережет им обоим глотки.
А потом сделает то же самое с ее подружками Эллой, Линдси и Вероникой, ну и напоследок – Томми, ее бывшим, и всеми, с кем она все еще водит дружбу. Такова плата за измену. Бедная глупышка – думала его провести! Глядя на нее в упор, он заставил ее поклясться, что она больше не сделает ничего такого, что может его оскорбить, что даже не помыслит об этом в глубине души и не пожелает ему ничего плохого, – и она согласилась на это, лишь бы избавиться от боли.Что ни говори, деваться ей было некуда – она чувствовала себя одинокой, обреченной и совсем не способной на борьбу; ее обессилевшее тело требовало крэка, который он скармливал ей, чтобы поработить еще больше, и она каждый вечер отдавала ему это тело так, словно избавлялась от него, бросая в сточную канаву.
Уезжая куда-нибудь, он оставлял своего человека приглядывать за нею, и тот сторожил ее под дверью, заручившись приказом стрелять по коленкам в случае, если она вздумает выкинуть какой-нибудь фортель. Мэри Бет проводила в одиночестве дни напролет, ничего не делая и с ужасом ожидая его возвращения, как жалкая, сломанная и выпотрошенная кукла. Иногда она подходила к окну и глядела в пустоту. Пяти этажей вполне достаточно, чтобы разбиться насмерть, если бы только ей хватило смелости прыгнуть. Но ей уже не хватало смелости даже на такое – все, что ей оставалось, так это ждать: вдруг что-нибудь изменится и перемены придадут ей новых сил для борьбы. Все случилось через несколько недель, когда она почувствовала глубоко под ложечкой слабое биение, которое, точно луч света, пробивалось сквозь непроглядный мрак, – новую жизнь, что зарождалась внутри ее и наполняла смыслом ее существование.