Дунгорм покинул своих велиморцев и подошёл туда, где стоял галирадский правитель.
– Государь, – с поклоном обратился он к Глузду. – Позволь, государь, от имени моего господина и от моего собственного уверить тебя, что мы вполне разделяем твою досаду и скорбь и так же, как ты сам, горим желанием покарать виноватых в случившемся. Позволь, однако, спросить, что именно подвигло тебя возложить столь страшную вину на телохранителя госпожи, именуемого Волкодавом?
Суров был Глузд. И нрав его, по общему мнению, отнюдь не улучшился после гибели любимой жены. Дивно ли, что он готов был рвать и метать, утратив ещё и дочь! Бывал он и немилостив, и гневлив, и временами тяжкосерден, и на затрещину скор, однако безвинных голов ни прежде, ни теперь не рубил. Он буркнул:
– Мой витязь и родственник, которого я привык считать сыном, прислал мне голубя с письмом. Там обо всём говорилось. Тебе этого не довольно?
Дунгорм снова поклонился, уважая волю и мнение кнеса. Но отступать и не подумал. Он сказал:
– Мой господин тоже отправил тебе голубя, государь. Я, недостойный, по мере своего разумения помогал благородному кунсу составлять это письмо, и потому вышло так, что я близко знаком с его содержанием. И, уверяю тебя, государь, никаких обвинений против телохранителя госпожи в нём не было! Позволь спросить тебя, получил ли ты письмо моего господина?
Сперва Волкодав увидел, как отрицательно мотнул головой боярин Крут. Потом услышал раздражённый ответ самого правителя:
– Ничего я не получал!
По мнению венна, всех лучше о судьбе голубя мог бы поведать ловчий сокол, давно переваривший его нежную плоть. А невесомый пепел письма разнесли, должно быть, весёлые ветры, всегда дувшие по осени у Северных Врат Потаённой Державы.
– Мой господин, – сказал Дунгорм, – хорошо представлял себе важность того письма и даже предвидел, что по дороге с ним может что-то произойти. Ибо несовершенен наш мир, и происки Зла в нём нередки. Поэтому благородный кунс снабдил меня полным списком письма, заверенным его рукой и печатью, хорошо знакомой тебе, государь. Вот оно! Со времени отъезда я сохранял его на груди.
Дунгорм расстегнул подбитый тёплым мехом камзол, снял через голову плетёный шнурок и протянул кнесу ярко-красный цилиндрик из вощёной кожи. И Волкодав отчётливо понял, к чему стремился подосланный среди ночи убийца. Он хотел забрать вот этот самый цилиндрик. И, вероятно, вместе с жизнью Дунгорма, в гибели которого были бы повинны опять-таки они, ратники.
Кнес тем временем сломал жёлтую восковую печать, вытащил и развернул перевязанный цветными тесёмками свиток. Галирадцы сдержанно гудели, ожидая, чтобы правитель огласил приговор. Кто-то переживал за друзей. Для прочих суд кнеса был чаемым развлечением.
Прочтя первые же несколько строчек, Глузд Несмеянович покосился на Правого:
– Читай и ты тоже…
Седовласый великан дальнозорко сощурился через плечо государя. Вождь был на полторы головы меньше него.
– И что он такого там понаписал… – проворчала Эртан. Она очень волновалась – и из-за суда, и из-за непривычного ещё старшинства, которое кнес то ли признает, то ли, чего доброго, осмеёт.
– Правду, наверное, написал, – так же негромко ответил Волкодав.
Государь кнес обычно принимал решения быстро.
– Поди сюда, ты!.. – сквозь зубы велел он Волкодаву.
Если венн что-нибудь понимал, Глузд Несмеянович люто досадовал на судьбу, не давшую тотчас сорвать ярость на подвернувшемся под руку висельнике. Но и душой покривить галирадский кнес себе позволить не мог.
Волкодаву не слишком понравился его тон, но делать было нечего, подошёл. Народ притих, ожидая, что будет.
– Почему по моему городу с развязанными ножнами шастаешь? – напустился на венна правитель.
Волкодав чуть не огрызнулся – не город, мол, твой, а ты, кнес, городом призван на службу. Кабы ещё путь-то не показали, если начнёшь ни за что людей обижать. Он, однако, воздержался и ответил так:
– Мои ножны своей рукой развязала твоя дочь, государь. И её изволения никто ещё не отменил.
– Моей дочери с нами нет! – прорычал кнес.
Волкодав вспомнил сапфировые глаза своего кровного врага и сказал:
– Винитар отыщет госпожу, кнес. Не тот человек, чтобы так легко её потерять.
– Вот что, – притопнул сапогом Глузд Несмеянович. – Мой зять тебя не казнил, и мне не пристало. Но в городе моём чтобы я тебя больше не видел. Пошёл вон, говорю!
Боярин Крут, недовольный решением вождя и близкого друга, хмурил косматые седые брови. Позже, когда кнес поостынет, Правый, как то нередко бывало, попробует заговорить с ним и заставить смягчиться. Он и теперь бы вмешался, да знал из опыта – помочь не поможет, только навредит.
Волкодав о намерениях боярина не знал. Да и знать не хотел. Он мрачно сказал:
– Не так, кнес!
Мыш, сидевший у него на плече, угрожающе развернул крылья и зашипел.
Глузд Несмеянович, казалось, сделался выше ростом:
– Молчи!
Волкодав ответил с угрюмой решимостью и так, словно у него за спиной была не кучка потрёпанных ратников, а войско раза в три поболее галирадского:
– А ты рот мне не затыкай! И ноги о мою честь тебе, кнесу, не вытирать! Я либо виноват, либо прав! Виноват если – руби голову. А не виноват, так и из города гнать не моги!
– Вот видишь, родич, с каким наглецом мне приходилось иметь дело, пока я сестру в Велимор вёз, – устало вздохнул Лучезар.
– Венн дело говорит! – сказал Крут.
– Может, мне тебя ещё и наградить, телохранитель? – недобро щурясь, спросил кнес.
Волкодав смотрел на него не мигая. Он сказал:
– Наградой мне было доверие кнесинки. Ты лучше спроси своего боярина хоть о том, почему он так рвался везти госпожу через Сивур вперёд всего войска! На том берегу велиморцы поймали…
– Ты на кого клеплешь, безродный? – перебил Глузд Несмеянович. – Ты кто таков, чтобы витязя и родственника моего обвинять?
– Государь… – начал Дунгорм, но Волкодав был вполне способен сам за себя постоять.
– Человек я! – сказал он, по-прежнему глядя кнесу прямо в глаза. – Богами создан, и Их справедливость надо мной простёрта так же, как и над тобой!
Позже он вспоминал этот разговор на берегу и дивился собственным небывало складным речам. Тут задумаешься, то ли подстегнула умишко нужда, то ли кто незримо нашёптывал в ухо. Боги? Тилорн? Прадедовский меч?..
– Государь, – сказал Дунгорм. – Переправа через Сивур происходила в точности так, как рассказывает венн. Я сам свидетель тому. – Он обежал глазами тихо переговаривавшихся ратников и добавил: – Есть и ещё свидетель. Добрый Аптахар был тогда старшиной над сегванским отрядом.
Аптахар, застигнутый врасплох, вскинул голову, шагнул вперёд и кивнул. И, кажется, только потом сообразил, что свидетельствовал в пользу ненавистного венна. Дунгорм же докончил:
– А на дальнем берегу Сивура, государь, мои воины поймали убийцу, затаившегося на ели. И должен сказать тебе, что его гнездо угадал Волкодав! Что сталось бы с госпожой, не будь она посреди войска? Прости, государь, я никого не хочу обвинять, но…
Кнес промолчал. На его лице, худом лице могучего воина, проступили багровые пятна. Он обернулся к Лучезару, и, видно, нешуточно грозен был его взгляд, потому что молодой боярин вполголоса ответил:
– Я вырос у тебя в доме и был сыном тебе, дядька Глузд. Может ли статься, чтобы ты слушал наветы каких-то чужеплеменников? Чтобы верил им против моего слова родича и витязя дружины твоей?.. Ты же сам знаешь, что я…
Кнес отрезал:
– Я знаю, что я велел тебе отвезти девочку к жениху, а теперь она неведомо где! И я выслушаю хоть Жадобу, если он поможет мне разобраться! – Повернулся обратно к Волкодаву и приказал: – Говори, венн!
И Волкодав стал рассказывать:
– Дальше мы должны были объехать Кайеранские топи Новой дорогой. Боярин настоял, чтобы мы ехали по Старой. Моя вина: я не сумел отговорить госпожу.
Дунгорм вздохнул и опустил голову. Он тоже считал себя непоправимо виновным.
– Мы хотели бы знать, – подхватила Эртан, – где был со своими людьми твой боярин, пока мы отбивались в святилище? Мы не нашли никаких следов боя!
– Лягушек в болоте ловили! – звонко, с вельхским акцентом, предположил кто-то в толпе. Галирадские вельхи Лучезара Лугинича вовсе не жаловали.
– Зато, – сказал Декша, – погибла служанка Варея, очень похожая на госпожу. Она была одета в платье, что подарила ей госпожа! Её убили, приняв за твою дочь, государь кнес!
Декша придерживался за чьё-то плечо, но голову нёс гордо.
– Девушек такой знатности редко убивают разбойники, – заметил Крут. – Их похищают, чтобы потребовать выкуп. Какая корысть им в её смерти?
– Кнесинку уже пытались убить тогда на торгу, – напомнил кто-то из витязей. – И тоже непонятно зачем.
– То на торгу, – проворчал Крут. – А то посреди леса.
Лучезар отрешённо смотрел в пространство. Когда человек не желает оправдываться, это всегда впечатляет.
– Мы можем доказать, что за государыней охотились! – вновь подала голос Эртан. – Мёртвой служанке отрубили голову, а потом бросили в костёр. Увидели небось – не та!
Было слышно, как далеко в толпе горько заплакала женщина.
– В ту ночь, государь, – сказал Дунгорм, – твой боярин окончательно рассорился с телохранителем и предложил госпоже выбирать, с кем она будет советоваться в дальнейшем, с ним или с венном. И госпожа выбрала венна!
– Твой боярин очень обиделся, кнес, – хмыкнула Эртан. – После этого кнесинка шла пешком с нами, с ратниками, а он ехал в полуверсте позади.
– Потому, наверное, он и не подоспел к нам на выручку, когда нас теснили к Препоне, – сказал Дунгорм. – Его воины появились одновременно с конниками моего господина, когда исход боя был предрешён, а мост, по которому перешла государыня, обрушен.
Стало тихо, только негромко шептались ратники. Они многое могли припомнить Лучезару Лугиничу. Кнес тоже повернулся к молодому боярину. И было видно, что галирадскому правителю больше не хотелось спрашивать, почему это он привёз Волкодава не в цепях.