Кнесинка отчётливо поняла, что немедленно умрёт, как только он уйдёт и оставит её. Она согласно кивнула и прошептала, как когда-то на торговой площади:
– Не погуби себя, Волкодав…
– Да, вот ещё… – Он отстегнул от ремня и дал ей ножны с кинжалом, тем самым, что подарил ему благодарный Кетарн. Клинок более двух пядей длиной в девичьих руках сошёл бы за небольшой меч. Правду сказать, Елень Глуздовна была с ним ловка не более, чем со щитом. Но ощущение витой рукояти в ладони сразу добавило уверенности, как обычно и бывает со всеми, кто непривычен к оружию. Волкодав, собственно, этого и хотел.
Некоторое время за стеной святилища царила подозрительная тишина…
– Они прикасаются к человеку, и человек сразу падает… – обречённым голосом выговорил рядом с венном какой-то молодой воин. – Только тронут – и все косточки тут же тают, как масло…
– Они, это кто? – спросил Волкодав, вытаскивая из налучи заранее снаряжённый («завязанный», как выражалось его племя) лук и расстёгивая берестяную крышку тула. Думал он в это время о том, куда бы мог запропаститься Мыш и не случилось ли чего со зверьком.
– Призраки… – наполовину стесняясь собственной боязни, пробормотал юноша. Волкодав не стал на него оглядываться: и так было ясно, что челюсть у бедняги прыгала. – Они там уже витязей, наверное, всех порешили… Одна надёжа, святилище… Да ведь и Боги-то, поди, не наши, кто их разберёт…
– Призраки! – фыркнул венн. – Кто видал, чтобы призраки стреляли из луков? И трещали кустами, когда по лесу бегут?..
А вот о том, почему не видно и не слышно Лучезаровой чади, определённо следовало поразмыслить.
– А ещё, по-моему, призраки не ругаются, – смущённо произнёс другой голос, и Волкодав узнал Белоголового. – Я всегда думал, они, наоборот… загнут как следует – и уйдут. Я слышал одного там, внизу… – Молодой ратник усмехнулся. – Как же он костерил какую-то дырявую лодку! Я и то четыре слова новых узнал…
Кругом сдержанно засмеялись.
– Да ты, брат, похоже, старинные языки превзошёл, – хмыкая в усы, предположил подошедший Мал-Гона. – По-каковски хоть матерились?
Белоголовый ответил с безмерным удивлением:
– По-сольвеннски!..
Снизу, со стороны лагеря, внезапно послышались ликующие крики, далеко летевшие в тихой ночи. Волкодав прислушался и разобрал что-то вроде «Нашёл, нашёл!..». Пока он раздумывал, что бы это значило, крики сменились невнятным ропотом и стихли совсем.
Деревья начинались в сотне шагов от святилища, и под ними лежала тьма, почти непроницаемая для обычных человеческих глаз. Волкодав выбрался наружу сквозь щель между глыбами, прижался спиной к камню и напряг зрение, всматриваясь во мрак. Воины позади него перешёптывались, нащупывали под кольчугами обереги. Кто-то осторожно спросил:
– Видишь что-нибудь, венн?
Волкодав не ответил, но левая рука, державшая лук, медленно поползла вверх. Он в самом деле различил движение возле большой сосны, обхватившей корнями гранитный уступ. Промазать на таком расстоянии он не боялся, но человек мог оказаться кем-нибудь из своих, и Волкодав медлил.
Потом прятавшийся немного подвинулся влево, и венн рассмотрел на его шлеме гребень в виде жёсткой щётки от налобника до затылка. Точно такой рисовала на земле Эртан, рассказывая о шлеме времён Последней войны, хранившемся у неё дома. Волкодав на мгновение ощутил холодок в животе. Вот уж двести лет подобных шлемов не носила ни одна живая душа. Неужели всё-таки была истина в россказнях о злых душах, кем-то потревоженных в глубине Кайеранских трясин?.. Ещё он подумал о том, мог ли быть там, в лесу, добрый человек, зачем-то напяливший древний шлем, и решил, что не мог. Волкодав не любил стрелять без предупреждения и незнамо в кого, но, когда под деревьями мелькнули ещё тени, – спустил тетиву. Стрела с широкой головкой ударила туда, где под шлемом смутно угадывалось лицо, и сразу стало ясно, что у дерева таился не бесплотный дух. Силища у доброго веннского лука была страшная: человека в шлеме подняло с колен и опрокинуло навзничь. Он покатился вниз по склону, с шумом ломая кусты. Его сотоварищи немедленно прижались к земле и взялись стрелять в ответ, но железные наконечники отскакивали от камня, никому не причиняя вреда. Ратники помоложе схватились было за луки – ответить. Волкодав слышал, как старшие воины придерживали малоопытных. Что толку наугад опустошать колчаны, если всё равно не видно ни зги.
Он лёг наземь, уберегаясь, и выпустил ещё несколько стрел, стараясь бить только наверняка. Один из «призраков» так и остался стоять под деревом, пригвождённый к стволу: оперенное древко пробило ему шею. Другой завыл, корчась между мшистых камней. Длинный, ребристый, как гвоздь, бронебойный наконечник прошил звенья кольчуги у него на животе. Остальные поняли, что их видят, и с глухим рыком устремились вперёд.
Маленькая крепость подпустила их поближе и огрызнулась стрелами. Большинство впотьмах прошло мимо цели, но иные попали. В отдушинах заваленных щелей стояли опытные стрелки, умевшие бить с завязанными глазами – на голос, на шорох шагов. Гибель нескольких человек не остановила нападавших. Они добрались до каменных стен и стали искать вход, а кое-кто наладился прямиком через стену. Началась беспощадная резня в темноте.
Когда дошло дело до рукопашной, первый подоспевший «призрак» мало не наступил на Волкодава, слившегося с темнотой у стены. Может быть, разбойник успел удивиться, когда неведомая сила вдруг подхватила его и повела вкруговую, заставила неуклюже пригнуться – и со всего разлёту грянула головой в камень. Волкодав выдернул из ножен меч и схватился со следующим.
Вот так же, наверное, двести лет назад бились здесь последние воины древних племён, обложенные со всех сторон наёмниками Гурцата Проклинаемого в шлемах со щетинистыми гребнями. А внутри стен укрывались малые дети, старики и жрецы, напрасно призывавшие Богов…
Волкодав снёс голову своему противнику и подумал, что сражается ещё и за них.
В щит, который держала над головой кнесинка, воткнулось несколько стрел, и ещё одна вошла в землю, проткнув край понёвы. Потом, громко требуя лекаря, подбежал здоровенный сегван и принёс на руках раненого. Иллад немедленно вылез из-под щита, раздул воткнутую в землю головню и занялся вспоротым бедром парня, ничуть не заботясь, что ему самому могла грозить смерть. Кнесинка посмотрела на халисунца, деловито затягивавшего жгут. Потом на раненого воина, который перехватил её взгляд и попробовал ободряюще улыбнуться ей белыми как мука, перекошенными от боли губами.
Люди шли на муки и смерть ради неё. Ради того, чтобы она благополучно добралась к жениху. Которого, ни разу в жизни не видав, она всей душой ненавидела…
Потом она снова вспомнила свой сон, в котором её верный телохранитель отступал, пятясь, по каменистой тропе, с обеих сторон сжатой серыми скалами, отступал, сражаясь с кем-то невидимым… Тогда, во сне, она пыталась помочь ему чем могла. Не отсиживалась в безопасности, пока другие бились насмерть. Наверное, тогда ей просто некуда было больше деваться. И вся храбрость. Или дело в том, что во сне, как бы ни было страшно, взаправду всё же не погибаешь?..
Бой длился по-прежнему во мраке. Ни те ни другие не стали мастерить факелов. «Призраки» упрямо цеплялись за личину потусторонних существ. Хотя все уже поняли, что это были вполне обычные люди, для вящего страху напялившие старинные доспехи, найденные в Кайеранах. Осаждённые не желали открывать нападавшим свою численность и попусту привлекать внимание вражьих стрельцов…
Волкодав кружил под стеной, беспощадно пользуясь выгодами своего зрения. Славный меч, впервые обнажённый им для настоящего боя, умылся кровью по самую крестовину. Лесных душегубов он любил не больше самого Волкодава.
Довольно скоро венн обнаружил, что налётчики видели в темноте вряд ли хуже него, только как-то иначе. Сразу подмечали движение, а затаившегося человека могли пропустить. Вот, стало быть, почему не разглядел его тот первый, которому он всадил стрелу под забрало. Волкодав вертелся волчком, стараясь оттянуть на себя побольше врагов. Он понимал, что в толчее рукопашной они всё же вряд ли станут стрелять, а раз так, пусть-ка попробуют до него добраться. Сколько народу может разом напасть на одного человека? Трое-четверо, уж не больше. Иначе только помешают друг другу. А значит, если учён отбиваться от четырёх, не дашься и сорока. Волкодав позволил взять себя в кольцо и пошёл выписывать мечом замысловатые кренделя. Мечи и копья «призраков» скользили по его клинку, а их владельцы откатывались прочь и, случалось, уже не могли встать. Волкодав успел убедиться, что его многочисленные соперники отнюдь не блистали особым боевым мастерством. Знать, слишком привыкли нападать врасплох и резать спящих, не встречая серьёзного отпора. Против подобного воинства одиночка вроде Волкодава мог держаться, пока не упадёт от усталости. А его свалить таким образом было очень непросто. Если бы маленькая седая женщина вдруг выехала на своём ослике к заброшенному святилищу, стала бы она гордиться способным учеником?.. Или вновь укорила бы его за то, что он расправлялся с врагами, не дожидаясь, пока они что-то поймут и решатся изменить свою жизнь?..
Время определённо сдвинулось на два века назад. Тени давно погибших плыли сквозь тьму, вглядываясь в тех, кто потревожил их сон. Вокруг жилища Богов снова кипел лютый ночной бой, только на сей раз воинам в гребнистых шлемах не удалось вырвать лёгкой победы, не довелось потешиться над беззащитными. В святилище оборонялись суровые и очень спокойные люди, отнюдь не считавшие себя обречёнными. Не в пример древнему племени, они крепко надеялись выстоять.
– Держись!.. – услышал вдруг Волкодав. Он оглянулся на крик и увидел воительницу Эртан.
Отчаянная девка прорубалась ему на помощь, решив – коли окружили, значит, плохи дела. Она действовала мечом очень умело и с той самозабвенной яростью, которой издревле славились вельхи. Кольцо нападавших вправду распалось. Эртан была уже в двух шагах от Волкодава и почти спасла его, когда кто-то метнул в неё нож. Венн находился с другой стороны и не мог поспеть ей на выручку. Эртан молча вскинула руку к груди и стала оседать наземь. Разбойники бросились добивать, но Волкодав уже стоял над воительницей, и его длинный меч ткал в воздухе погребальные саваны всякому, кто подбирался слишком близко. Эртан, скрипя зубами, силилась приподняться, но ничего не выходило.