Они бежали к полосатой скале. Бежали, повесив на спину щиты, с мрачным упорством уходящих от неминуемой смерти. Слышалось только сиплое дыхание да топот нескольких десятков ног. Взмыленные парни в шлемах и тяжёлых кольчугах изредка злобно матерились сквозь зубы. Служаночки, подобрав подолы, таращили слепые от страха глаза. Если отряд прижмут к стене и обложат вплотную, мужчины могли хоть драться. А им что оставалось? Им и раненым, которых швыряло туда-сюда в повозке, подскакивавшей на кочках?..
Кнесинке было бы не под силу самой нести щит – и то хорошо, что хоть как-то выдерживала четверть пуда кольчуги. Вместо щита у неё были телохранители. Волкодав, конечно, мог бы посадить государыню в возок. Или вскинуть на спину белой Снежинки. Но, если он был прав и за кнесинкой шла охота, возком займутся в первую очередь. А уж белой всадницей – и подавно. Зато издали, да в сплочённой толпе, да за тесно сдвинутыми спинами, поди-ка её высмотри!
И вот Спящая Змея нависла над головами. Они бежали к ней, как когда-то к святилищу. С той только разницей, что в святилище их ждали друзья. А здесь? Что увидят они за скалой? Отряд кунса Винитара, подоспевший на выручку? Или засаду, которая насмерть зажалит их стрелами?
Они бежали, потому что ничего другого не оставалось.
Дозорные помчались вперёд, сунулись за скальную башню и почти сразу выскочили назад, размахивая руками. Значит, ничего подозрительного не заметили.
– Наддай шагу!.. – заорал Аптахар. – Живей, хромые, живей!..
Он видел: вершники изготовились к новому наскоку. Было заметно, что охотники не больно стремились вплотную сходиться с огрызающейся дичью, вовсе не желавшей безропотно становиться добычей. Однако и позволить себе упустить беглецов они не могли.
Велиморцы, готовые пожертвовать собой, вновь нацелились поперёк…
– Во имя Одноглазых и Одноногих! – выругался кто-то по-вельхски рядом с Волкодавом. – Что ж это!.. Вот так бежать!..
У молодых, горячих парней душа рвалась встать стеной и встретить недругов, как велела древняя честь.
– Языком не трепать!.. – прикрикнул Мал-Гона. – Заснули на ходу, косолапые?
Разбойники и во второй раз не захотели схватиться с велиморцами врукопашную. Наоборот, большая часть их неожиданно повернула коней и устремилась в глубь ущелья-ловушки. Галирадцы уже заворачивали за Спящую Змею, когда преследователи выскочили обратно на равнину. Почти у каждого за спиной сидел второй человек, и эти вновь подобранные держали в руках кто лук, кто самострел.
Волкодав всё поглядывал наверх, на каменные карнизы и на обросшие мелким кустарничком вершины скал. Нет на свете неодолимых утёсов. Человек залезет куда угодно, дай только время. Но то ли у разбойников времени не было, то ли не ожидали они, что преследуемые вздумают прорываться к Препоне… Волкодав так и не высмотрел затаившихся стрелков наверху.
Кони налётчиков, отягощённые двойной ношей, скакали медленно и тяжеловесно, но бегущих всё-таки обгоняли. Намерения Жадобы – а Волкодав всё крепче верил, что это был Жадоба, – сомнений не вызывали. Не дать уйти за Препону. Обложить. Преградить дорогу. И расстрелять на бегу.
Сольвенны, сегваны, вельхи хрипели и матерились на все лады, но бег так и не стал бегством. Наверное, потому, что рядом с воинами были те, кому приходилось ещё тяжелей. Девушки выбились из сил, парни тащили их за руки, передавая друг другу. Потом начался довольно крутой подъём, и в задок повозки разом упёрлись двадцать две ладони:
– Хёггов конец и волосатое брюхо, а ну!..
Оказавшись за Спящей Змеёй, все они жадно уставились вдаль: Винитар!.. Не видно ли Винитара?.. Впереди было пусто. Зато в ноздри сразу ударил густой серный запах. Ещё сотня шагов, и многие стали прикрывать рты рукавами и просто ладонями. Но как прикроешься, когда надо бежать! Тут уж хочешь не хочешь, дыши в полное горло.
Здесь всегда дул холодный ветер, стекавший с горных снежников и обледенелых скал на равнину. Он летел из-за Препоны, разнося облако смрада. Лес в этом месте отступал от скальной стены ещё дальше, чем всюду. Видно, никакая жизнь не могла долго переносить дыхание пропасти без вреда для себя. Само ущелье напоминало каменную реку: какая-то сила, бушевавшая здесь в стародавние времена, вымела наружу россыпи чугунно-серых скал. С той стороны, что была обращена к горам, скалы покрывал слой жёлтого налёта.
Волкодав почувствовал, как от удушливого зловония болезненно сжалось в груди, и подумал, что будет, если разбуженный запахом кашель скрутит его в три погибели прямо сейчас. До сих пор зловредная хворь ни с чем не считалась…
– Веди, бабушка! – крикнул он старой Хайгал.
Мог бы и не кричать. Нянька твёрдой рукой направляла коня и повозку между каменными глыбами; найдись у них хоть сколько-то времени, они бы убедились, что другого проезжего пути здесь не было. Безропотный упряжной конь, привыкший послушно тянуть воз, куда приказывали люди, только отфыркивался. Более норовистые верховые лошади старшин стали беспокойно ржать и порывались вставать на дыбы. Умелые вельхи обмотали им морды тряпками, наспех откромсанными от одежд. Это помогло. Дунгорм и Хайгал сходились на том, что рано или поздно лошадей придётся оставить. Однако пока никто не спешил отвязывать их от возка.
Трава тоже не хотела расти на ядовитом ветру. Под ногами хрустела бесплодная галька. То есть даже не галька, обточенная и выглаженная водой: из ущелья, перерубленного Препоной, не вытекало ни речки, ни ручейка. Первозданное крошево уязвляло ноги сквозь кожаные подошвы сапог. Если бы не камни, я бы бежала быстрее, думала кнесинка. Да, конечно, если бы не камни, я бы бежала сама. Всё повторялось, как в ту ночь в Кайеранах. Только теперь её, сменяясь тянули за руку Лихослав и Лихобор, а Волкодав держался позади. И так же, как в ту ночь, кто-то сильный и злой тщился её погубить, а другие люди спасали. В тот раз погибли Варея и её спутник. Кому предстояло теперь?.. Покамест пролили кровь только разбойники, сбитые меткими стрелами, но все понимали, что этим дело не кончится. Будущие мертвецы бежали рядом с живыми и точно так же сыпали руганью и грубыми шутками, подбадривая себя и друзей. Когда они устремились к Спящей Змее, кнесинке даже померещился косой взгляд, брошенный на неё и телохранителей: вот, мол, кому умирать уж никак не придётся! Она подумала, что тот человек был прав, и невольно почувствовала себя сторонним наблюдателем, которого происходящее никоим образом не может коснуться. В семнадцать лет плохо верится в собственную близкую смерть. Кнесинка знала, что спасётся. Вернее – её спасут. А кто спасёт остальных?
Но все эти мысли очень скоро поблёкли и растворились в одной-единственной: НЕ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ. БЕЖАТЬ. Когда хочется весь мир променять на мгновение отдыха, тут не до рассуждений. Особенно если понимаешь, что даже и краткой передышки не будет, ибо тогда-то уж точно – смерть неминуемая. НЕ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ. БЕЖАТЬ. И ни в чём нет твоей воли, даже в том, которую погибель избрать: от надсады или от вражьей руки. И странно мешается это с глубинным, нутряным знанием: ВСЕ КОНЧИТСЯ ХОРОШО…
Тут кнесинка смутно поняла, почему до последнего силится ползти умирающее животное, хоть и повисла со всех сторон хищная стая, и уже рвут куски плоти из боков. Потому что остановиться и не противясь дать себя разорвать – это слишком страшно даже тогда, когда застилает глаза смерть.
Но какая-то часть её разума, ещё не успевшая окончательно отупеть от непосильного бега, созерцала и насмехалась. Воительница!.. Возмечтала, курица, о соколином полёте. Дружину, подобно матери, возглавлять!.. Вот оно, дура, дело-то воинское. Это тебе не на лавке лёжа мечтать. Сейчас упади кто рядом, головы небось не повернёшь. Какое там защищать, на себе прочь уносить…
…Когда по сторонам выросли угрюмые серые скалы, кнесинке показалось, будто она их где-то уже видела. Но где – вспомнить не сумела, да не очень и пыталась.
Волкодав и другие опытные воины видели то, что проплыло мимо глаз замученной кнесинки: разбойники обогнали бегущих и уже ссаживали наземь стрелков. Напрасно велиморцы пытались им помешать. Стрелки покидали крупы коней и сразу исчезали среди валунов. Волкодав обречённо подумал о том, что была, наверное, какая-нибудь скала, с которой мостик через Препону просматривался, как на ладони. И на эту скалу они успеют влезть первыми. И ничего тут не поделаешь.
Проход впереди сузился, и Хайгал натянула вожжи:
– Тпру!
Дальше повозке не было ходу, придётся бросить её. Замечательную повозку, любовно спряженную из благословенного маронга лучшими галирадскими мастерами. Только тут кнесинка как следует ощутила, что происходило нечто непоправимое. То есть они, конечно, спасутся – в скалах или даже за Препоной, – но возка, который несколько последних седмиц служил ей домом, она скорее всего больше уже не увидит. А кони как же?.. Снежинка?.. У кнесинки опять ослабли колени…
Несколько воинов уже запрыгнули внутрь повозки: раненых торопливо передавали наружу и, серых от боли, увлекали дальше кого под руки, кого вовсе на руках. Эртан вылезла сама. Её левый локоть был туго притянут к телу, чтобы неосторожное движение не потревожило рану. Ещё в повозке воительница правой рукой и зубами распутала спасительные узлы, и на рубахе вновь проступило пятно. Эртан не обращала внимания. Геллама ждал её по ту сторону темноты. Скоро она придёт к нему. Но прежде перешагнёт через один-два вражеских трупа.
Волкодав оглянулся назад, на ещё видимый клочок равнины, ограниченный слева Спящей Змеёй, а справа – безымянным чёрным утёсом, слегка наклонённым наружу. Сказал бы ему кто в дни отъезда из Галирада, что однажды он станет ждать своего кровного врага, точно единственного спасителя!
Но у обеих скал было пусто. Кунс Винитар, сын кунса Винитария по прозвищу Людоед, не спешил им на помощь из-за чёрной скалы. И Лучезар Лугинич всё равно что пропал за Спящей Змеёй…
– А с чего она – Спящая? – пропыхтел рядом Аптахар. – Тоже дряни нанюхалась?..