Непосредственным куратором «Буя» стал сотрудник разведки — молодой украинский чекист Иван Кудря — будущий организатор подполья в Киеве времен нацистской оккупации, Герой Советского Союза (с 1965 года).
Новообращенному негласному помощнику были поставлены задачи продвижения в ведущие заграничные центры ОУН — берлинский и римский. Павел Анатольевич Судоплатов лично отвез нового агента к «окну» на берегу Сяна… Однако в перспективный сценарий вмешалась контрразведка ОУН. Ярослав Горбовой был разоблачен СБ (Служба безопасности) Краковского центра, которую насторожили обстоятельства «чудесного спасения» эмиссара на фоне массовых провалов подполья в Галиции, что совпали по времени с отсутствием «Буя». Эсбисты сентиментальностью тоже не отличались, и пришлось давать откровенные свидетельства об обстоятельствах его «всыпа» (провала, «раскола» — на жаргоне подполья). Было решено использовать «Буя» в оперативной игре с НКВД для вывода за границу и захвата «Валюха» — причин поквитаться с ним было больше чем достаточно. Как пишет Зиновий Кныш, непосредственно разработкой оперативной игры занимался референт СБ Мыкола Арсеныч.
Существуют разные версии дальнейшего развития событий. За исключением отдельных деталей, они сводятся к разоблачению замыслов НКВД силами СБ ОУН(б) или немцами. Как сообщила в 1944 году информатору НКГБ УССР (не зная, разумеется, с кем беседует) сестра лидера ОУН Владимира Бандера-Давыдюк, «Буя» действительно разоблачила СБ, в допросах принимали участие лично Степан Бандера и военный референт ОУН Олекса Гасин («Лыцар»). Решили использовать его по линии СБ, однако конкуренты-мельниковцы сообщили об измене «Буя» куда следует — в гестапо.
Не случайно в 1940 году в составе референтуры СБ ОУН(б) создается группа, сотрудники которой проверяли на причастность к советской агентуре всех прибывших с территории УССР. Остается только отметить, что чекисты до 1948 года питали надежды на возобновление связи с «кротом», пока не убедились в их тщетности…[117]
Глава 6. «О времена, о нравы»
«С 6 ноября по 2 декабря 1938 года исполнял обязанности начальника 5-го Отдела ГУГБ НКВД СССР»
«Чистки» начались в органах госбезопасности после окончания Гражданской войны. В первую очередь они коснулись тех, кто имел неосторожность поддерживать идеи Льва Троцкого даже в период его нахождения у власти. Также своих постов могли лишиться сторонники Николая Бухарина и других противников «генеральной линии» партии. До середины тридцатых годов прошлого века жертв «чистки» обычно изгоняли из рядов ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Затем их начали отправлять в ГУЛАГ или расстреливать.
По-пролетарски «до основания, а затем…» за период репрессий 1937–1938 годов из 450 сотрудников ИНО (включая загранаппарат) было репрессировано 275 человек — свыше 60 % личного состава. Результаты этого «очистительного процесса» были трагичными. Погибли многие высокопрофессиональные нелегалы. Была утрачена связь со многими ценными агентами (с некоторыми — навсегда). Еще несколько человек стали «перебежчиками». Одна из их причин ухода на Запад — справедливые опасения за собственную жизнь.
В течение 127 дней руководство страны не получало из центрального аппарата внешней разведки вообще никакой информации![118] Мир находился накануне и в первые месяцы Второй мировой войны, а советская внешняя разведка ничего не могла сообщить руководству страны. Последствия «чистки» продолжали катастрофически ощущаться на протяжении всей Великой Отечественной войны. Начиная с середины 1942 года советская внешняя разведка не имела своей агентуры в центральном аппарате органов управления Третьего Рейха. Все агенты Москвы были арестованы гестапо в течение первого года Великой Отечественной войны. Автор полностью разделяет мнение, высказанное известным отечественным писателем и историком спецслужб Теодором Гладковым о причинах многочисленных «провалов» советской агентурной сети.
Причины были объективного характера («непрерывная слежка нацистского режима за всеми и каждым», «высокий профессионализм, дотошность, компетентность, выдержка, а также техническая оснащенность нацистских спецслужб»)[119]. На них не могла повлиять Москва.
В качестве исторической справедливости автор хотел бы отметить, что и в СССР при Иосифе Сталине существовала аналогичная ситуация. Сотрудники ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ не только занимались фабрикацией уголовных дел, но и весьма успешно противостояли реальной агентуре иностранных спецслужб. Другое дело, что в Советском Союзе было как-то не принято об этом говорить, а когда СССР исчез с политической карты мира, то старались писать только о репрессивной роли советской контрразведки в тридцатые-пятидесятые годы прошлого века.
Также причины были и субъективного характера, порожденные политикой руководства СССР. Основные из них: «отвратительно поставленная связь Центра со своими нелегальными резидентурами и отдельными агентами», «отсутствие надежной аппаратуры, способной устойчиво вести передачу и прием на большие расстояния», и «необеспеченность запасными каналами связи в условиях войны»[120]. Автор добавил бы к этому списку субъективных причин — некомпетентность отдельных технических работников Центра. Например, было несколько случаев, когда захваченный немцами советский агент в текст отправленной в Центр радиограммы вставлял специальный (заранее оговоренный) сигнал, свидетельствующий о том, что он работает под контролем противника. И каков результат? Центр просто игнорировал его и продолжал общаться с агентом в обычном режиме.
Теодор Гладков считает, а автор полностью разделяет его мнение, что «причина всего этого хаоса, неразберихи, низкой исполнительской дисциплины уходит своими корнями все в тот же проклятый тридцать седьмой год, когда были уничтожены лучшие кадры внешней разведки, а также высочайшего уровня специалисты в области радиотехники, способные обеспечить надежную радиосвязь. Причины — в тупом пренебрежение высшего руководства страны к достоверным сообщениям внешней и военной разведки о надвигающийся войне, его неспособности подготовить Отечество к отпору агрессии в должной мере и в должные сроки»[121].
Павлу Анатольевичу Судоплатову «повезло». В силу своего юного возраста и позднего вступления в партию (напомним, что произошло это в 1928 году) он не успел продемонстрировать свою поддержку лидерам партийной оппозиции. Также благоприятным для него было и многомесячное пребывание за границей. Во время этих командировок он фактически находился за штатом центрального аппарата внешней разведки и фактически был «невидим» для следователей из НКВД, фабрикующих очередное дело. Кто знает, попади он в жернова репрессий, как бы сложилась не только его судьба, но и нескольких десятков чекистов, которых осенью 1941 года он сумел «вытащить» из тюрьмы и включить в штат своего Второго отдела Четвертого управления НКВД СССР.
Допрос с пристрастием
Впервые «тучи сгустились» над главным героем нашей книги 23 ноября 1938 года. В тот день на заседании парткома 5-го отдела ГУ ГБ НКВД СССР слушалось его персональное дело. Вот как это происходило, согласно выписке из протокола заседания парткома.
Сначала секретарь парткома Анатолий Иванович Леоненко (сверстник Павла Анатольевича Судоплатова, только в сентябре 1937 года пришедший на службу в НКВД) зачитал обвинения. Главному герою нашей книги, в частности, инкриминировались «путаные ответы при заполнении анкетных данных»[122] (например, эпизод нахождения в плену у казаков генерала Шкуро). Более серьезные, по тем временам, грехи — связь с разоблаченными «врагами народа». Интересно, что в этот список попали совершенно разные люди, начиная от высокопоставленного сотрудника госбезопасности, арестованного в августе 1937 года по «делу о заговоре в НКВД УССР» и расстрелянного через год, как участник контрреволюционной террористической организации (как писали в начале девяностых годов прошлого века — палач, ставший жертвой коллег), и заканчивая «нелегалом» из внешней разведки. Вот такое тогда было время. Кратко расскажем об этих людях и их участии в жизни Павла Анатольевича Судоплатова.
Первым в списке стоит «Горожанин — троцкист, подписавший “платформу 83”, которого Судоплатов знает по работе в ГПУ УССР»[123]. Сейчас сложно сказать, какие были отношения у главного героя нашей книги с этим человеком и почему именно это имя прозвучало на партсобрании — ведь в Харькове они трудились в разных отделах. А вот будущая супруга первого — Эмма Карловна Каганова — работала непосредственно под руководством начальника секретно-политического отдела ГПУ Украины Валерия Михайловича Горожанина и, как мы уже писали выше, курировала работу с творческой интеллигенцией[124]. Почему мы обращаем внимание на этот малозначительный факт?
Весной 1930 года Валерий Михайлович Горожанин стал одним из «режиссеров-постановщиков» процесса над членами украинской националистической организации «Спiлка визволення Украiни» — СВУ. О ней мы подробно рассказали выше. Его подготовка началась еще за год до этого, когда на Украине стали арестовывать представителей местной интеллектуальной элиты. Участвовавший в подготовке судебного процесса следователь Соломон Брук цинично и откровенно провозгласил: «Нам нужно украинскую интеллигенцию поставить на колени… Кого не поставим — перестреляем»[125]. В марте 1930 года на скамье подсудимых оказалось 45 человек, среди которых было два академика Всеукраинской академии наук (ВУАН), 15 профессоров вузов, два студента, один директор средней школы, 10 учителей, один теолог, один священник, три писателя, пять редакторов, два кооператора, два юриста и один библиотекарь. Из 45 че