– И?
– Чего «и»? – разозлился Сашка. – Да не знаю я! Не знаю! Вот только уверен, что товарищ Горюнов нас из-за такой мелочи сюда бы не погнал! Оружия брошенного на местах боев – как грязи. Если по каждому подобному сигналу группу высылать – никаких групп не хватит. Да и про сарай ни слова не было сказано – неужели бы информатор не указал, где именно искать? Значит, не в оружии дело – случайно мы его нашли.
– А в чем тогда? – наморщил лоб Паршин.
– Знал бы – сказал… Только нутром чую – про другое тот «сигнал» был. И не зря товарищ капитан не сообщил, откуда его получил. Ну, в смысле, от кого. Потому – максимум внимания. Кстати, вот еще что…
Донесшийся с «чердака» короткий металлический звук не дал Гулькину договорить. Удар – пауза – два удара. Карпышев подавал заранее оговоренный знак, легонько постукивая ножом по кожуху автоматного ствола. Означало это: «Внимание, гость». Три удара после паузы значили б, что гостей несколько.
Переглянувшись с товарищем, Гулькин зло ухмыльнулся:
– Вот сейчас мы все и узнаем… Костян, по правую сторону входа, Макс – по левую. Я на подстраховке. Что бы ни случилось, не шуметь. Брать живым и целым, – какая-то мысль занозой засела в мозгу, но поймать ее Александр не мог. Что-то он точно упустил, что-то совсем небольшое, но крайне важное. Вот только что… ЧТО?!
И уже заслышав возле самой стены сарая сочный морозный хруст под чьими-то ногами, внезапно понял: снег! Ну конечно, снег! Следы на пороге они за собой замели, насколько сумели. Да и до самого входа двигались исключительно по-пластунски, чтобы не оставлять глубоких отпечатков. Но полностью скрыть следы присутствия четырех человек до следующего снегопада никак не удастся, а небо к ночи совсем расчистилось, ни одной тучки. Да и ветер, как назло, стих. Значит, местный житель, особенно тот, кто бывал здесь вчера-позавчера, наверняка хоть что-то, да заметит… Ой, как хреново!
– Костя, – одними губами прошептал Гулькин, уверенный, что товарищ его услышит. – Если не станет заходить – берите сразу.
Паршин вопросительно дернул подбородком: что, мол, такое?
– Снега сегодня не было. Следы.
Боец коротко кивнул, потянув из ножен клинок. Сашка, состроив страшную гримасу, мотнул головой, для закрепления эффекта еще и кулак показав.
Шаги меж тем приблизились, стихли. Нежданный гость потоптался перед входом, что-то глухо пробормотал. Что-то металлически звякнуло – то ли бензиновая зажигалка, то ли вовсе самодельное кресало – спички-то сейчас жуткий дефицит, где их в деревне сыщешь? Ну, понятно, заметил нечто подозрительное, но лунного света не хватает, чтобы различить детали. Вот и решил подсветить. Пора? А пожалуй, что и пора. Место открытое, свет далеко виден, к чему рисковать?
Сашка махнул рукой: вперед!
В приоткрывшуюся буквально на полметра дверь выскользнули две быстрые тени. Короткая возня, глухой не то вскрик, не то всхлип, звук падения в снег чего-то нетяжелого – Гулькин отчетливо расслышал булькающий звук. Это еще что такое? Он сюда чего, с бутылкой шел?!
Спустя буквально три секунды группа захвата вернулась, увеличившись на одного человека. Снова скрипнула закрываемая щелястая дверь, и чуть запыхавшийся голос Максимова сообщил:
– Командир, куда его? Тяжелый, гад.
– В дальний угол тащите.
Снова раздалось сопение и шорох соломы под ногами.
– Готово. Костя, посвети! Ни хрена ж не видно…
Фонарик снова загорелся синим светом, используемым в разведке из-за малой заметности, и Гулькин разглядел пленного. На охапке перепревшего сена сидел, грозно зыркая из-под косматых бровей, бородатый старик самого что ни на есть деревенского вида. С Сашкиной точки зрения, ничуть не похожий ни на дезертира, ни на сборщика оружия – старый пень, да и только. И чего ему тут ночью-то понадобилось, сидел бы в хате на печи?..
– Не сомневайся, командир, наш клиент, – подал голос Паршин, продемонстрировав керосиновую лампу «летучая мышь». – Сюда он топал, да только следы насторожили, хотел сперва лампу запалить.
«Так вот что снаружи булькало, керосин всего лишь, – понял Сашка, мысленно усмехнувшись. – А я-то на самогон грешил».
– И вот еще, в кармане прятал, – в руке бойца тускло блеснул потертый, но ухоженный «наган». Как на первый взгляд, явно не лежавший ни под землей, ни под снегом. – Правда, патронов в барабане три штуки всего. Не накопал, видать. Или растратить где успел. Хотя ствол порохом не воняет – то ли почистил, то ли вовсе давно не стрелял.
Старик же, услышав негромкий разговор, подслеповато заморгал и, торопливо перекрестившись, выдохнул с явным облегчением:
– Ну, слава те, Господи, свои! А я-то уж грешным делом думал, все, приплыл Фомич, на германцев напоролся, сейчас и порешат, ироды…
И то, каким тоном было произнесено это самое «свои», окончательно уверило Александра, что никакой опасности старик не представляет. Он и на самом деле искренне ОБРАДОВАЛСЯ их появлению, хоть и не мог не понимать, что кое-какие вопросы к нему имеются. Так что поговорить им определенно есть о чем…
Глава 11
– Свои, дед, свои… – кивнул Гулькин, продолжая с интересом рассматривать нежданного «гостя». Давно потерявший былой цвет драный полушубок, подпоясанный тонким растрескавшимся ремешком, за который заткнуты рукавицы. Заправленные в валенки стеганые штаны с заплатами на коленях. На голове – облысевшая от древности меховая шапка. На правой руке не хватает двух пальцев, левую щеку пересекает уходящий под всклокоченную бороду шрам. Воевал, что ли? Тогда вопрос, где и за кого.
– А вот ты кто таков будешь? Документов-то, поди, при себе нету?
– При себе нету, – покладисто согласился тот, ухмыляясь. – Зато в хате имеются, все чин-чинарем. И на себя, стал быть, предъявлю, и на супружницу. Вот только сначала вы бы свои документики показали? За ними, поди, далеко иттить не потребуется? Места тут глухие, война на дворе. А такие балахоны и германец может носить.
– Документики, говоришь? – хмыкнул Гулькин. – Что ж, дед, правильно мыслишь, время сейчас сложное. Ну, гляди, коль читать умеешь.
Вытащив из внутреннего кармана удостоверение, Александр поднес его в раскрытом виде к глазам старика, подсветил фонариком. Несколько секунд тот, беззвучно шевеля губами, изучал плохо различимые в синем свете строчки, затем удовлетворенно кивнул:
– Вот это совсем другой коленкор! Годится! А зовут меня просто, товарищ командир… – обращение старик отчетливо выделил голосом. – Дозвольте? – Старик, кряхтя, поднялся на ноги.
Мгновенно среагировавший Максимов тут же ухватил его за плечо, собираясь усадить обратно, но Гулькин коротко мотнул головой: не нужно, мол.
Вытянувшись по стойке смирно, дед вскинул изуродованную ладонь к треуху:
– Стало быть, доклада́ю: Степан Фомич Добруш. Что в империалистическую, что в Гражданскую – все рядовой пехотного полка. С первой – солдатского Георгия имею да вот это. – Степан Фомич коснулся шрама на щеке. – Германской шрапнелью задело, чудом глаза не лишился. А на второй пальцы оставил. Комиссован по ранению, к службе более не годен. С тех пор в Еремеевке безвылазно и проживаю. Спрашивайте дале.
– Дети имеются?
– А как же, два сына, оба супротив германца воюют. Вот только где именно – знать не ведаю.
– Оружие твое?
– Оружие? – хмыкнул старик, пожевав губами. – Ну, нехай будет мое. Сам собрал, сам натаскал – значится, мое, так с вашей точки зрения выходит.
Гулькин переглянулся с товарищами и продолжил:
– А зачем собирал-то? С какой целью?
Старик ненадолго задумался, почесав затылок:
– Да как сказать, товарищ командир? Не бросать же, к весне все ржой пойдет, механизмы из строя выйдут, жалко. Пропадет добро. Будто не знаю, сколько в него труда народного вложено? Тут недалече позиции располагались, оттуда и приволок.
– Жалко бросать, значит? – прищурился Сашка. – Смотри, какой жалостливый. А может, ты тут банду организовать собирался? Или фашистам передать? Откуда мне знать, что у тебя, Степан Фомич, на уме? Слова – они только слова и есть. Словам подтверждение надобно. А по факту – наблюдаю целый склад оружия, включая пулемет, гранаты, патронов немерено. Или не знаешь, что за незаконное хранение положено? Так время-то сейчас военное, и законы тоже. За такое могут и высшую меру присудить.
– Могут, конечно, – согласно пожал плечами Добруш, и Александр неожиданно понял, что особого страха перед ними тот не испытывает. А то и вовсе никакого страха не испытывает. – Только зря вы, товарищ командир, меня такими словами обижаете. Деревню нашу война стороной обошла, это так, но ежели бы германцы сюда приперлись, я б уж точно в хате отсиживаться не стал. Мне терять-то уж и нечего, свое отжил. Но с десяток вражин тут бы оставил, точно говорю. Это рука у меня каличная, а глаз верный. У «максимки», правда, затвор отсутствует, это я уж после разглядел, поскольку ночью его тащил, а поначалу шибко обрадовался, знакомая машинка. Ну, дык я и с винтовки стрелять, значится, не разучился, две войны хорошо научили.
– Партизанить, что ль, собрался?
– Может, и партизанить, а может, и дом свой оборонять! – отрезал старик. – До последней капли крови, как у нас принято! А поскольку армия наша доблестная германца погнала, то все оружие сдаю, так сказать, добровольно. Так, товарищ командир, и запишите, где следоват. Глядишь, и сгодится еще. У меня в лесу еще пулемет германский припрятан, не знаю, как называется, длинный такой, и ствол, словно у автомата вашего, весь в дырках. Не успел сюдой перетащить.
– Вы мне, гражданин Добруш, зубы не заговаривайте! – на всякий случай приглушенно рявкнул Сашка, внезапно переходя на «вы». На самом деле он понимал, что старик не врет. – Народный мститель нашелся! Револьвер где взял?
Дед же, хитро усмехнувшись в бороду, сообщил:
– Это кто тут кому зубы заговаривает? Нет, ежели вы сюдой за этими железяками прибыли, тогда конечно. Можете арестовывать. А револьвер мне лично комполка в девятнадцатом годе вручил за отличную стрельбу по белогвардейской сволочи. Так что имею полное право!