– Не стреляйте, сдаюсь!
Третий – тот, кого Гулькин окрестил «пулеметчиком», – ухватил оружие за кожух и залег неподалеку, лихорадочно возясь в снегу. «МГ к бою готовит, – отстраненно подумал Александр. – Плохо. Пусть он нас пока и не видит, пулемет – всегда пулемет. Прижмет огнем – будет плохо. Валить нужно. Ну же, Макс?»
Словно услышав его мысль, со стороны позиции Максимова коротко протарахтел автомат, и противник, пару раз дернувшись, уткнулся в снег. Вряд ли живым – так и не получив другого приказа, Серега бил на поражение.
Остальные двое подчинились базовому инстинкту, доставшемуся человеку с древнейших времен: «Опасность – беги». Первый, винтовка которого так и осталась стоять под деревом, просто рванул в сторону зарослей. Напрасно – снова ударил «дегтярев», и диверсант, не добежав до ближайших кустов метров пяти, крутнулся на месте, кулем осев в снег.
Второй оказался более опытным или расторопным, пробежав несколько метров, упал и перекатился в сторону, ухитрившись перебросить под руку автомат. На том месте, где он только что находился, скрестились сразу две очереди, Максимова и Карпышева. Но пули лишь разбросали снег – противника там уже не было. В сторону осназовцев запульсировали неяркие вспышки дульного пламени. Пока не особо прицельно, враг попросту не знал, куда именно стрелять. Одновременно над упавшей сосной осторожно приподнялся дульный кожух второго автомата – «командир» тоже решил вступить в бой. Грохотнула еще одна неприцельная, поверх ствола, очередь.
«Завалят этого, который сам сдался, – мелькнула краем сознания мысль. – А он явно молчать не собирается. Прикрыть нужно».
– Витька, давай! – заорал Гулькин, окончательно срывая голос. Перекатившись на метр в сторону, он привстал, готовясь к стрельбе. Очередь Карпышева выбила снежные фонтанчики перед лицом лежащего автоматчика; Сашка же, вскинув «ППД», долбанул по прячущемуся за деревом «командиру». Раскидывая снег, пули выбили кусочки гнилой коры, заставляя того укрыться. Боковым зрением Сашка заметил, как сдавшийся диверсант боком заваливается в снег – то ли сам догадался не торчать на открытом месте, то ли попали в него. Хотя падает мягко, скорее, живой пока…
Опять протарахтел автомат Максимова, который единственный из всех видел «командира». Пули ударили в дерево, подбросили перемешанный со щепой снег, в грохоте выстрелов потонул короткий сдавленный вскрик. Похоже, конец диверсу. А что было делать? Обидно, конечно, ну да ничего, переживем. Последний оставшийся в живых выстрелил еще несколько раз – отчего-то одиночными – и отбросил оружие в сторону. То ли патроны закончились, то ли заклинило на морозе. Приподнявшись, зло ощерился и вытащил из-за пазухи гранату. Самую обычную «РГ-33» без осколочной рубашки.
– Живым не возьмете, сволочи! Ну, кто там смелый? Подходи!
«Ну и дурак, – устало подумал Гулькин, чуть смещая ствол. Палец на ощупь передвинул флажок переводчика. – Про предохранитель забыл, что ли? Или так за пазухой взведенной и таскал?»
БАХ! – одиночный выстрел перебил кисть у основания лучезапястного сустава. Граната плюхнулась в снег. А раненый, перехватив простреленную руку здоровой, коротко завыл, раскачиваясь из стороны в сторону:
– С-суки! Ненавижу…
Подскочивший сзади Максимов несильно пихнул его прикладом, опрокидывая ничком, лицом в рыхлый снег, и придавил валенком спину:
– Командир, можно! Вроде все. Кончились пострелушки…
Захваченных живыми диверсантов оказалось не двое, как предполагал Гулькин, а целых трое: «командир» группы тоже уцелел. Максимов, верно оценив ценность возможного пленного, аккуратно прострелил тому правую руку и левое бедро. Оба ранения сквозные, если вовремя перебинтовать, то не смертельно. А до заражения еще дожить нужно, ага. Еще одна пуля тоже нашла свою цель, угодив, скажем так, пониже спины. Овчинный полушубок и ватные штаны существенно снизили пробивную способность, и она намертво застряла в ягодичной мышце. Для жизни абсолютно не опасно, но весьма болезненно, особенно при движении. Противник попытался застрелиться (или, возможно, собирался отстреливаться до последнего, кто ж его разберет?) и даже успел вытащить из-под одежды револьвер, но действовать левой рукой ему было непривычно, и вовремя подскочивший Александр просто выкрутил оружие из его пальцев.
Наскоро оказав раненым помощь – владелец фляжки, как выяснилось, вовсе не пострадал, вовремя завалившись в снег, – Гулькин приказал продолжить движение. Перед тем, разумеется, тщательно обыскав тела погибших и собрав оружие. Осмотренные трупы прикопали в снегу, отметив на карте место и оставив условный знак на стволе ближайшего дерева: по уму, их должны будут эвакуировать бойцы встречающей группы. Поскольку, если не заберут, лесное зверье с ними по-своему расправится…
Правда, возник вопрос, как быть с транспортом: троих дряхлая лошадка вряд ли бы потянула. Поколебавшись, Сашка сдернул с лежащего в розвальнях Залесского выделенный дедом драный овечий тулуп:
– Подъем, уж отдохнул, поди. Дальше придется ножками.
– Я тяжелораненый, – угрюмо буркнул тот, косясь на пленных. Кто это такие, он, нужно полагать, прекрасно понял, но изо всех сил делал вид, что происходящее его не интересует. – У меня сильный жар. Сдохну по дороге – с тебя твое же командование голову-то и снимет.
– Вот и охладишься малехо, не так и далеко идти осталось. Ничего с твоей рукой не станется. А с моим командованием я уж как-нибудь сам разберусь. Вылезай, сказал, или помочь?
– Сам справлюсь, – зло ощерился тот. – А если не пойду, как поступишь, а, комиссар? На месте пристрелишь, как у вас принято?
– Пойдешь, никуда не денешься, – равнодушно пожал плечами Гулькин, отступая назад и кладя руку на висящий на груди автомат. – А заартачишься – придется маленько поучить уму-разуму. Для жизни не опасно, но больно. Оно тебе нужно? Костя, ноги ему развяжи да помоги встать. Пусть за санками топает, а ты следом.
Спорить и дальше диверсант не стал, с помощью Паршина выбравшись из саней. Судя по нездоровому румянцу на небритых щеках, его и на самом деле немного лихорадило, но иного выхода не было. Не тащить же раненого «командира» на руках? Эдак они до точки встречи и за сутки не добредут.
Оглядев увеличившийся в числе «отряд», большая часть которого едва стояла на ногах, Александр с трудом подавил тяжелый вздох («целое отделение калечных на мою голову, мать вашу!») и отдал приказ начать движение…
В расположении царила неразбериха – фронт снова пришел в движение. Часть войск 31-й армии спешно разворачивалась, чтобы окружить немецкую группировку в Калинине и освободить город, до полного взятия которого, насколько понимал Гулькин, оставались буквально считаные дни. Как только удастся перерезать Волоколамское шоссе, судьба удерживающих город фрицев окажется решена окончательно. Либо попасть в окружение, либо спешно драпать по единственному оставшемуся пути отхода направлением на Старицу. Дорогу на которую с переменным успехом атакуют части «соседа», 29-й армии. Кроме того, 30-я армия вот-вот выйдет к реке Ламе, нависнув над гитлеровскими тылами, что только ускорит отступление. Ну, или попадание в «котел». Сопротивлялись фрицы отчаянно, бои шли кровопролитные, нашим войскам не хватало техники, а порой и боеприпасов, но уже никто не сомневался в будущей победе. А уж там и дальше давить станем, в Ржевском направлении, например[23].
Следом, так и не успев толком обжиться на новом месте, выдвигались и контрразведчики.
Поэтому встретиться с Горюновым Сашке удалось только ближе к обеду. Собственно, он насчет этого не особенно и переживал – дел и без того хватало. Сдать задержанных, отправить в госпиталь раненых, двое из которых являлись теми же самыми задержанными и требовали постоянной охраны, пристроить ополченцев, оприходовать их оружие, отчитаться по найденным в самолете документам и т. д. Хорошо, хоть подробный рапорт пока писать не заставили, ограничившись коротким докладом замначальнику особотдела. Хотя с трофейными документами пришлось повозиться, поскольку принимали их по описи, а о том, что именно находилось в доставленных вещмешках, Александр имел самое примерное представление. Так что вызов к капитану Сашка воспринял скорее с облегчением, попутно удивившись тому, как быстро пролетело время. Вот бы еще и накопившаяся усталость тоже куда-нибудь того, улетела…
Дмитрий Иванович дожидался его в знакомой избе. Правда, печь в этот раз не топилась – сегодня ее вовсе не разжигали, но в помещении было достаточно тепло. Выглядел капитан госбезопасности ничуть не более отдохнувшим, чем в прошлую встречу: если и спал, то определенно недолго и урывками. Впрочем, ему, судя по всему, было не привыкать к подобному графику. Махнув рукой на попытку представиться по всей форме, кивнул на знакомый табурет:
– Присаживайся, Александр Викторович. Сегодня чаю не предлагаю, поскольку сам видишь, времени нет. Знаю, что устал, но отдохнуть сейчас вряд ли получится, так что не обессудь. Подробнее попозже поговорим, вопросов у меня к тебе порядочно накопилось. Пока только одно могу сказать – ох, и удачливый ты, пограничник! Прибыл с пленными летчиками, на первом же задании вражеских диверсов повязал… притягиваешь ты их, что ли? У меня ребята куда поопытней вас порой сутками по тылам шляются – и пустыми возвращаются. А ты – с места в карьер. И бойцы твои тоже. Может, у тебя метод какой секретный есть, как противника приманить? Поделишься?
– Виноват… – пробормотал сбитый с толку Александр, прежде чем догадался, что начальник попросту шутит. – Какой еще метод, просто совпало так.
Насладившись видом ошарашенного подчиненного, Горюнов усмехнулся:
– Шучу, понятно. Относительно последнего. Насчет остального – говорил совершенно серьезно. Везучий ты, такое и в нашем деле порой случается. Редко, но бывает. Пожалуй, не стану вашу группу дробить, работайте и дальше вместе. Может, и зря я давеча сетовал, что мне вас, а не следаков прислали? Вон как этого связника расколол, молодец! Какой-никакой, а опыт. Еще и диверсантов взял, и документы нашел и в целости доставил. Тут, брат, уже не медалью пахнет, а как бы не орденом! По совокупности заслуг, так сказать, считая вместе с захваченными пилотами.