– У меня были дорогостоящие пороки, – прямо сказал дядя и посмотрел мне в глаза, показывая одновременно, что ему плевать на мнение Раннэ и что выбора у меня все равно нет.
– ДоКонкурсаНеУспеем, – обреченно сказала Раннэ.
– Как раз во время Конкурса пойдем, никто и не заметит, – ответил дядя.
Они переглянулись, понимая друг друга: он – чего опасается собеседница, она – на что собеседник рассчитывает.
– Конкурс? – уточнил я.
– Кульминация Бури, – ответил дядя. – Самые удачливые загонщицы, поймавшие жертв, собираются вместе со своими командами. Несколько площадей в городе забивается такими командами до отказа, лидеры выходят в центр и начинают давить.
– Давить?
– ПоказыватьСебя. ФеромоновыйБой. МогутОратьИлиТолкаться. НоЧащеСтоятМолчатПоОднойСбегаютПроигравшиеОстаетсяОднаСамаяСильная.
– Чем это опасно? – уточнил я.
– До момента выбора – почти ничем, – ответил дядя. – А потом начинается безумие. Вся эта история называется «Конкурс красоты», и в момент, когда выбрана победительница, она спускается с помоста, ее целуют, обнимают, прикасаются к ней…
– ЭтоОченьЯростноВсеБезумно, – вмешалась Раннэ. – ИОченьЛично. ОниСтановятсяСемьей. ПочтиУВсехПроисходитБлескВнутриБури. ЕслиКтоТоЧужойЗатесалсяДажеЖенщинаВБуреНеИзЭтихОтрядов… ИхУбивают.
– Нам надо пройти сквозь них в момент выборов, – сказал дядя. – Им будет плевать на нас.
– НоЕслиВыборыБудутКороткимиНасУбьют.
Я кивнул. Насколько я понял, выборы могли длиться как пару минут, так и несколько часов, это зависело в первую очередь от силы тех, кто участвовал в «Конкурсе красоты».
Нам могло повезти – а могло не очень.
Раннэ смотрела на меня, она считала, что решить должен я. Что ж, я подошел к сумке с Ягайло, присел, взял лямку на одно плечо, затем встал и почувствовал, что дядя помогает мне довесить сумку на вторую руку.
Обернулся – но это был не дядя, а Раннэ.
Спуск оказался в чем-то проще, а в чем-то сложнее. Проще – тем, что было не так тяжело и гвоздь не вбивался в раненую голову.
Тяжелее – тем, что меня слегка мутило и я иногда ловил себя на мысли, что не понимаю, где я и что делаю, а значит, в любой момент мог отпустить стальную перекладину и упасть.
Внизу дядя забрал у меня сумку, и дальше мы пошли за ним. В какой-то момент дядя встал, вытащил у меня из кармана бутылку с распылителем и начал на меня пшикать.
Раннэ всем видом показала, что ей это отвратительно, отошла на десяток шагов и отвернулась, а затем еще несколько сотен метров держалась поодаль, но потом все же приблизилась на расстояние вытянутой руки.
В какой-то момент я увидел лежащего в кустах у дороги обнаженного окровавленного мужчину и устремился было к нему, но Раннэ тут же дернула меня обратно. Я даже не узнал – жив он или нет.
Однажды нас обогнала женщина с горящими глазами, в рваной майке и очень длинной, но изодранной юбке. Она так быстро пробежала прямо между нами с Раннэ, а потом скрылась во тьме впереди, что я даже не успел понять, молодая она или старая.
Скоро стал слышен гул, потом мы вышли к площади, метров сто на сто, с высоченным памятником Неизвестной Матери.
Памятники эти, как правило, копировали старинные фигурки, найденные при археологических раскопках древних женских поселений. Обычно у фигуры были налитые, свисающие вниз – иногда довольно сильно – груди, полный живот, крепкие ноги.
Но именно у этой статуи была фигура стареющей высшей – то есть грудь была большой, но лишь чуть проседала под своим весом, а живот, хотя и не лишенный полноты, все же не был безобразно большим, как у многих других Неизвестных Матерей.
Правая половина лица была уверенной, даже чуть хищной – а левая сплющена, наверняка точно так же, как у найденной в раскопе древней фигурки.
А еще эта Неизвестная Мать держала в руке гигантский факел, в котором горело мощное газовое пламя, освещая все вокруг.
Площадь была заполнена женщинами целиком, а в центре, на помосте с тремя столбами и цепями – здесь явно перед Бурей была та самая экзекуция, – стояли шесть женщин, напряженно глядя друг на друга.
Я не мог их разглядеть, я был слишком далеко, но физически чувствовал, насколько они сильны, яростны и прекрасны. И я знал, что должен остаться здесь и выбрать и поддержать самую сильную и прекрасную из них…
Раннэ протащила меня через всю толпу. Ни на нее, ни на дядю «конкурсантки» такого сильного влияния не оказали, и ни я, ни они не поняли, почему это я вдруг решил, что вхожу в местную охотничью стаю и должен помочь с выборами.
Я пришел в себя, когда уже приблизились к воротам, – толпа осталась сзади, метрах в пятидесяти.
Около ворот, на груде сломанных ящиков, в куче осклизлого яблочного жмыха, лежал труп, изломанный и окровавленный. Меня чуть не вырвало, и я отвернулся, даже не рассмотрев, мужчина это или женщина.
Дядя аккуратно скинул рюкзак, прислонив его к стене недалеко от покойника, а сам принялся неожиданно ловко карабкаться по стальным полосам и шипам на деревянных воротах кверху.
Там он переполз на стену, ухватился за балясины декоративного балкончика под окном, вылез наверх, как-то зацепился за балясины ногами, достал из кармана нож и начал колдовать с пластиковой рамой.
– Это надолго? – спросил я.
– Кто ж знает… Не отвлекай…
Раннэ подошла ко мне сзади и ущипнула за шею. Когда я обернулся, ее там не было, она ущипнула меня с другой стороны.
Я тяжело вздохнул и сел на булыжную мостовую. Взглянул на площадь – помост был неожиданно хорошо виден даже отсюда – и с ужасом понял, что там, наверху, остались только две «конкурсантки», а значит, выделенное нам время подходит к концу.
– Как мы закинем Яго наверх? – спросил я.
– Закинем, – эхом отозвалась Раннэ.
В ее голосе я почувствовал какую-то бездумность и в этот момент понял, что ее «накрывает». Не знаю, что было тому виной – сама Буря, происходящая вокруг, «конкурс красоты», мое присутствие, что-то еще или все вместе, – но она явно на всех парах двигалась к Блеску, и даже то, что от меня воняло хейсом, ее больше не смущало – или смущало уже недостаточно.
– Дядя, у нас проблемы, – сказал я.
– УНасНетПроблем! – пропела Раннэ, хотя понять меня, говорившего на низкой, мужской речи, на мой взгляд, у нее шансов не было.
– Сейчас! Еще минуту! Тащи поддоны! – крикнул сверху дядя.
Действительно, неподалеку была целая груда поддонов – под трупом лежал только один, остальные валялись чуть поодаль.
Я взял один – тяжелый! Раннэ схватила другой, явно копируя мои действия. За пару минут мы набрали импровизированный помост, на который могли закинуть Ягайло, чтобы затем втащить его в окно.
Тем временем дядя нажал на створку, и она приоткрылась – но совсем чуть и так зафиксировалась.
– Не то положение! – в ярости заорал дядя. – Сейчас!
А потом меня охватила эйфория.
Я был мир, и мир был – счастье.
– Нет, нет, нет! – орал кто-то сзади, голос казался знакомым, но это не имело значения. Я бежал вперед, чтобы немедленно отдать долг чести новой прекрасной королеве.
Это было настолько чудесное ощущение, чувство, когда всё, всё кристально прозрачно и не надо делать выбор, не надо ничего решать – можно просто жить, позволяя самой волшебной и яркой королеве в мире царствовать, направляя меня туда, где я буду нужен.
Кто-то был рядом, кто-то мешал, и я отмахнулся походя, снося помеху далеко в сторону.
Передо мной расступались, меня трогали, дергали за одежду, вырывая клочья, но это не имело значения.
В конце, перед помостом, было так плотно, что мне пришлось залезть на спрессованных в единое целое женщин и идти по их плечам, а потом я вышел на деревянный помост и встал на одно колено перед самой прекрасной королевой из всех существующих.
Перед своей матерью.
Она толкнула меня, я упал на помост спиной, а она прошлась по мне, наступив на живот, а затем на левое плечо, и проследовала дальше.
В этот момент сознание начало возвращаться. Я вдруг понял, что лежу в центре помоста посреди бушующей в Буре толпы. В голове было так пусто и звонко, что эта мысль билась о стенки черепа, не прибавляя при этом осознанности.
То есть я уже понял, что происходит, но пока не мог осознать – плохо это или хорошо.
Совсем рядом кружился, рыча и визжа, водоворот счастья вокруг матери, то и дело из него выскакивали обнаженные или полуобнаженные женщины, девушки и старухи, обессилевшие от счастья, а их место занимали всё новые и новые.
Я приподнялся и увидел вдалеке – внутри анклава, там, откуда мы пришли, – команду «водолазов» – спасателей.
Они явно следили за матерью, чтобы вмешаться, если ей будет что-то угрожать.
С другой стороны, у ворот, в одиночку пытался поднять сумку на поддоны дядя. У него не хватало сил, а над ним зияло распахнутое окно – и до него было совсем рукой подать.
Отчаявшись, дядя расстегнул сумку и вынул оттуда Ягайло, пытаясь, видимо, привести его в чувство и заставить самого заползти наверх.
В момент, когда дядя открыл сумку, тональность криков вокруг матери сдвинулась – от счастья к неуверенности и почти сразу к тревожности.
И в этот момент я вышел из состояния апатии, разум полностью вернулся ко мне и я – вместе со множеством женщин – рванул в сторону дяди, понимая, что все равно опоздаю, что и его, и Ягайло порвут прежде, чем я успею…
А что я успею?
Я видел, как дядя бросил сына – тот так и не пришел в сознание – и пошел, расставляя руки, прямо на бегущих на него женщин.
В этот момент раздался какой-то жуткий, чудовищный, неприятный свист. Я сморщился и посмотрел на его источник – это была та спасательная команда в «водолазных» костюмах.
От звука бо́льшая часть женщин на площади упала на колени, а кто-то и ничком, однако остались несколько – в основном пожилых, но еще крепких, похожих чем-то на статую Неизвестной Матери, – которые, словно сквозь буран, перли в сторону дяди.
Тот, чувствуя, что у него появляется шанс перекинуть сына, тут же обернулся к Ягайло, и над площадью раздался новый крик, вплетающийся в завывание сирены.