емье мужики – это база, основа. А двигают семью к новым вершинам женщины. Мужчин семья не выбирает: они рождаются в ней и умирают, они могут быть или стать пьяницами, преступниками, хейсами или тупицами. А вот невест семья выбирает придирчиво, платит за них дорого. Бесплатное никому не нужно, а то, за что ты выложила большую сумму, ты будешь беречь и лелеять. Чем богаче и сильнее семья, тем более сильные в ней женщины, просто потому что их выбрали из сотен и тысяч претенденток. А мужчины в такой семье, как правило, не глупы, имеют какие-то свои достоинства, но до среднего уровня их жен им как до солнца в собачьей упряжке!
– Слава Волков…
– Твой свекор – хороший мальчик, умный, сильный. Но во многом переоценен, потому что Анаит каждый раз твердит, какой он клевый, и все верят, ведь это же говорит Анаит! Может, я чего-то не знаю, но, кроме того случая в Сирии, да еще операции в Сараево, у него особых заслуг-то и нет! Если бы он был не Волков, а, например, Кузнецов или Стравинский, служил бы сейчас майором спецназа с парой орденов.
– А его детективное агентство…
– Убыточная контора, созданная, чтобы скрыть ото всех то, что он ловит иностранных агентов? – Баба Ачи сморщилась. – Игры мальчиков, бессмысленные и неуклюжие. Промышленный шпионаж, диверсии, прочие какие-то прятки – вот чем занимался и занимается Слава Волков. Он просто не вырос. Вот его отец – вырос и мог стать президентом дистрикта, настоящим, не как кукла, сидящая сейчас в высоком кресле. А Слава – ребенок. Анаит – это стена, за которой он может лепить свои куличики, делая вид, что занимается чем-то важным…
Айранэ встала и на цыпочках вышла. Старая Ачи продолжала говорить, но молодой женщине не хотелось этого слушать.
Значит, Слава работал не в милиции. То есть милиция – это прикрытие, а на самом деле он занимался другими вещами. Айранэ на самом деле давно догадывалась, к тому же Анаит несколько раз довольно прозрачно намекала.
Перед дверью на мужскую половину Айранэ на несколько мгновений застыла, собираясь с духом.
Конечно, заходить на сторону противоположного пола не запрещалось. В семье Ильиных это вообще было нормой, особенно для сверстников, в том числе иногда дружили даже мужья с собственными женами.
Не соперничали, не проводили ежедневные переговоры по делам, а именно дружили – как это было у деда с бабушкой по отцовской линии Айранэ или у тети Алессы с дядей Тимой.
Но об этом вслух не говорили и уж точно старались, чтобы никто не узнал.
У Волковых же если ты хотела поговорить с мужем, то жог тебе, иди передай, что нужно, старшим невесткам, они уже найдут способ донести до Володи информацию так, чтобы ты ничего не испортила.
А если что-то важное – тогда уже сама, ножками, но опять же не к Володе, а к его отцу или к деду, они перетрут и выдадут тебе решение проблемы, а потом уже поставят Володю перед фактом, что и как он должен делать.
Сейчас у Айранэ была проблема, и она собиралась приложить любые усилия к ее решению. Немного заблудилась у старших покоев, навстречу ей попался незнакомый парень в трусах, ойкнул, увидев ее, и унесся испуганным оленем вглубь дома.
Потом наткнулась на дядю Марата, тот в несколько фраз выяснил, куда ей нужно, и проводил. При этом дядя говорил на общей речи очень прилично и разборчиво.
– Только он спит после Бури, – отметил Марат, открывая перед Айранэ двери.
Она уже вошла, когда вдруг поняла, что оказалась в комнате у спящего мужчины – без его на то разрешения. Запаниковав, Айранэ обернулась, чтобы выйти, когда из сумрака комнаты раздалось:
– Ну куда ты? Проходи, – на сносной, хотя и замедленной общей речи.
Тут же включился свет, и Айранэ поняла, что комнате свекра далеко не только до покоев Анаит, но даже и до ее собственных. Три на четыре метра, кровать, стол, стул, утопленный в стену гардероб без дверцы с десятком вешалок с мундирами и пиджаками и шесть полок со всякой всячиной типа носков, трусов, ремней и перчаток.
Сам Слава сидел, щурясь, на узкой длинной кровати, жесткой даже с виду, одетый в серую хабэшную майку и такие же серые семейные трусы. Тело его было мускулистым и поджарым, и на открытых участках Айранэ насчитала не меньше десятка шрамов – в основном старых, но на левом бедре из-под семейников тянулся к колену свежий, багровый, вздувшийся.
– У меня есть к тебе просьба, – сказал свекор. – Ты как себя чувствуешь?
Он говорил медленно – судя по всему, еще не до конца проснулся. Но при этом очень четко и очень понятно; видимо, у него имелся большой опыт общения с женщинами на общей речи, – несмотря даже на некомфортный темп, все было понятно.
– Гораздо лучше, – ответила Айранэ.
– Тебе станет хуже, – сказал Слава. – Намного хуже.
– Не станет, – неуверенно ответила Айранэ. – Я же выздоравливаю.
Слава рассмеялся, встал, взял со стула незаметный от двери синий шелковый халат, тисненый драконами, одним движением облачился в него и завязал пояс с ярко-желтыми кистями.
– Мне надо, чтобы ты попала в двенадцатое женское отделение центральной городской больницы, выкрала универсальный врачебный пропуск, положила его на подоконник окна, под которым растет рябина, и повернула защелку на окне, не раскрывая створки.
Айранэ приоткрыла рот.
Вообще, мужчины традиционно не просили ничего такого у женщин, а женщины – у мужчин. Свекор явным образом выходил за рамки, и куда дальше, чем это сделала она, когда вошла в комнату к нему спящему.
…Ей вспомнилось, как на свадьбе, когда ее, совсем еще молодую, испуганную, закутанную в неудобное свадебное платье, мешающее ходить, дышать и сидеть, поставили в шаге от Володи, Слава подошел к ней, чуть приобнял – куда более интимно, чем это делал кто-либо из мужчин ранее в ее жизни, – и, обдавая запахом дорогих виски и сигар, прошептал: «Если Володя не справится, моя дверь – четвертая слева».
Ее это тогда так возмутило, что она перестала обращать внимание на неудобное платье, на жалость к себе и страх. Выпила – совсем чуть и, как только прошла первая волна тостов, утащила своего новоявленного мужа в комнату, где он не то чтобы прямо с блеском, но справился.
А утром, собирая платье для того, чтобы отправить его в химчистку, обнаружила в кармашке за поясом записку, которую Слава, видимо, тогда же сунул ей:
«Шутка злая, но ты должна была разозлиться, чтобы перестать дрожать».
После этого она точно не хотела общаться со свекром, которого записала в злостные манипуляторы, и несколько лет ей удавалось избегать его…
– Это поможет Володе? – уточнила она.
– Нет, это спасет маленького жога, которого я прострелил насквозь семь часов назад, – ответил Слава. – Если кто-нибудь этого не сделает, в ближайшие часы господин президент подпишет документ, по которому в целях милосердия жог будет убит, а потом его труп продадут за несколько миллионов рублей золотом мясникам, которые будут выцеживать из него какие-то зелья для миллиардеров и дергать током в надежде двинуть свою науку на миллиметр дальше.
– Я не буду этого делать, – сказала Айранэ. – Это же жог. Жоги опасны. Жогов можно убивать. Точнее, нужно. Это тупиковая ветвь эволюции, опасная для всего человечества! Это как на старинном плакате – «Уничтожай жога, пока он тебя не видит!». Ты же сам выстрелил в него!
Слава пристально посмотрел на Айранэ, и та почувствовала, что начинает возбуждаться. Свекор очень походил на Володю – точнее, конечно же, наоборот, – а она за годы супружеской жизни привыкла, что если находится с мужем рядом больше пары минут, то скоро будет секс.
– Я не готова, мне пора. – Айранэ понимала, что замедляется недостаточно и ее слова для собеседника слышатся неразборчивой скороговоркой.
– Стой, – властно приказал Слава, когда она уже была у дверей, и Айранэ неожиданно подчинилась.
С ней никто не разговаривал таким тоном, она не привыкла к этому, и ей не нравилось, но почему-то ослушаться не могла.
– У тебя наверняка есть вопросы, просьбы. Мечты. Кто-то мешает. Кто-то недостаточно помогает.
Стоя спиной к Славе, Айранэ поняла, что ее отпускает. Мгновенное желание ушло так же быстро, как и появилось. Но оборачиваться она не торопилась.
– За сколько купили Анаит? – спросила она.
– Семьсот тысяч, – ответил свекор.
– А меня?
– Четыреста двадцать, и еще твой дядя, Василь, получил должность министра технического развития во Ржеве.
Дядю Айранэ отлично помнила, дядя был смешной, вечно взъерошенный, из той части Ильиных, которая конструировала все подряд, от космических спутников до наноботов.
– Нельзя спасать жогов, – сказала она неуверенно. – Это нехорошо. Жогов надо убивать. Убивать жогов – правильно.
– Ты как ребенок. – Судя по голосу, Слава не приближался, и это успокаивало. – Злой ребенок. Этот жог – мой племянник. Он – Волков. Если бы я убил его, это было бы нормально. Но он выжил. И если сейчас его добьют, а потом продадут на мясо ученым, это будет значить, что я упустил контроль и позволил кому-то еще решать судьбу Волкова.
– Гордость? Это уязвляет твою гордость? – уточнила Айранэ.
– Это посылает сигнал моим врагам, что я ослаб, – ответил Слава. – Но ладно, жог с ними, извини за нелепый матерный каламбур, проблема в том, что я, когда нажимал на курок, почувствовал, что убиваю родственника. Племянника. Сына моего любимого брата, каким бы непутевым он ни был. И чем дальше, тем сильнее я чувствую, что он в первую очередь Ягайло Волков и только во вторую – жог.
Когда Слава назвал имя, Айранэ поняла, что ее броня дала трещину. У зла не должно быть имени, только образ. Вот такое безымянное зло легко ненавидеть, но как только из общего аморфного образа выделяется конкретный человек, с именем, с родственниками, с папой, мамой… Ну ладно, в данном случае – с папой и папой…
Айранэ сухо рассмеялась.
– Что?
– Но ведь вся наша цивилизация построена на том, что мы рожаем человечество, разве нет? – уточнила она. – Я только сейчас это поняла. Сила женщин не в том, что мы выше или быстрее. Мы исток для каждого нового человека. Для каждого, но не для жога. Жоги отдельно. Когда я думаю о том, как он появился на свет, меня пробирает насквозь холодом и ужасом. Слава, ты большой и сильный мужчина. Но тебя родила женщина. Я – всего лишь одна из средних невесток в большой семье. Меня тоже родила женщина. А твой Ягайло – это черная дыра, которая грозит затянуть в себя все, что нам дорого. Та картина мира, которая прошита внутри меня, не допускает Ягайло как часть моего мира. Он может существовать где-то далеко, не пересекаясь со мной. Но когда он рядом, первое и единственное мое желание – уничтожить, раздавить его, как сколопендру, обнаруженную в собственной постели.