ли их организмы, оплодотворяли их и на десятом месяце – а жогов вынашивают дольше, чем обычных людей, – убивали и отца, и ребенка. Отца скидывали в бездонную яму, нерожденного ребенка разбирали на части, которые шли на наши товары.
– Отвратительно, – сказал я.
Меня подташнивало, отчасти от этой истории, но куда больше – от наступающего понимания того, что со мной происходит сейчас и что меня ждет в дальнейшем.
– Если жить с этим с детства, то просто не знаешь другого, – пожал плечами старик.
– У вас есть женщины? – озарило меня. – Вы народ?
И я почувствовал страх. Иррациональный, глубокий, насыщенный страх представителя цивилизации, который встречает чуждое существо, способное стереть его род с лица планеты.
– Нет, – покачал головой мой собеседник. – Мы покупаем детей и учим их нашим обычаям, передаем им свои знания.
Я выдохнул с облегчением:
– Но какая мать продаст ребенка таким уродам, как вы?
– Злобно. – Старик подмигнул мне. – Не в твоем положении шутить над моей внешностью, но я действительно урод и годами не чувствую на себе солнечного света из-за того, что если кто-то из чужих увидит меня, то сразу же постарается убить. Впрочем, не важно. Мы покупаем детей не у матерей, а у работорговцев.
– Покупали? – утвердительно спросил я. – Сейчас ракеты летают в космос, нейросети обучаются общению и творчеству. Работорговля – это что-то из прошлого.
– Хе-хе-хе. – Собеседника мой пассаж развеселил. – Мальчик, запомни – хотя именно для тебя совет бессмысленен, – все, что имеет ценность, продается и покупается. Так устроены люди. Пока человек имеет ценность, на него есть спрос. Сейчас некоторые государства узурпировали это право, но даже там те, кто может остаться незамеченным, торгуют людьми под планкой закона, а те, кто имеет достаточно денег и влияния, занимаются этим над планкой.
– Чушь! – Я попробовал отрицательно качнуть головой, но лишь почувствовал, как меня душит жгутом. – В Славянском Союзе нет работорговли!
Старик подошел ко мне, потрогал лоб, довольно кивнул – видимо, со мной все это время что-то происходило, а он наблюдал за изменениями.
– Лупанарии, – сказал он.
– Заключенный имеет право выбрать…
– Нет. – Старик взмахнул рукой, останавливая меня. – Если вдруг кто-то решит, что его задели, и за это заберет себе обидчика, дав тому выбор – либо много лет отрабатывать бесплатно, либо не так много – но своим телом, отдавая его любому желающему за скудную плату. Это нормально?
– Не государство? – уточнил я. – Человек?
– Да.
Такой вариант мне показался жутким и неприемлемым.
– Это отвратительно.
– Это рабство. – Старик щелкнул меня пальцем по носу. – Работорговля, которую узурпировало государство. А еще на окраинах вашего Союза есть места, где очень тяжело жить, и туда никто не едет. Но есть семьи-налогоплательщики, живущие там давно. Эти семьи приглашают к себе рабочих, обещая большие деньги, а в итоге не платят ничего или совсем мало. Работники вынуждены оставаться, потому что сбежать там некуда – горы, тундра или пустыня не позволяют. Все знают, но никто ничего не делает, потому что для государства крепкая семья, живущие вместе мужчины и женщины, которые платят налоги и живут на форпостах, где выжить не так просто, ценнее, чем кучка низших, страдающих в невыносимых условиях.
– Некоторые перегибы…
– А в Персии до сих пор можно купить женскую или мужскую деревню, – перебил меня старик. – В Африке военные кланы контролируют гигантские территории. В Южной Америке за партию современного оружия можно покупать людей по весу – килограмм оружия за десять килограмм живой массы человека. Никогда у моего клана не было проблем с тем, чтобы купить детей. Я не знаю, когда и у кого купили меня, но я всю жизнь сытно ел, меня никогда не били, я прекрасно образован. Уверен, мои братья и сестры получили гораздо меньше и, скорее всего, давно мертвы, не говоря уже о родителях.
Беседа начала меня утомлять, к тому же внутри грыз уже не червячок, а гигантский змей точил мою печень страхом.
– Что со мной будет? – спросил я.
– Ты умрешь, – спокойно ответил старик. – Но не бойся, через десять минут начнут действовать лекарства, которые я тебе дал, и ты впадешь в медикаментозную кому, после чего полностью в сознание не придешь больше ни разу. Около двух недель твой организм будет перестраиваться в гормональной терапии – ты будешь вонять, как разложившийся труп козла, и, чтобы не нюхать это, мы поместим тебя в ванну с проточной водой. Затем мы оплодотворим тебя. С первого раза не получится, с первого никогда не получается, но твой организм получит сигнал, под действием которого продолжит перестраиваться…
– Оплодотворите? – тихо спросил я. – Как?
– Искусственно, – буркнул мой собеседник. – Было время, когда… Хотя это отвратительно даже для меня. Рано или поздно ты забеременеешь. Твой организм будет пытаться избавиться от ребенка, а мы будем стараться сделать так, чтобы у него это не получилось. При этом твое тело будет разрушаться, теряя иммунитет с каждым днем. Начиная со второго месяца тебя переведут в стерильный бокс, в который уже до самой твоей смерти никто не войдет. Питание, препараты, диагностика – все по приборам. Терапия, хирургическое вмешательство – с помощью манипуляторов.
– Мне это неинтересно, – сказал я. – А что вон там, сбоку, синее?
В тот момент, когда старик отвернулся, я напряг ногу так, как не делал этого никогда, рванул ее – и с громким лязгом выдернул кольцо из креплений.
Не-жог тут же обернулся, но не побежал ко мне, на что я рассчитывал, а остался на месте, улыбнувшись.
В итоге я оказался с одной свободной ногой, безнадежно прикованный всеми остальными конечностями.
– Может быть, пятнадцать, – сказал старик.
– Что? – удивился я.
– Не десять минут, а пятнадцать, – ответил он. – Ты сильный, крепкий. И кстати, есть шанс, что твой организм не примет плод. Мы именно поэтому никогда не крали взрослых высших, старше двадцати. Слишком крепкое тело.
– Мой дядя родил жога, – сказал я зачем-то.
– Кстати, тоже интересная тема, – ответил старик. – Есть восемь мест по всему миру, где мужчина может родить ребенка. И во всех восьми местах препараты для гормональной терапии покупают у нас, это увеличивает шансы на благоприятный исход. А вашего жога мы уже забрали. Когда мы узнали, что его везут на Мадагаскар, была паника. Я предложил убить его прямо в хрустальном гробу, но эта дура…
– Дура? – уточнил я.
– Профессор Аванта, – выплюнул старик. – Бесталанная сука. Когда нас загнали в угол, она предложила «объединить усилия». Хе-хе! Она умеет только ставить опыты и фиксировать результаты! Если бы у меня было ее образование, я бы сдвинул горы. Я бы изменил человечество! Я бы сделал так, что мужчины и женщины стали бы единым целым!
Я прикрыл глаза. По-моему, все в мире считают, что могут сделать человечество единым, и им не хватает только какой-то малости. А тем временем десятки тысяч лет мужчины и женщины сосуществуют рядом, так и не объединяясь.
– Ладно, мы отвлеклись, а времени у тебя все меньше, – с некоторым беспокойством сказал не-жог. – Если бы твой братец добрался до Мадагаскара и начал влиять на окружающих, очень скоро правительство бы ввело законы против мужских детей, купило бы следящую аппаратуру, обучило бы собак на поиск жогов и мы оказались бы под ударом. Поэтому мы выкрали гроб с твоим братом, а вас с этой низшей забрали из гостиницы. Операцию планировали в спешке, но все прошло удачно.
– Мне тяжело дышать, это нормально? – уточнил я. За пару минут до этого я начал задерживать дыхание, вдыхая понемногу, лишь когда уже почти задыхался.
Старик посмотрел на меня и усмехнулся.
– Ты ведь не думаешь, что я подойду? – уточнил он.
На самом деле я очень на это рассчитывал.
– Когда мы похищали преступников, – продолжил старик как ни в чем не бывало, – эти полчаса в сознании мы использовали для того, чтобы рассказать им, за что и как именно мы их наказываем. Но ты не преступник, и потому я считаю правильным ответить на любые твои вопросы, тем более что шансов пересказать узнанное кому бы то ни было у тебя нет. Спрашивай, пока в сознании.
Я попробовал напрячь руки, но это ничего не дало. Одна свободная нога никак не могла мне помочь – точнее, может, и могла, но я не был в состоянии придумать, как именно, разве что старик все же подойдет и я смогу как-то его обезвредить.
– Почему Мадагаскар? – спросил я, просто чтобы хоть что-то спросить.
– Именно поэтому. Здесь нет жогов. Это место планировалось как мир всеобщего равенства – между высшими и низшими, между мужчинами и женщинами. Без тюрем и лупанариев. За мелкое преступление – штраф, за среднее – депортация, за крупное – смертная казнь. Здесь нет спецслужб с вековой историей, нет трех ветвей власти и прочих изысков, которые хоть со скрипом, но отрабатывают в более зрелых странах. Мы нашли щель в логике мира и забились в нее, как тараканы. Аванта все еще пытается совершить открытие и создать безвредного жога. У нее на тебя большие планы.
– Безвредного жога? – удивился я.
– Разбирать на препараты мертвый плод – это разовая история, Аванта же мечтает получить жогов, которых можно будет доить в течение всей жизни. Она не понимает, что, если жог будет безопасен, он станет бесполезным. Стерильное не может родить. Первые несколько месяцев после знакомства с Авантой я был уверен, что она сильная и умная. А потом понял, что она всего лишь образованная и эрудированная…
В этот момент в дверь постучали.
Точнее – раздались три мощных удара с интервалом в пару секунд, а потом дверь распахнулась и внутрь ввалилась Тиара – я едва узнал ее в окровавленном синем халате поверх форменной гимнастерки.
Не тратя времени на разговоры, она мощным ударом кулака отправила оторопевшего старика в нокаут, затем взяла скальпель с невидимой для меня поверхности рядом с моим креслом и вонзила поверженному не-жогу в основание черепа.