Аркадий сплюнул в дорожную пыль. Бесштанные были дном запорожского общества. По природной трусости в походы ходить боялись, жили в Землях Запорожских вольностей чем придется, спали часто в ямах-пещерах вповалку, содомия там – в таких-то условиях – процветала, хоть на самой Сечи за нее вешали или на кол сажали.
Лаврин только чуть заметно – не жест, намек на жест – повел плечами. Отношение к трусам среди казаков было единодушным, в высшей степени презрительным. Если уничтожение Моцока с компанией вызвало среди сечевиков не только одобрение (на святое покусились), но и сожаление: «Яки хлопци сгинулы…», то казнь этих ублюдков заведомо обречена на всеобщую похвалу.
– Кого-нибудь из атаманов донских видел?
– Кошеля. Мы там подзадержались, на реке, допрос, казнь, отдохнуть ребятам не мешало. А к вечеру еще один караван из бусов подтянулся, по Дону теперь туда-сюда много плавают. Вот в этом караване на север следовал бывший наказной атаман, что-то ему с царскими воеводами на Слобожанщине понадобилось обговорить.
– Однако повезло.
Кошель Михаил фактически руководил экономической жизнью Дона на всем протяжении атаманства Татаринова, предпочитавшего воевать, а не сидеть в столице и разбирать скучные торговые вопросы. При сменившем погибшего Татарина Шелудяке Михаил потерял наказное атаманство, но остался очень влиятельной фигурой, выражающей интересы прежде всего зажиточных казаков. Не в последнюю очередь благодаря новациям Аркадия часть из старых казацких родов – те же Шапошниковы – превращались в богатеев регионального масштаба. Вольница вольницей, а влияние старшины было на Дону огромным и непрерывно росло. Будь у казаков время, здесь вполне могла вырасти торгово-промышленная республика типа Генуи или Венеции. Количество мануфактур уже перевалило за два десятка, причем они производили очень разнообразную продукцию, множились угольные шахты, росло число предприятий военно-промышленного комплекса. Беспошлинная торговля как с Великой, так и с Малой Русью способствовала оптимизму хозяев, стремительно росли в степях стада лошадей и овец.
– Да, сам не ожидал его встретить.
– Сильно гневался? Убытки возместить требовал?
Лаврин немного задумался над формулировкой ответа. Однако тут в беседу вмешались. Оводы или слепни. Сразу несколько из них атаковали собеседников, как особо лакомую цель выделив Капусту. Небольшой отряд догнал на дороге незначительное стадо волов, перегоняемых флегматичными молдаванами или волохами. Обычно массовая перегонка скота с Балкан происходила в самом конце лета или осенью, а здесь, видимо, выполняли особый заказ. Малая Русь, в меньшей степени Русь Великая и Дон, перехватили у Гданьска этот вид товара. В связи с освоением новых земель нужда в волах здесь была огромная. При приближении вооруженных всадников пастухи сами отогнали скотину на край дороги и обочину, благоразумно открывая путь более сильным. Только кровососущим насекомым на грозное оружие казаков было наплевать. Помимо самого Лаврина, вынужденного отмахиваться от претендентов на его кровь, насекомые уделили внимание и его средству передвижения.
Ласточка взбрыкнула от болезненного укуса и, воспользовавшись ослаблением контроля со стороны всадника, рванула галопом вперед, подальше от кусючих кровососов.
Опасаясь стать следующей жертвой атаки с воздуха, Аркадий позволил Ворону перейти на энергичную рысь, его примеру последовала охрана. Оводы или слепни не стали за ними гнаться, вернулись к трапезе на неспешно двигавшихся волах.
Догнали унесенного собственной лошадью сечевика быстро, он в саженях ста далее по дороге остановился и принялся успокаивать разнервничавшуюся кобылу.
– Ох, Лаврин, шось тут не тэ. С чего это мухи твою морду больше любимой пищи возжелали? С утра ничем не натирался?
– А щоб ций сволоти!.. И чого бог такую пакость создал? – не стал обижаться на естественную в пиратских братствах Северного Причерноморья подколку сотник, тщательно вытирая чистым белым носовичком лицо, а потом, сняв шапку, выбритую голову.
Продолжив путь, возобновили разговор.
– Кричать Кошель не кричал. Сам знаешь, умный человек и, що он мне не начальник, понимал. Возмещения не требовал, не дурень, понимает, що Хмель за крысюков грошей не даст.
– Расскажи о вашем разговоре.
– Ну… поздоровкались. Потом он глянул на дерево, удивился, що мало гультяев висит. Я ответил, що туточки негде их вешать, пришлось топить. Он поскучнел, тебя вспомнил.
– Меня?
– Ну, так ты ж, когда в Азове жил, на казни за незаконную порубку настоял?
– Было дело, помню, вешали. Ведь там и без того деревьев мало – степь. А если все приехавшие его по делу и без нужды уничтожать будут, их скорая беда ждет.
– Дошло до них. Как ты съехал в Чигирин, они это дело – казни за порубку – похерили, посчитали, что и плетьми можно обойтись, да и те редко кому доставались. А людей-то там раз в десять больше стало…
– Если не в двадцать-тридцать.
– Тем боле! В общем, вырубили почти все уже, к бисовым детям, особливо по берегам Дона, по которому караваны один за другим идут туда-сюда, как только лед сойдет. Так в некоторых местах уже и трава хуже растет!
– О чем я их предупреждал.
– Вот как припекло, так и вспомнили. Теперь порубщиков всерьез ищут, нередко находят и на солнышко просушиться вывешивают, да еще плетей всем родычам добавляют. Кошель просил тебя написать, где и какие деревья высаживать надобно – плохо, мол, приживаются.
– Напишу, – тяжело вздохнул Аркадий. Нетрудно было предвидеть экологическую катастрофу и несерьезность поначалу отношения к такой угрозе казаков.
«Чего стоило в свое время уговорить Татарина, Кошеля, Петрова и Ко ввести смертную казнь за уничтожение деревьев… вспоминать неприятно. Казак, как и русский мужик, пока гром не грянет, не перекрестится. Чем кончилось все у нас, помню, что и где сажать, подскажу. Жаль, что так людоедски приходится за природу бороться, но плетьми бывших рабов или переселившихся из-под дворянской власти мужиков не проймешь. Да… как раньше бездушностью и жестокостью властей возмущался, какие спичи по этому поводу на кухне под водочку произносил… и кто я после этого? А ведь здесь, на юге Малой Руси, тоже уже не одного человека на виселицу вздернули. Пусть на первый раз за порубку порют, но ведь не всем это служит предостережением!»
Помолчав немного, Аркадий спохватился:
– Хватит о деревьях. Шо о самом ограблении Кошель сказал?
– Гэх!.. – То ли пылью поперхнулся, то ли еще чем Капуста, после чего смачно сплюнул и продолжил нормальным голосом: – Просил предупредить, що хтось хочет случаями запорожских налетов воспользоваться, уж очень упорные слухи супротив Хмеля по донским городкам пошли.
– Какие слухи, он уточнял?
– Так. Будто Богдан замышляет все вокруг под себя подмять. И Сечь, и Дон, и куски московских та польских земель.
– «Съесть-то он съест, да кто ж ему даст?» – ухмыльнулся Москаль-чародей. – Он бы, может, и не отказался, только вокруг, пожалуй, такого умника и нет. Понимает, шо кусок шире пасти. В авантюру не полезет, ему и на захваченных землях хлопот хватает, сам знаешь.
– Да, гетман – голова! – согласился Лаврин, естественно, Ильфа и Петрова не читавший, но невольно подтвердивший своим ответом бессмертность классики. – И про хлопоты ты правильно заметил, кому, как не нам с тобой, о них знать.
– Ничего, скоро главное событие года начнется, перед которым даже великая победа над шведами померкнет. Так, пожалуй, про аппетит Хмеля эти сплетники правильно догадались, только не догадались, на шо он нацелился.
– Так, ох и гул пойдет… як бы не по всей Земле.
– Всей не всей, а таки пойдет.
Дела семейные и государственныеЧигирин, июнь 1644 года от Р. Х
Разделился отряд на два уже в Чигирине, каждая из половинок отправилась к дому собственного начальника. По-прежнему не желая глотать пыль из-под чужих копыт, Аркадий избрал не прямой, а обходной путь к собственному дому, чтоб большей частью ехать уже по выложенным гравием улицам.
Город напоминал большую стройку. Столицы во все времена привлекали людей как место проживания. Каждый видел там свою возможность: вельможи – для доступа к особе правителя, простые люди – найти хорошо оплачиваемую работу. Старшина срочно возводил в городе особняки, власти – присутственные места, многочисленные рабы, отпущенники, иммигранты трудились на стройках.
У одного из перекрестков пришлось остановиться. Дорогу преградила конная сотня Чигиринского полка, пересекавшая путь колонной по двое всадников в ряд, следуя шагом. Ожидание оказалось неприятным не только из-за той самой пыли – поперечная улица покрытия не имела, но и из-за «ароматов» сральни, общественного туалета, расположенного рядом – обычной будки с двумя посадочными местами. Еще одной новации попаданца, существенно помогавшей бороться с распространением кишечных болезней.
Стоявший рядом замурзанный, грязный, судя по одежде и прическе, стрижке под горшок, селянин посмотрел на характерника с неприкрытой ненавистью. Видимо, узнал. Поставить обслуживать сральни на месячный срок людей, попытавшихся оправиться на улицах, была идея Москаля-чародея. Иностранцев чистота улиц восхищала, решившим сэкономить копейку и попавшимся – большей частью именно селянам – эту чистоту приходилось воплощать в жизнь. Поначалу имелись попытки сбежать, но почти всех беглецов поймали, жестоко выпороли и приставили к вонючему ремеслу уже на год. После широкого оповещения об этом побеги прекратились, но приток сверхбережливых не уменьшался, проблем с набором персонала на так необходимые городу услуги не наблюдалось.
В предвкушении бани, домашнего тепла и уюта, отдыха среди близких и дорогих людей Аркадий въехал в предусмотрительно распахнутые перед ним ворота своего двора. И сразу несколько оторопел от представшей перед ним картины – там стояли разодетые в пух и прах жена и дети (на руках нянек), приодевшиеся слуги за их спинами.