[126]. Чужие люди долгие годы хранили у себя эту повесть, а в 60-х годах она стала, наконец, достоянием русского читателя – начала циркулировать в самиздате, причем циркулировать очень широко, так как она пользовалась большим успехом. Чуковская не стала ничего исправлять и оставила повесть в таком виде, в каком она была написана двадцать лет назад.
«Пусть она прозвучит сегодня как голос из прошлого, – говорит она, – как рассказ очевидца, добросовестно пытавшегося, вопреки могущественным усилиям лжи, разглядеть и запечатлеть то, что свершалось перед его глазами». Именно это и отличает повесть Чуковской от других самиздатовских произведений, говорящих о терроре 30-х годов ретроспективно, уже с позиций сегодняшнего дня, соединив знание непосредственное, уже потускневшее от времени, со знанием сегодняшним и с позднейшим опытом. Повесть же Лидии Чуковской с большой непосредственностью и живостью воспроизводит атмосферу тех лет, оптимизм и энтузиазм многих простых людей, еще веривших тогда в недалекое счастливое будущее страны, в близкие и неизбежные успехи социализма. И сама Софья Петровна, и ее сын Коля, и друг его Алик целиком поглощены работой, с радостью отдают все силы своему делу: Софья Петровна – в машбюро одного из крупных ленинградских издательств, Коля и Алик – на Уралмашзаводе, куда они поехали после окончания машиностроительного института и где стремятся ввести новую технику.
Но постепенно сгущаются тучи. Пока репрессии обрушиваются на других, Софья Петровна, Коля и Алик стараются ничего не замечать, они не могут понять причин происходящего и поэтому стараются не думать над этим. Но вот арестовывают Колю, Софья Петровна лишается работы, и хотя машинистки повсюду нужны, ее не принимают нигде. Постепенно открываются глаза даже у тех, кто непосредственно сам не пострадал. Те, кто действительно были преданы советской власти и могли бы составить ее опору (а ведь это были хотя и недалекие, но честные и чистые люди, такие, как Софья Петровна, Коля, Алик), теряют веру, замыкаются в себе, как Софья Петровна, парализованная страхом, боящаяся всех – соседей, управдома, милиционера, – или кончают с собой, как Наташа Фроленко, сослуживица Софьи Петровны, или следуют в концлагерь при малейшем проявлении недовольства, как Алик. Повесть рассказывает о крушении оптимизма. В ней нет анализа событий тех лет, но восприятие этих событий простым советским человеком дано с изумительной силой.
Вторая половина повести, где рассказывается о многочасовых, многодневных стояниях Софьи Петровны в очередях в приемной НКВД, в тюрьме, в прокуратуре среди тысяч других таких же несчастных женщин в тщетной надежде узнать хоть что-то об арестованном сыне (хотя бы – за что он арестован), о страданиях Софьи Петровны, о ее растущем отчаянии, приводящем почти к помешательству (когда она начинает уверять знакомых, что сын ее признан невиновным и отпущен на свободу, и постепенно начинает сама в это верить), эти главы исполнены высокого трагизма, который поддерживается благородной сдержанностью повествования.
В повести «Спуск под воду» – та же трагическая судьба русской женщины, потерявшей мужа в сталинских чистках 30-х годов, но только здесь события происходят уже в послевоенные годы, в гнетущей атмосфере уже сформировавшегося и окостеневшего полицейского государства, в атмосфере всеобщей покорности и молчания, лжи, страха, подозрительности и недоверия. Героиня повести, Нина Сергеевна, литератор, приезжает в подмосковный писательский Дом творчества отдохнуть и поработать в тишине, а главное, побыть немножко одной, наедине со своей скорбью, своими воспоминаниями и снами. Один сон всё время преследует ее, «Алешина смерть на допросе» – так называет она для себя этот сон о пытках, допросе и смерти мужа. Впрочем, в смерти его она не уверена, ей объявили, что муж осужден на десять лет без права переписки, с момента его ареста она не имеет от него больше никаких вестей, она ничего не знает о его судьбе, и именно эта неизвестность мучительнее всего, для нее это как бы «ужас без цвета и запаха». Поэтому, когда она узнает, что ее сосед по столику в столовой Дома творчества писатель Билибин был тоже в концлагере (он один из немногих редких людей, кому удалось в те годы выйти из лагеря), она с жадностью начинает расспрашивать его о том неведомом ей лагерном мире, и из его осторожных, скупых слов старается понять и представить себе, что пережил ее муж. Теперь, после смерти Сталина, мы знаем, что приговор «десять лет без права переписки» на самом деле означает, что человек был расстрелян. Билибин с его лагерным опытом понял уже тогда, что мог означать такой приговор, и сказал об этом Нине Сергеевне прямо, не таясь. «Итак, они его просто убили. И все мои тогдашние очереди в Ленинграде и в Москве были зря, – думает Нина Сергеевна. – И заявления. И письма. И просьбы о пересмотре дела. Всё было – поздно. Когда я еще моталась от одного окошка к другому, Алеша давно уже лежал в земле. Где они его закопали? Убив его, они продолжали лгать мне долгие годы»[127].
Повесть пронизана глубоким лиризмом, который моментами достигает высот настоящей поэзии. И контрастом к этому высокому и печальному строю души героини выступает низменный и ханжеский мир советских писателей, обитателей Дома творчества, живущих в роскоши среди нищеты народа и платящих за свои привилегии «писанием трафаретной лжи».
И в этой повести тоже поражает тонкое чувство языка, стиля. (Л. Чуковская, работавшая много лет в издательствах, заслуженно считается одним из лучших редакторов художественной литературы в России).
В последние годы Лидия Чуковская часто выступает как публицист, в своих статьях и открытых письмах, распространяемых самиздатом, она с той же прямотой и смелостью, что и в своих книгах, говорит правду. В открытом письме Михаилу Шолохову она с негодованием обличает ту постыдную роль, которую взял на себя Шолохов в деле подавления свободомыслящих писателей; в статье «Не казнь, но мысль, но слово» говорит о тенденции возврата к сталинизму в послехрущевской России, в статьях «Ответственность писателя и безответственность “Литературной газеты”» и «Гнев народа» восстает против травли Александра Солженицына, против той лжи, которая нагромождается советской прессой вокруг имени Солженицина. За свои статьи Л. Чуковская в январе 1974 года была исключена из Союза писателей СССР.
Следует отметить также очень интересные «Записки об Анне Ахматовой», писавшиеся Чуковской в течение многих лет по свежим впечатлениям от общения с Ахматовой. Они не только дают бесценный материал для исследователей русской поэзии, но и живо рисуют жизнь советской интеллигенции в последние десятилетия. Часть этих записок опубликована недавно в Париже в сборнике, посвященном Анне Ахматовой[128].
В совершенно неожиданном и необычном аспекте ставит тему сталинизма Александр Бек в своем романе «Новое назначение»[129]. Это роман о крупных сталинских сановниках. С большой убедительностью, с большим знанием дела Бек описывает работу сталинского государственного аппарата. Герой романа – председатель Государственного комитета по делам металлургии и топлива Совета Министров СССР Александр Леонтьевич Онисимов; под этим именем, видимо, выведен сталинский министр черной металлургии Тевосян, для маскировки (Бек надеялся напечатать роман в советском издательстве) имя Тевосяна дано в романе другому персонажу (за которым скрывается, возможно, Микоян); академик-металлург Бардин фигурирует в романе как академик Челышев, а писатель Фадеев – под именем Пыжова. Бек очень хорошо знает этот мир, еще в 1931 году по поручению редакции «История фабрик и заводов», возглавлявшейся М. Горьким, Бек начал писать историю Кузбасса. В течение многих лет Бек работал над этой темой, им написано много повестей, рассказов и очерков о советской металлургии. На страницах романа не раз появляются Сталин и Берия, и можно сказать, что это, пожалуй, самое реалистическое изображение Сталина во всей русской литературе. У Солженицына Сталин дан в сатирическом ключе, в других самиздатовских произведениях он – либо изверг и чудовище, либо ничтожество, облеченное властью, и только здесь, у Бека, мы видим по-настоящему живого Сталина: его поведение, его слова, позы, жесты, поступки описаны так, что возникает ощущение документальной достоверности[130].
Онисимов показан в романе как человек, исполненный всяческих достоинств, он трудолюбив, честен, принципиален, предан своему делу, он практически всю свою жизнь отдает работе, и для личной жизни у него просто не остается времени.
В список своих дел он вынужден даже заносить такую запись для памяти: «Побыть с Андрюшей (сыном)». Он находит этому место среди своих дел лишь потому, что он человек долга, и не может игнорировать свои обязанности по воспитанию сына. Онисимов – человек незаурядной воли и необыкновенной выдержки. Когда обнаруживается, что завод «Электро-металл» не справляется с заданием правительства (выплавка особой жаростойкой стали для реактивных двигателей), он, прервав лечение своей болезни (эндартериит – онемение ног), едет на завод и часами простаивает на рабочей площадке печи, «не разрешив себе даже чувствовать боль». Онисимов – железный человек, типичный положительный герой советской литературы, каких мы видели десятки в советских книгах сталинского и послесталинского времени. Именно поэтому некоторые критики (например, В. Морт[131]) восприняли роман Бека как обычное «соцреалистическое» произведение и чуть ли не как апологетику Сталина.
Но такое впечатление может возникнуть лишь при беглом просматривании книги, достаточно прочитать ее внимательно, чтобы убедиться, что в книге дается, напротив, развенчание «железных людей», осуждение диктаторских методов руководства страной и жизнью людей, раскрывается неэффективность такого метода, когда дисциплина, приказы и послушание заменяют самодеятельность, инициативу и чувство ответственности.