Точно так же поступали и в отношении другого популярного автора песен – Владимира Высоцкого. Но в то время как Окуджава всегда остается самим собой и не меняет своих тем и своего стиля, у Высоцкого его изданные в Советском Союзе песни представляют собой откровенную «халтуру» и резко отличаются от его подпольных песен, принесших ему славу, ибо в отличие от печального Окуджавы, которого достаточно лишь немного подправить, чтоб он оказался приемлемым, песни Высоцкого совершенно немыслимы в рамках советского официального искусства. Герои его песен – изгои, люди советского дна, люди с изломанными жизнями, люди надломленные, проститутки, воры, пьяницы, картежники, неприкаянные бродяги, базарные торговки, заключенные, попавшие в тюрьму ни за что, как, например, тот несчастный, что разоткровенничался в купе поезда с соседом, который оказался стукачом («Песня про попутчика»), или как другой несчастный, посаженный в сумасшедший дом («Песенка о сумасшедшем доме»). Высоцкий, ведя речь от первого лица, умеет с большим мастерством передать интонации, манеру выражаться, психологию людей этого мира.
Сижу я в одиночке, жду от силы пятерик,
Когда внезапно вскрылось это дело,
Пришел ко мне Шапиро, мой защитничек-старик,
Сказал: «Не миновать тебе расстрела».
Бесшабашность и отчаянная удаль в безвыходных ситуациях, мужественная стойкость и мрачный «оптимизм висельника», бодрость в несчастье, энергичный тон придают песням Высоцкого привлекательность, притягивающую особенно молодежь. Даже в тех песнях, в которых Высоцкий говорит об усталости и разочарованности во всем, не слышится ни жалобы, ни ноющей тоски, а есть скорее некий «надрыв»:
Сыт я по горло, сыт я по глотку.
Ох, надоело мне петь и играть!
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
Чтоб не могли запеленговать.
В. Высоцкий, быть может, наиболее многосторонний по темам и жанрам поэт-песенник: широко известны его остроумнейшие сатирические песни, в которых он предстает перед нами смелым гражданским поэтом («Валютный магазин», «Антисемиты», «Песня про уезжающих за границу и возвращающихся»… и т. п.), интересны его песни-сказки («Сказка про дикого вепря», «Про нечисть» и т. п.).
В других своих песнях, таких, как, например, «Тихорецкая», «Песня о нейтральной полосе», «Холода», – В. Высоцкий как лирик достигает высот подлинной поэтичности.
Тщательной отделкой деталей и тонкой нюансировкой отличаются песни популярного поэта Юлия Кима. Горечь, уничтожающая ирония и необыкновенная смелость высказываний придают его песням исключительную остроту, отчего многие из них долгое время распространялись как анонимные (предосторожность далеко не лишняя).
Негде яблочку упасть среди родного блядства.
Эх, советская ты власть, равенство и братство!
Политические репрессии властей – одна из основных тем Кима:
Судье заодно с прокурором
Плевать на детальный разбор.
Им лишь бы прикрыть разговором
Готовый уже приговор.
(«Юридический вальс»).
Об обысках в домах интеллигентов говорится в остроумной песне «Шмон», о суде над Гинзбургом и Галансковым – в песне «Мороз трещит, как пулемет»:
На весь на образованный
Культурный легион
Нашлась лишь эта горсточка
Больных интеллигентов
Вслух выразить, что думает
Здоровый миллион.
Более общие и более глубокие размышления о сегодняшней России – в замечательной песне «Моя матушка Россия пошла утром на базар».
Ким умеет дать совершенно неожиданный и эффектный поворот фразе, и эти остроумные проделки его неизменно вызывают дружный хохот аудитории, как, например, неожиданный поворот известной детской песенки:
Тра-та-та, тра-та-та
Волокли в тюрьму кота,
Чижика, собаку,
Петьку-забияку,
Обезьяну, попугая,
Вот компания какая!
Вот кампания какая
Была проведена.
Очень широко известны песни Иосифа Алешковского, но гораздо менее известен сам автор, ибо многие его песни распространяются как анонимные. Так, например, вся страна знает его знаменитую «Песню о Сталине», но мало кто знает, что Алешковский ее автор, и песня эта считается народной, фольклорной:
Товарищ Сталин, вы большой ученый,
Во всех науках знаете вы толк,
А я простой советский заключенный,
И мне товарищ только брянский волк.
За что сижу, воистину не знаю,
Но прокуроры, видимо, правы.
…Я это всё, конечно, понимаю,
Как обостренье классовой борьбы.
То дождь, то снег, то мошкара над нами,
А мы в тайге с утра и до утра.
Вы здесь из «Искры» раздували пламя,
Спасибо вам, я греюсь у костра.
Живой юмор, этакий швейковский, делает эту песню действительно похожей на народную и популярной как народная. Очень популярна также остроумная ироническая песня Алешковского «Советская пасхальная»:
Смотрю на небо просветленным взором,
Я на троих с утра сообразил.
Я этот день люблю, как «День шахтера»,
Как праздник наших Вооруженных сил.
Под колокольный звон ножей и вилок
В лицо ударил запах куличей,
Как хорошо в таком лесу бутылок
Увидеть даже морды стукачей.
Поиздевавшись над казенными, мертвыми официальными советскими праздниками, автор заканчивает неожиданно светлой пафосной нотой, видя возрождающуюся в обществе христианскую человечность:
Так расцелуемся с тобой, прохожий,
…Мы на людей становимся похожи.
Давай еще: «Воистину Воскрес!»
Популярны песни Алешковского «Окурочек» и «Лесбиянская».
Широко известны также песни подпольных поэтов Е. Клячкина, Ю. Визбора, М. Анчарова, А. Городницкого, А. Егорова, Л. Фрайтера, Ю. Кукина, А. Дулова. Огромно количество молодых, еще малоизвестных поэтов-менестрелей, и число их всё время растет. Они поют как свои собственные песни, так и песни народные, современный советский фольклор. В первую очередь – остроумные и злые народные частушки. В этих частушках, как и в анекдотах, раскрывается народное сознание, отношение народа к власти и степень понимания происходящего. Чего стоит, например, лаконичное и насмешливое определение своего отношения к новому правителю:
С неба звездочка упала,
Чистая, хрустальная,
Мы Хрущева полюбили,
Как родного Сталина.
И затем в другой частушке, сочиненной после его падения:
Удивили всю Европу,
Показали простоту,
Десять лет лизали жопу,
Оказалось, что не ту.
Но народ не унывает,
Терпеливо съезда ждет,
Знает, партия родная
Ему новую найдет.
Или отношение к советскому режиму вообще:
Всем хорош советский герб:
Есть в нем молот, есть и серп —
Хочешь жни, а хочешь куй,
Все равно получишь х…
Но центральное место в сегодняшнем советском фольклоре занимают, конечно, лагерные песни. Для понимания русской народной души, для понимания судьбы русского народа этот фольклор дает неоценимый материал. Многие из этих песен, разумеется, далеки от художественного совершенства, но именно в этом их прелесть. В этой безыскусственной неуклюжести непосредственно и искренне раскрывается характер простых многострадальных русских людей. Когда слушаешь песню:
Как вспомню тот Ванина порт
и вид пароходов угрюмый,
как шли мы по трапу на борт
в холодные мрачные трюмы… —
…
так и слышишь голоса певших ее, тех миллионов, что отправлялись в пароходных трюмах умирать на Колыму.
Подлинного, сурового трагизма исполнена песня:
Идут на Север срока огромные,
Кого не спросишь – у всех Указ.
Взгляни, взгляни в глаза мои суровые,
Взгляни, быть может, в последний раз…
Лихое отчаяние и неунывающая удаль в песне:
Ах, приморили гады, приморили,
И загубили молодость мою…
Или в песне:
Это знает только темный лес,
Сколько там творилося чудес:
На пеньки нас становили,
Раздевали и лупили.
Ах, зачем нас мама родила!
Бодрый комизм и юмор слышится в песне «А на дворе чудесная погода» или в знаменитой сатирической песне «Отец мой – Ленин, а мать – Надежда Крупская».
Но в большинстве песен, конечно, безысходная печаль и горькая жалоба:
Новый год, порядки новые,
Колючей проволокой наш лагерь окружен,
Со всех сторон глядят глаза суровые,
И смерть голодная нас всюду стережет.
Новый год – Москва во мраке спит,
А я по пояс в снегу обледенел…
И как редкий проблеск надежды – вдруг энергичная, захватывающая своим мужественным порывом песня, придававшая силы несчастным и обреченным:
Это было весною, зеленеющим маем,
Когда тундра одела свой лиловый наряд,
Мы бежали с тобою, опасаясь погони,
Ожидая тревоги и криков солдат.
По тундре, по широкой дороге,
Где мчится скорый Воркута – Ленинград.
Дождь мне капал на руку и на дуло нагана,
ВОХРа нас окружила: «Руки кверху!»– кричат,
Но они просчитались, окруженье пробито,