Накануне я передал своим приятелям-итальянцам папку с моими короткими рассказами. Попав на Запад, я их разослал по разным изданиям: «Новый журнал», «Русская мысль», «Грани», «Континент», «Новое русское слово», вскоре они были опубликованы.
Прибыл я в аэропорт Шереметьево. Международный аэропорт столицы великой державы напоминал в то время полустанок в провинциальном захолустье: павильончик в два этажа, безлюдье и гробовая тишина. Ни шума моторов, ни объявлений о регистрации на очередной рейс. Поднимаюсь на второй этаж, вижу шлагбаум, за которым – дорога в новый мир. Пограничник, деревенского вида парень, взял у меня из рук бумажку с надписью «Выездная виза», посмотрел мне в лицо и… улыбнулся! Вначале я подумал: ему это положено по инструкции, чтобы выразить презрение к «изменнику Родины». Потом решил, что дело в другом: видимо, я так светился радостью, что солдат не мог сдержать улыбки. Он вернул мне мою бумагу, поднял шлагбаум – и я сделал во-о-от такой длины шаг, переходя из мира несвободы и лжи в мир свободы и надежд. Это была, быть может, самая сильная эмоция всей моей жизни.
– И вот, наконец, вы в Италии: сбылась мечта диссидента! Что было дальше?
– Встреча с этой страной меня изрядно разочаровала. К итальянской границе поезд подъехал ночью, в темноте через окно вагона ничего невозможно было разглядеть. Я решил лечь спать, а утром, едва продрав глаза, бросился к окну – и увидел длинный каменный забор и во всю его длину – надпись ярко-красными гигантскими буквами, с человеческий рост каждая: EWIVA LA LOTTA COMMUNISTA! – Да здравствует коммунистическая борьба!
Приехал в Рим, меня встретил один из тех журналистов, с которыми я водил знакомство еще в Москве, привез к себе домой, предложил пожить какое-то время у него и написать для двух-трех итальянских газет серию коротких статей о Советском Союзе. Прочитал написанное и говорит: «Наши газеты ни за что не решатся напечатать такое. Всё, что ты пишешь, расходится с их представлениями об СССР».
– Разве их представления о коммунизме были иными, чем у остального Запада?
– Они видели опасность не в коммунизме, а в сталинизме: отход от заветов Ленина, извращение идей Маркса – всё в таком духе. Да будет вам известно: коммунисты в Италии – всюду, они держат в своих руках всю область культуры. Каким-то образом в университетах, которым я предлагал свои услуги как преподаватель русского языка, узнавали, что я антикоммунист, диссидент, и оттуда приходил вежливый отказ. Мой друг-журналист объяснил причину: завкафедрой, взявший меня на работу, рискует, что ни он, ни его студенты никогда не получат визы на въезд в Союз для прохождения языковой практики или участия в научной конференции.
На мое счастье, еще в Москве мне дали адрес ассоциации «Христианская Россия». Там меня приняли, выделили комнатку под жилье, взяли на полный пансион, а то бы я умер с голоду. С большим трудом нашел место нештатного преподавателя-почасовика – сначала в Парме, потом в Перудже. Через четыре года был принят в Ватиканский Католический университет в Милане на должность исследователя, одновременно вел профессорский курс русской литературы: Толстой, Ахматова, Солженицын, Пастернак, Бунин. Поначалу половина профессоров противилась, чтобы меня взяли: «Не нужен нам антисоветчик». Тем не менее, как видите, я доработал до пенсии.
– Весьма активный читатель самиздата тех лет, я вспоминаю, что среди прозаиков и поэтов, чьи произведения в машинописных копиях ходили по рукам, были Пастернак и Солженицын, Синявский и Даниэль, Горбовский, Рубцов, Галич, Ахмадулина… Почему-то отсутствовал Евтушенко. Он разве не давал вам свои рукописи?
– Как он мог нам что-то давать?! В ноябре-декабре 1977 года, когда в Венеции проходило знаменитое Биеннале, посвященное культуре диссидентства, Евтушенко ездил по Италии с выступлениями, в которых называл ложью утверждения диссидентов об отсутствии свободы в СССР. У него здесь была серьезная поддержка. Биеннале устраивали социалисты, а коммунисты всеми силами старались им помешать. Местный архитектор, коммунист Витторио Греготти, занимавший важный пост в муниципалитете, пригрозил: если Венеция будет замарана присутствием советских диссидентов, он подаст в отставку. Диссиденты приехали, а Греготти в отставку не подал.
– В своей книге «Вольная русская литература» вы развернули панораму советского самиздата от рождения до затухания, что, кстати, было явлением вполне естественным. Чем эта тема вас увлекла?
– Самиздат – уникальное историческое явление, оно могло возникнуть только в стране с тоталитарным режимом, благодаря ему люди узнавали правду. Этот феномен необходимо было закрепить, открывая миру неизвестные произведения неподцензурной русской литературы 1950-1970-х годов. Книгу я писал в основном по памяти: самиздат, попадая в Москву, шел через меня, я всё читал и почти всё знал наизусть. Русский вариант книги опубликовало издательство «Посев» в Германии, в переводе на итальянский выпустила небольшим тиражом ассоциация «Христианская Россия», по-немецки книга вышла в крупном издательстве, которое печатало также немецкий вариант «Континента».
Все неподцензурные литераторы представлены в этой антологии: Солженицын, Битов, Алешковский, Войнович, Синявский, Максимов, Боков, Ерофеев… Начал я с Пастернака, с «Доктора Живаго», даже подзаголовок у книги – «От Пастернака до Солженицына»[302]. Она вышла карманным форматом: так легче провозить. Наши знакомые, отправлявшиеся туристами или по делам в советскую Россию, брали с собой по несколько экземпляров, чтобы там распространить.
– Несколько лет назад на Радио Свобода вы говорили о популярности современных русских писателей в Италии. Но ни словом не обмолвились о русской литературной жизни в Италии. Нет такой жизни – или нет таких писателей?
– Италия – не та страна для русской литературной жизни. Почти два миллиона представителей российской интеллигенции, бежавших от Ленина, образовали два центра русской культуры: Париж и Берлин. За последние десятилетия ситуация практически не изменилась: Италия как была в стороне от этого потока, так и осталась. Собственно, никто из тех, кто хотел войти в русскую эмигрантскую литературу, сюда не ехал. Есть какие-то русские люди, которые здесь что-то пописывают, но печатаются в Москве.
– А кого из сегодняшних российских литераторов издают в Италии?
– Лимонова и Акунина. Это говорит о многом, по-моему. Всё остальное не продается: безнадежно.
– Сорокин, Пелевин – их тоже не издают?
– Пелевин переведен весь, малыми тиражами. Его читают специалисты и студенты, которых интересует современная русская литература. Широкая публика – нет, не читает. Сорокин более популярен, по нему даже пишут диссертации, но его популярность скандальная, как у Лимонова. Я бы назвал его и Пелевина писателями для писателей, а не для читателей. Еще издан по-итальянски роман Людмилы Улицкой «Медея и ее дети». По роману Виктора Ерофеева «Русская красавица» снят фильм.
– Как живут и чем занимаются в Италии потомки русских эмигрантов первой волны, попавших в страну после Октябрьского переворота?
– Они все давно итальянизировались. Здесь, кстати, проживает внук Великого князя Петра Николаевича, известный историк Николай Романов[303]. Посмотреть на него – совершенный итальянец, ничего русского в нем нет. Корреспондент итальянского телевидения спросил его: «Что вы скажете Путину, если он вам предложит стать царем России?» Романов ответил: «Я скажу: Вы с ума сошли». Он и по-русски говорит очень плохо.
– Ну как такому доверить Россию?!
– [Смеется] Нельзя, конечно.
– А вы, по-моему, сохранили произношение, которое можно услышать только на вашей малой родине, на Дону.
– Это неустранимо: мое произношение – со мной на всю жизнь.
– Вам уже прилично за 70, имеете законное право сидеть сложа руки, ничем особо себя не утруждая. У вас это получается?
– Мне этого нельзя! Есть итальянская пословица: Chi si ferma, muore. – Тот, кто останавливается, умирает. Перестать двигаться, сложить руки – значит слечь в могилу.
– И как же выглядят сегодня ваши движения?
– Заканчиваю перевод книги Сергея Мельгунова «Красный террор в России». Написанная в 1923 году, она выдержала несколько изданий по-французски, а в Италии не издана ни разу. Рукопись моей объемной монографии о Бунине около двадцати лет пролежала в издательстве «Посев», и только с падением советской власти, когда «Посев» открыл отделение в Москве, она вышла в свет. Это, по сути, самое обстоятельное исследование творчества большого русского писателя, во многом основанное на ранее недоступных материалах зарубежья. Лет шесть ушло на эту работу: пересмотрел всю советскую литературу, сидел в библиотеках Италии, в Париже, в Лондоне связался с Милицей Грин, у которой хранится личный архив Бунина. После выхода книги мне звонили ценители Бунина: благодарили, поздравляли. Ведь это фигура огромная, мало кем понятая, практически неизвестная на Западе. Кто такой Шолохов – все знают, кто такой Бунин – нет.
– Услыхав историю ваших непростых отношений с советской властью, могу я вас назвать антисоветчиком по призванию?
– Безусловно, можете. Потому что так оно и есть.
Краткие биографические справки об авторах, творчество которых рассматривается в книге «Вольная русская литература»[304]
Айхенвальд, Юрий Александрович (р. 1928), будучи студентом третьего курса, в 1949 году, был арестован и отправлен в ссылку. В 1951 году снова арестован и отправлен в тюремную психиатрическую больницу. В 1955 году освобожден, и дело прекращено за недоказанностью обвинения. В 1957 году окончил Педагогический институт и до 1968 года работал преподавателем литературы в школе в Москве, но в 1968 году – за то, что поставил свою подпись под письмом протеста против суда над литераторами Гинзбургом и Галансковым – был уволен с работы с запретом в дальнейшем заниматься педагогической деятельностью. В самиздате распространяются стихи Айхенвальда, поэмы и три полудокументальных повести: «Ангел, Сталин и третий лишний», «Как нас увольняли», «Партия лото».