Нарушение закона вызвало гневливое царское неудовольствие. Генерала Репина немедленно отозвали в Петербург, а вскоре вышвырнули с государственной службы и отдали под суд «за приведение в исполнение сентенции смертной казни на Дону». Гроза могла разразиться и над головой главного виновника произошедшего — атамана Орлова, который, осознав свою ошибку, написал покаянное письмо генерал-прокурору Петру Обольянинову. Атаман лаконично изложил обстоятельства принятия решения о казни казаков и особенно подчеркнул, что это было общее мнение небольшого совета, где голос имели и Репин с Миклашевичем. «Прошу неоставить хадатайством о всемонаршем помиловании», — смиренно-униженной просьбой завершал свое послание атаман. Это письмо датировано 27 октября 1800 года, а днем ранее на площади Черкасска был запорот насмерть Петр Грузинов. Василию Орлову удалось избежать наказания, но уже в следующем году он умер от «апоплексического удара» (инфаркта). Генерал Сергей Кожин командовал гвардейским Лейб-кирасирским полком, с которым отличился в нескольких сражениях Наполеоновских войн, а в 1807 году был смертельно ранен в сражении при Гейльсберге.
В страшном 1800 году наказан плетьми и сослан в Нерчинск был и еще один казак — есаул Земцов. Он был заслуженным ветераном, с 1773 года почти непрерывно служил в походах на Крым и Кубань. Как и Евграфа Грузинова, его осудили за «дерзкие» слова. Земцов при свидетелях неосторожно сказал, что его как вольного донского казака «никакой государь взять не может». «Приятели» написали донос, под следствием Земцов своих слов не отрицал, но свидетельствовал, что его собеседники высказывались в отношении монарха и установившихся порядков еще резче. Сотник Сутулов, по словам Земцова, негодовал на полковников, новоявленную казачью аристократию, которую сотник бы немедленно перевешал, если бы был государем. Но Земцову не поверили, признав его донос ложным.
На Дону происходили огромные перемены, донское казачество больше не являлось обществом фронтира и постепенно превращалось в российскую губернию на особом положении. В это переломное время некоторые казаки еще говорили языком вольного прошлого, которому российские имперские власти выносили приговор от имени самодержавного настоящего.
Глава 3. Война за волю, или Свобода от помещикаКрестьянская война на Дону в 1820 году
26 октября 1767 года. Сорок девятое заседание Уложенной комиссии императрицы Екатерины II. Депутат от казаков Хоперской крепости Андрей Алейников выступал против требования части депутатов дозволить купцам, чиновникам и казакам покупать крестьян. «…Ежели законом постановлено будет помянутым лицам покупать крестьян, то уже тогда следует всем казакам и малороссийскому народу дать тоже дозволение; но чтобы купцы, приказные и казаки имели крепостных людей, то это будет весьма вредно для государства, потому, во-первых, что богатые купцы накупят деревень и оставят торговлю. Во-вторых, что прочие купцы будут иметь у себя несколько крепостных дворовых, которых, употребляя без пощады во всякие домашние работы, приведут в крайнее отчаяние. И, в-третьих, что те дворовые люди от несносного отягощения и бедственной жизни, будут делать постоянные побеги, собираться воровскими шайками, и народу всякого звания будут причинять страшное грабительство и наносить безвинное истязание. Рядовым же казакам будет тяжело, когда чиновные на их землях будут селить покупных крестьян. Всех людей, которых главные командиры бывших слободских полков уже поселили на казачьих землях, необходимо отписать ее императорскому величеству, а купцам, приказным всем казакам покупку деревень и дворовых людей запретить». То есть осторожный Алейников предупреждал российский протопарламент о том, какими опасностями может обернуться право на покупку крестьян, дарованное казакам, купцам и чиновникам. Депутат полагал, что от этого все перечисленные забудут свои прямые обязанности и начнут алчную погоню за богатством. Больше всего пострадает казачество, которое неизбежно разделится на богатых магнатов, захватывающих землю, и рядовых казаков, постоянно испытывающих нужду в самом необходимом. Эксплуатация же крестьян, по мнению Алейникова, приведет к их озлоблению на новых помещиков, постоянным крестьянским побегам и открытым вооруженным выступлениям.
Предложения депутата Алейникова не нашли заметной поддержки, а в ходе пятьдесят восьмого заседания Уложенной комиссии, которое состоялось 9 ноября 1767 года, с возражениями и критикой хоперского депутата выступил представитель донского казачества Никифор Сулин. Вот его речь:
«Господин депутат Алейников в мнении своем, между прочим, написал, чтобы у войскового атамана, старшин и казаков нерегулярных казацких войск купленных ими в прежнее время дворовых людей и крестьян отписать на ее императорское величество и впредь никому крестьян не покупать, более всего по той причине, что будто бы от поселения тех крестьян на казачьих землях казаки будут претерпевать немалые озлобления, и что эти крестьяне от нестерпимой нужды делают побеги, собираются большими и малыми воровскими партиями и производят во многих местах разного звания людям, с неимоверной наглостью и зверством, грабительство и разбои. Когда же помянутые крестьяне на ее императорское величество отписаны будут, то все эти опасные приключения, как рассуждает депутат Алейников, прекратятся во всем государстве.
На сие объясняю, что хотя в Донском Войске, как вероятно и в прочих нерегулярных казацких войсках, и имеется небольшое число купленных великороссийских дворовых людей и крестьян обоего пола, ибо, по случаю командировок для службы и для других важных дел и долговременной от дома отлучки, в этих людях и крестьянах настоит крайняя потребность для домашней службы и хозяйства. Но от них казакам ни малейшего притеснения, нужды и озлобления не бывает, потому что они по большей части находятся в домашних услугах. Равным образом нет и того, чтобы в Донском Войске упомянутые крестьяне, по побеге, где-либо собирались большими и малыми воровскими партиями и производили воровства, грабительства, разбои и другие злые дела. Об этом поныне в войсковой канцелярии вовсе ничего неизвестно, да и впредь от того Боже сохрани! Если же господин депутат Алейников знает, что такие зловредные для общества поступки где-либо действительно происходили, то он должен немедленно с ясностью это доказать, для принятия мер для искоренения такого зла.
Посему нижайше прошу почтеннейшее господ депутатов собрание, чтобы при составляемом ныне законоположении, из особливого высочайшего ее императорского величества милосердия, на всех верноподданных изливаемого, за верные и ревностные службы, как Донского Войска, так и прочих нерегулярных казацких войск, дозволено было войсковым атаманам и старшинам, по крайне необходимой нужде, за неимением у них собственных служителей для домашних услуг и работ, покупать дворовых людей и крестьян небольшое количество, как будет заблагорассуждено, с платежом за них указной подати, и это внести в закон, дабы помянутые войсковые атаманы и старшины, пользуясь таковым правом, могли иметь к службе всегдашнюю исправность и поощрение. Все сие передаю в особливое рассмотрение почтеннейшего собрания господ депутатов». Таким образом, депутат Сулин нисколько не разделял опасений Алейникова. По его мнению, никакой опасности от дозволения казакам покупать крестьян на Дону не существовало. В подтверждение своих слов Сулин говорил, что Дон не знает примеров крестьянских волнений, а значит, и опасность подобного развития событий коллега-депутат Алейников сильно преувеличивает.
Слова Никифора Сулина ласкали слух богатым и влиятельным казакам, которые не желали жить как рядовые казаки-общинники — в постоянной службе, довольствуясь только личной свободой. Традиционная казачья вольность перестала быть идеалом новой казачьей знати. Ее эталоном жизненного уклада стали собственность и материальный достаток, то есть земля и крестьяне.
Выступление донского депутата Сулина поддержали представители других казачьих войск — Сибирского, Терского семейного, Гребенского, Яицкого, Азовского, Волжского, а также саратовские казаки.
По мнению историка Александра Станиславского, в период Смуты и в течение нескольких лет после этого масштабного кризиса в истории российской государственности казачество стремилось стать главной опорой новой династии и лишить этого статуса дворянскую корпорацию. На рубеже XVII–XVIII веков стало ясно, что эта борьба обречена и казаки, а точнее — элитные группировки внутри казачьих социумов, взяли курс на вхождение в дворянское сословие, которое гарантировало потомственные права и привилегии, открывало дорогу к титулам и владению собственностью.
Донская государственная публичная библиотека. Наши дни. Библиотекарь с удивлением разглядывает обложку книги, которую я заказал в хранилище. «Крестьянское движение на Дону в 1820 г.» историка и революционерки Инны Ивановны Игнатович. «Какие еще крестьяне на Дону? — иронично улыбаясь, спрашивает библиотекарь и сама же отвечает: — На Дону казаки!»
Дон — казачья река, здесь жили казаки. Это знает каждый, и получается, что самая многочисленная группа населения Российской империи — крестьяне — не имела отношения к Дону и Донской земле. Странный ошибочный стереотип, который подпитывается современной «казакоманской» мемориальной политикой. В Ростовской области нет ничего, что бы напоминало о большом крестьянском восстании на Дону в 1818–1820 годах, его участниках и смысле их борьбы. Борьбы за свободу.
Откуда на дону крестьяне
Как помнит читатель, донское казачество в XVI–XVII веках во многом формировалось из беглых крестьян, которые спасались от насилия землевладельцев и произвола властей. Здесь беглецы обретали свободу, а с ней и новую жизнь, в которой можно было и быстро разбогатеть, и столь же быстро сложить голову в одной из жестоких схваток. «Однако не только возможностями вольной жизни и получения добычи привлекала Донская земля выходцев из Руси, но и благоприятными природными условиями для промыслово-хозяйственной деятельности», — отметил историк Николай Мининков.