Предлагаемая комиссия, по замыслу Денисова, должна была, среди прочих важных вопросов, разработать новую систему землеустройства и землепользования, «дабы и будущее потомство не имело утеснения, и как остатками за тем удовлетворить чиновников, имеющих поселенных крестьян…».
Александр I ответил на рапорт Денисова в марте 1819 года. Император полностью одобрил планы атамана, но сверх того сделал членом теперь уже не комиссии, а комитета своего генерал-адъютанта Александра Чернышева. «Любимый ими (донскими казаками. — А. У.) на поприще воинской славы и взаимно к ним душевно привязанный, он конечно заслужит и в сем мирном труде их уважение, тем более, что ему известны предположения мои по разным частям устройства вообще армии нашей и он может передать вам общие соображения, кои с пользой вы приложите к войску Донскому» — так о Чернышеве писал император.
…Спустя год после пропажи кобылы и мятежа Левицкого старшина Чикилев, несмотря на предписание атамана Денисова, отнял землю у своих крестьян и перевел их на месячину — ежемесячную выдачу содержания (еды, одежды) обезземеленным крестьянам за шестидневную рабочую неделю в хозяйстве помещика. Классическое описание тягот крестьянина-месячника представлено в знаменитом «Путешествии из Петербурга в Москву» Александра Радищева: «Он (помещик. — А. У.) себя почел высшего чина, крестьян почитал скотами, данными ему (едва не думал ли он, что власть его над ними от бога проистекает), да употребляет их в работу по произволению. Он был корыстолюбив, копил деньги, жесток от природы, вспыльчив, подл, а потому над слабейшими его надменен. Из сего судить можешь, как он обходился с крестьянами. Они у прежнего помещика были на оброке, он их посадил на пашню; отнял у них всю землю, скотину всю у них купил по цене, какую сам определил, заставил работать всю неделю на себя, а дабы они не умирали с голоду, то кормил их на господском дворе, и то по одному разу в день, а иным давал из милости месячину».
Жестокость помещиков повсеместно приводила к проявлениям крестьянского протеста. Иногда дело заканчивалось трагедией. Летним днем 1818 года в Боровицком уезде Новгородской губернии флотский капитан и землевладелец Лутохин наблюдал за работой своих крестьян в поле. Помещик делал многочисленные замечания, обвинял крестьян в лености и тут же вместе с подручными проводил экзекуции. Долготерпение крестьян внезапно кончилось, они перебили немногочисленный эскорт Лутохина, зашибли насмерть и его самого. Тело помещика крестьяне оттащили в ближайший лес и там сожгли на груде сучьев. В ходе следствия выяснилось, что крестьянская расправа над помещиком не была стихийной. Все крестьяне лутохинской вотчины составили против хозяина заговор и выжидали подходящего момента. Причиной заговора стало то, что Лутохин «завел много работ, держал крестьян на барщине безрасчетно, наказывал их нещадно и употреблял в работу в праздничные и воскресные дни». По итогам разбирательства, несмотря на бесчеловечность Лутохина, крестьяне были признаны виновными: 67 человек били кнутом и розгами, еще двадцать восемь сослали в Сибирь на каторгу.
Отдельные крестьянские мятежи чаще всего не перерастали в большие восстания. Выплеск недовольства ограничивался погромом господского дома и, в крайнем случае, убийством помещика. При этом крестьяне не пытались изменить своего положения, только отомстить за жестокость и безвинные обиды. Крестьяне верили в высшую справедливость, воплощением которой являлся царь, и волю. Для ее достижения крестьяне могли действовать сообща, особенно если думали, что воля близка или ее уже объявили, но помещики это скрывают.
Почему Чернышев?
Сентябрь 1801 года. Коронация Александра I, дворец князя Александра Куракина. Новенький московский дворец, построенный по проекту архитектора Матвея Казакова, принимал первый бал. Вся высшая российская знать во главе с «ангелом красоты и благости» молодым императором Александром I была здесь. Объявили экосез — веселый шотландский танец, популярный при европейских дворах в XVIII — первой половине XIX века. Фигуры танца размещали мужчин и женщин в два ряда. Рядом с Александром I оказался шестнадцатилетний юноша, который быстро и со знанием дела отвечал на вопросы императора о представителях московской аристократии, плохо знакомой царю. Этим юношей был Александр Чернышев.
После этого Чернышев был принят камер-пажом при высочайшем дворе и переехал в Петербург. Через год он уже корнет элитного Кавалергардского полка, с которым участвовал в знаменитом Аустерлицком сражении. В суматохе отступления русско-австрийской армии Чернышев исполнил личный приказ Александра I и быстро доставил важное царское послание главнокомандующему Михаилу Кутузову. Чернышев продолжил воевать с французами, а после заключения Тильзитского мира в 1807 году отправился с дипломатическим поручением в Париж. Здесь он умом и познаниями в военном деле смог очаровать еще одного императора — Наполеона I. С 1809 по 1812 год Чернышев передавал взаимные послания двух императоров и был в самом центре военно-дипломатического кратера Европы.
В Отечественную войну 1812 года Чернышев близко познакомился с военными качествами и особенностями службы донских казаков. Он занимал должность начальника штаба Летучего казачьего корпуса донского атамана Матвея Платова, а в Заграничном походе 1813–1814 годов командовал кавалерийским отрядом, основную часть которого составляли донские полки. Служба среди казаков оставила глубокий след в памяти и карьере Чернышева. Вероятно, не только военные занятия так привязали талантливого офицера к Донскому войску. Вот как свое пребывание в корпусе Платова осенью 1812 года описывал английский военный эмиссар Роберт Вильсон: «Донские казаки хороши во всех отношениях. К тому же они привозят к нам превосходнейшие вина, осетрину, икру и огромные бочки с красными и белыми грушами, коими Платов снабдил меня в сверхизобильном количестве».
Именно служба с донскими казаками убедила Чернышева в том, что в будущих войнах особое значение приобретут действия легкой кавалерии. В докладах доверявшему ему императору Чернышев подчеркивал ключевую роль небольших мобильных конных отрядов в тотальном разрушении линий коммуникаций противника, которое неминуемо сделает большую вражескую армию голодной и безоружной. Чернышев был уверен в необходимости не только поддерживать военный потенциал донского казачества, но всеми возможными способами развивать его как один из стратегических военных ресурсов Российской империи. Но вместе с тем для Чернышева и других влиятельных военных было очевидно, что донскому казачеству необходимы реформы. Причин тому несколько: система управления обветшала и замерла над пропастью между военной и гражданской администрацией; продолжали функционировать и институты казачьего самоуправления, которые не вписывались в общеимперскую систему порядка и законности. Но главной причиной был быстрый рост крупного помещичьего землевладения на Дону, который приводил к малоземелью рядового казачества. Дело в том, что казак вооружался и снаряжался на войну за свой счет. Богатый или хотя бы зажиточный казак — хорошо вооруженный воин на доброй лошади. Бедный казак — плохо вооруженный горе-вояка на дохлой кляче. Понятно, что с последним много не навоюешь, и это ставило крест на всех военных теориях и штабных раскладах.
25 марта 1819 года. Санкт-Петербург, Зимний дворец. Император Александр I читал важные государственные бумаги с наиболее близкими и сведущими в соответствующих вопросах вельможами. В этот раз царь читал записку Чернышева о положении в Войске Донском с самим автором и своим фаворитом графом Алексеем Аракчеевым. Чернышев готовился к отъезду на Дон и представил самодержцу предварительные принципиальные соображения о целях миссии. Четвертый пункт записки касался земельной проблемы: «Земли в Донском крае принадлежали прежде войску вообще и ежели находятся они в какой-либо частной собственности, то сие едва ли не есть злоупотребление, введенное случаем и утвержденное временем. Сверх того, чрез сие угрожается благосостоянию главнейшей части обитателей сего края и дожидают стеснение и недостатка в земле и, следовательно, казаки в последствии времени, лишась способов существования посредством земледелия, принуждены будут удаляться из недр своей отчизны, изменяться в своих нравах, обычаях и наконец могут потерять самый воинственный характер свой, столь ныне их отличающий. Равным образом и владельца крестьян кои суть, можно сказать, те же казаки, но чрез чины, получившие право дворянское на покупку и владения крестьянами, оставляя мало по малу трудолюбивую жизнь донского воина, будут предаваться неге, роскоши и, привязываясь более к собственности, ослабеют в чувствах народной нравственности. Следовательно, злу сему должно положить на будущее время твердую преграду и как нельзя вовсе искоренить его, то по крайней мере ограничить и сколь можно ослабить».
Атаман Денисов не предполагал, что его скромное предложение о кодификации и усовершенствовании донских административных регламентов вызовет такие энергичные действия верховной власти.
Воля?
17 апреля 1819 года Чернышев приехал в Новочеркасск. Ему был оказан хлебосольный и улыбчивый прием, что, наверное, напомнило ему о военной службе с донцами в 1812–1813 годах. Но за этой завесой показной радости и напускной душевности от человека умного и проницательного, которым, без сомнения, являлся Чернышев, не могли скрыться истинные настроения донской аристократии. Богатые и влиятельные казаки встретили царского генерал-адъютанта опасливо. Многие за глаза поругивали атамана Денисова, который так не вовремя задумал систематизацию донских административных регламентов, что обернулось приездом царского то ли эмиссара, то ли ревизора.
Вскоре казаки-магнаты и высшее донское чиновничество получили дополнительный повод для глухого негодования. Александр I назначил в Комитет об устройстве Войска Донского еще одного человека — опытного чиновника Василия Болгарского. Как отмечал Чернышев в письме к Аракчееву, «назначение к присутствию в комитете чиновника министерства юстиции принято ими (членами донского правительства. —