х паспортов и краткосрочных отпускных билетов, которое за 1861–1880 годы возросло в 4 раза, достигнув 5 млн», — отметила историк Аида Соловьева. В крестьянской среде порой встречалось внутрисемейное разделение труда: кто-то больше работал на земле, кто-то больше времени проводил на фабрике или заводе.
Массовый исход крестьян в города (пусть даже на временную работу) никак не соответствовал интересам российского правительства. Город превращал крестьянина в плохо оплачиваемого рабочего, который очень скоро мог заразиться протестными настроениями. К тому же в городе бывший крестьянин становился легкой добычей революционеров-агитаторов. По этим причинам крестьяне не получили права на свободный выбор места жительства и рода занятий. Из крестьянской общины можно было выйти только с ее согласия. Фактически это означало, что, освободившись от власти помещика, крестьянин очутился под властью общины. Крестьяне сохраняли связь с землей, однако без дополнительного заработка платить выкуп зачастую было нечем. Крестьянин шел в город, но не уходил из деревни.
Правительство прекрасно понимало опасность кризиса деревни, уже в 1870-х годах активно обсуждались проекты снижения выкупных платежей, а либеральные бюрократы во главе с министром внутренних дел Михаилом Лорис-Меликовым готовили «второе издание Великих реформ». Но убийство Александра II 1 марта 1881 года привело к смене правительственной команды. Подготовка новых преобразований забуксовала.
К этому времени (1880 год) численность рабочего класса в России достигла 7 миллионов 350 тысяч человек, в то время как в 1860 году составляла «всего» 3 миллиона 200 тысяч. Расширение рынка вольнонаемного труда позволило российской экономике в 1880–1890-х годах совершить промышленный скачок — кратно увеличить объемы производства, развить новые центры индустрии (Донбасс, Бакинский нефтеносный район) и связать различные районы страны ритмичным перестуком железных дорог.
Положение рабочих, бытовые условия их повседневной жизни улучшались медленно, часто какие-либо улучшения были лишь слабой надеждой посреди беспросветного существования. Даже опытные рабочие, которые сначала потрудились в учениках, а потом стали мастеровыми, лишь ценой физического истощения сводили концы с концами. Вот как вспоминал о своей работе на Семянниковском заводе Санкт-Петербурга Иван Бабушкин: «Я не жил, а только работал, работал и работал: работал день, работал вечер и ночь… Помню, одно время при экстренной работе пришлось проработать около 60 часов, делая перерывы только для приема пищи. До чего это могло доводить? Достаточно сказать, что, идя иногда с завода на квартиру, я дорогой засыпал и просыпался от удара о фонарный столб. Откроешь глаза и опять идешь, и опять засыпаешь и видишь сон вроде того, что плывешь на лодке по Неве и ударяешься носом в берег, но реальность сейчас же доказывает, что это не настоящий берег реки, а простые перила у мостков». Рабочий с вожделением ждал выходного, но, когда наконец дожидался, почти весь день мертвецки спал.
Вплоть до середины 1880-х годов у рабочего российских фабрик и заводов никаких прав не было. На работу его принимали по словесному или письменному договору чаще всего на год. После заключения сделки у рабочего отнимали паспорт, поэтому уйти с предприятия он не мог и несмотря ни на что должен был отработать весь положенный срок. Заработная плата выдавалась нерегулярно, по усмотрению заводского начальства. Провинности рабочего, такие как прогулы, опоздания, производственные ошибки, штрафовались. За неповиновение мастерам и начальству рабочего могли бить, на некоторых предприятиях в дело шли розги. Мастер вообще считался едва ли не главным врагом рабочего, ведь именно с ним как представителем администрации рабочие контактировали ежедневно. Мастер заставлял их подчиняться своей воле, переделывать работу, наказывал и штрафовал. Любая стачка начиналась с физической нейтрализации мастера.
Было бы большой ошибкой считать, что правительство ничего не предпринимало для совершенствования взаимоотношений рабочих с предпринимателями-капиталистами. Одним из инициаторов создания рабочего законодательства был экономист и российский министр финансов в 1881–1886 годах Николай Бунге, который признавал, что «там, где есть собственность, капитал и соперничество, возможно злоупотребление ими, злоупотребление свободою, угнетение слабого и упразднение ответственности тем, что сильный сам себя от нее до поры до времени освобождает».
В 1882 году в Российской империи появляется фабричная инспекция, которая была призвана следить за соблюдением законов 1882 и 1883 годов (ограничивавших использование детского труда) и правил о взаимных отношениях фабрикантов и рабочих 1886 года.
Законы исполнялись плохо, хозяева предприятий обычно ссылались на то, что ничего не знали о новом рабочем законодательстве. Фабричные инспекторы по их малому числу не успевали доехать до каждой фабрики, многие из которых располагались в местах непроезжих и довольно глухих. Часто фабричные инспекторы сталкивались и с откровенно враждебным отношением хозяев производств. Показательный пример описан в воспоминаниях одного из первых фабричных инспекторов, российского ученого-экономиста Ивана Янжула. Инспектируя завод минеральных вод и шампанского московского купца Николая Ланина, инспектор Янжул сделал несколько замечаний о несоблюдении предпринимателем норм труда малолетних. Ланин был известен не только как преуспевающий коммерсант, но и как человек либеральных взглядов, издавал популярную газету «Русский курьер», оппозиционную и критическую по отношению к правительству. Но сотрудничать с Янжулом и признавать справедливость его требований Ланин отказался. Вот как об этом вспоминал Янжул: «Указывая на серьезные нарушения законов у него, мною найденные, я еще раз просил его позаботиться о приведении всего в порядок, указывая, что ему стыдно будет, как образованному человеку, если я составлю первый протокол в Москве по нарушению гуманного закона у редактора-издателя гуманной же газеты. Я предлагал ему еще раз оказать снисхождение, если он даст мне положительное обещание в течение месяца исправить все указанные мною дефекты и отступления от закона. Вместо того чтобы согласиться на мое предложение и дать требуемое обещание, Ланин вспылил и самым грубым образом объявил мне, что он никаких обещаний давать не хочет и что я делать могу, что желаю, что он не боится никакого закона и т. д.». Янжулу ничего не оставалось, как составить протокол и передать его мировому судье, который вынес Ланину обвинительный приговор с выплатой штрафа. Затем это же подтвердили и в мировом съезде, и в Сенате. Не в силах оправдаться в суде, Ланин оклеветал Янжула на страницах своей газеты, сообщая читателям, что мог бы избежать всех неприятностей, если бы дал фабричному инспектору взятку, которую тот с него якобы вымогал.
Трудовое законодательство не стало надежной защитой прав рабочих от произвола владельцев предприятий. В большинстве случаев рабочие просто терпели и надеялись на лучшее, именно это позволяло российским сановникам полагать, что на фабриках и заводах «преобладает патриархальный склад отношений между хозяином и рабочими», — как отмечал министр финансов Сергей Юльевич Витте.
Несоблюдение законности вынуждало рабочих искать справедливости в нелегальных способах борьбы, а именно: устраивать стачку — то есть коллективную остановку работы до исполнения требований бастующих. Стачечное движение на рубеже XIX–XX веков не являлось всеобщим. По данным выдающегося российского статистика Василия Егоровича Варзара, за десятилетие с 1895 по 1904 год самым «стачечным» был 1903 год, когда стачками были охвачены 550 предприятий, что составляло 3,21 % от их общего числа. В стачках приняли участие 86 832 рабочих — это 5,1 % от общей численности «рабочего класса» в Российской империи.
Стачки, как правило, не выдвигали политических требований. Рабочие бастовали, чтобы улучшить условия трудовой повседневности, требовали сократить рабочий день (по закону 1897 года он не должен был продолжаться более 11 с половиной часов) и увеличить зарплату. Историк Юрий Кирьянов убедительно показал, что рабочие если и выступали с политическими лозунгами, то вкладывали в них смысл далекий от разрушения монархических устоев Российского государства. Самодержавие для рабочего — это не власть царя, а полицейско-бюрократические порядки, которые царили на большинстве промышленных предприятий и в городах. Именно от их власти и пытался освободиться российский рабочий. Поэтому в протестных акциях звучали на первый взгляд абсурдные возгласы: «Долой самодержавие, а царя оставить». Неосторожных ораторов, выступавших с речами против царя, на стачках и митингах нередко жестоко избивали. Такие монархические настроения рабочего вызывали разочарование в среде российских революционеров, которые стремились привить стачкам политические требования. Не случайно в отечественной революционной публицистике сформировалось разделение рабочих на сознательных, поддерживавших политические лозунги, и несознательных, с которыми необходимо было вести агитационно-просветительскую работу. Велась эта работа через распространение на предприятиях листовок и брошюр соответствующего содержания. По воспоминаниям рабочего Бабушкина, распространяли литературу так: «Некоторым (рабочим. — А. У.) совали в ящик с инструментами или клали на супорт станка, некоторым вкладывали в карман пальто, что было очень легко и просто выполнить, клали в такое место, куда часто за чем-нибудь приходили рабочие, иногда бросали рабочим в котел (в котельной мастерской), очень удобно было подбрасывать в разные части ремонтируемых паровозов, где рабочие потом находили, и находили иногда спустя несколько часов после начала работ». Особенно агитаторы старались во время стачки. Революционные организации стремились возглавить рабочий протест, использовать недовольство рабочих, чтобы достичь партийных, политических целей.
Все эти черты российского рабочего движения проявились и в Ростовской стачке 1902 года, одной из самых крупных и значимых на юге Российской империи. Ей предшествовали другие рабочие выступления, забастовки, самые ранние из которых относятся к эпохе Великих реформ. В 1862 году бастовали рабочие, прокладывавшие железнодорожную ветку Александровск-Грушевский — Аксай. Они требовали повысить заработную плату. В 1864 году с подобными требованиями выступили и ростовские портовые грузчики. Наиболее опасными для предпринимателей и власти были протесты ростовских железнодорожных рабочих, ведь они грозили парализовать сообщение центра империи с южными окраинами.