С оглядкой на европейский стандарт
Я совершенно сознательно остановился на внешних признаках, свидетельствующих о том, что есть у нас молодёжь, которая весьма некритически воспринимает модные веяния в буржуазной культуре. Однако каждому понятно, что даже внешнее подражание чаще всего ведёт к более серьёзным последствиям. В погоне за сомнительными развлечениями у молодого человека появляются презрение к труду, цинизм, равнодушие.
Ведь этот едва вступивший в жизнь человек пользуется не великим наследием мировой культуры, а питается объедками или подчас даже отбросами со стола пресыщенных снобов — тех, кто ищет острых ощущений в разнузданном рок-н-ролле, уродливой живописи и, наконец, в человеконенавистнических фильмах.
Вполне естественно, что патологические фильмы с убийствами, нагромождением ужасов и прочую стряпню, характерную для буржуазного, особенно заокеанского, кино, мы не покупаем. Но разве пошлость, вроде картины «Фанфары любви», не влияет на неокрепшие умы и юные сердца? К сожалению, подобные фанфары звучали с тысяч советских экранов и пока ещё продолжают звучать.
А потом появляется и своё — более умеренное, но нечто похожее. Нет нужды приводить примеры, о них не раз писалось в газетах.
Удивляет другое. Как на родине Эйзенштейна, Пудовкина, Довженко и многих других прославленных мастеров, утвердивших новаторские принципы советского кино и показавших всему миру величие социалистической культуры, вдруг появились кинорежиссёры, сумевшие быстро отказаться от завоёванного и в угоду моде стать эпигонами слабостей, а не силы итальянского неореализма?
Просмотрите десятки советских фильмов последних лет, особенно тех молодых режиссёров, которые считают себя новаторами. Начинается, а порой и сопровождается фильм дикторским текстом. Один и тот же надоевший формальный приём. Этот приём вполне закономерен при экранизации классики, где каждое слово — драгоценность, с ним трудно расстаться, оно в мыслях героя, оно главенствует, потому что первоисточник — книга великого художника. Голос диктора или мысли вслух литературного героя органически входят в ряд иностранных и советских фильмов.
Но нельзя же пользоваться одной и той же художественной манерой в разных жанрах. Бедный, вялый язык иных сценариев, худосочные мыслишки героев вовсе не требуют, чтобы их подавали «крупным планом». Но мода есть мода.
Я бы не стал останавливаться на некоторых подражательных приёмах, характерных для ряда современных советских фильмов, если бы это не влекло за собой сопутствующих явлений.
Мы восхищаемся мастерством выдающихся итальянских или французских художников кино, сочувствуем бедному люду, героям большинства этих фильмов. Можем посмеяться над незадачливыми персонажами комедий, чаще всего отмеченных настоящим художественным вкусом, причём — я подчеркиваю — с тонким пониманием национальных особенностей народа. Это придаёт фильму убедительность и пробуждает у зрителя тёплые и благодарные чувства.
Однако механическое перенесение на советскую почву манеры неореализма или тем более мещанского ревю вызывает естественную тревогу. Мало того, что наша молодёжь привыкает к приниженному показу советской действительности, где якобы исчезла романтика, подвиг, где великие идеи нашего времени отодвинуты на задний план и выпячивается мелкий бытовизм.
Мало этого. В поступках героев, в манере держаться, в одежде, даже в причёске — всюду чувствуется оглядка на современный европейский стандарт.
Нельзя забывать, что молодёжь склонна подражать полюбившемуся киногерою или актрисе. Они могут воспитывать художественный вкус.
Я получил несколько писем. В них зрители жалуются, что во многих современных фильмах внешний облик советского человека утратил то своеобразие, простоту, изящество, которыми отличалась такая изумительная актриса, как, например, Л. Орлова. Её костюмы, причёски всегда были современны, но она оставалась именно нашей, советской актрисой, даже в роли американки Диксон. Сейчас многие наши героини и герои мало отличаются от актёров западных фильмов. А возьмите серию всевозможных девушек с адресами и без оных — опять-таки модный европейский стандарт. Жаль, что так давно не появлялась на экранах «Девушка с характером», именно с советским характером, с присущим ему упорством, с поступками, овеянными романтикой, с настоящей, большой и благородной целью.
Можно было бы не замечать эпигонских фильмов — будем снисходительны: автор ещё не нашёл своего лица, своего почерка. Но когда этим чужим почерком исписываются целые страницы, вернее, тысячи метров плёнки, на которой кинорежиссёр пытается рассказать о жизни советского народа, то здесь есть над чем призадуматься.
Всему миру известны успехи советской культуры. У нас есть самобытные мастера в литературе, театре, живописи, музыке, балете. Есть, если можно так сказать, советский стиль, в котором нашли своё отображение все богатства национальных культур братских народов. И вдруг появляется целая серия посредственных фильмов, где начисто забыты традиции наших прославленных мастеров, оказавших огромное влияние на мировое кино, в том числе и на итальянский неореализм. Даже в Грузии с её своеобразной многовековой культурой, в Тбилисской студии, славу которой создали талантливейшие художники кино, верные лучшим национальным традициям, выпускаются картины, подчас очень похожие на многочисленные западные фильмы.
Мода? Но ведь это очень относительное понятие. По-разному она проявляется у нас и на Западе. Спутник для нас — это гордость и радость, и мы эту гордость не разменяем на мишуру: юбка «спутник», причёска «спутник», коктейль тоже «спутник», что было модно во многих странах.
Некоторые элементы танца, созданные ансамблем «Берёзка», возвратились к нам во время гастролей американского балета на льду. Да мало ли можно привести примеров влияния советской культуры на западный мир! Несомненно, и мы кое-что перенимаем от буржуазной культуры, если это не противоречит основным принципам и гуманистическим взглядам нашего социалистического общества.
Взять хотя бы тот же американский балет на льду. Зритель щедро расточал аплодисменты, и, кстати говоря, вполне заслуженно. Но, как мне кажется, два номера были чужды советскому зрителю. Вот, например, спортсмен выполняет всевозможные фигуры, держа над головой четырёхлетнюю девочку, вытянутую в так называемом «шпагате», потом он опускает её на лед. Было холодно и ей, и зрителям.
Так же, с редкими, из вежливости, хлопками, мы проводили того же самого артиста, когда он прыгал через расставленные на льду самолёты-снаряды. В стране, где запрещена пропаганда войны, демонстрация подобных американских игрушек показалась нам не совсем тактичной, тем более что номер был связан и с другим неприятным ощущением.
В конце этой реактивной эскадрильи стояла на коленях полуобнажённая женщина. Артист прыгал и через самолёты-снаряды, и через партнёршу, фиксируя внимание зрителя на том, что вот-вот он поранит её острыми коньками.
Наши артисты никогда бы не стали выступать с таким номером. Но дело не в артистах, тем более столь редкого жанра, и даже не в подражательных фильмах, а в многообразии форм чуждой нам буржуазной культуры, от которой следует оградить нашу молодёжь. Человеку свойственны и ошибки, и заблуждения. Помогите в них разобраться.
Что они защищают?
Продолжая разговор о чужих ветрах и слепых подражателях западной моде, я не могу не остановиться на той области искусства, где очень мало подражателей, но существуют поклонники.
Можно по-разному называть картины и скульптуру, которые за последнее время заполнили западные музеи и выставки. Можно называть это крайним модернизмом, экспрессионизмом, абстракционизмом или вовсе никак не называть, ибо это модное увлечение опустошённых душ весьма отдалённо напоминает искусство.
Однако, касаясь вопроса эстетического воспитания молодёжи, нельзя обойти молчанием то, что даже в нашей здоровой среде вдруг появляются ярые защитники столь чуждых нам буржуазных веяний в живописи и скульптуре.
Должен сразу же оговориться, что чаще всего это идёт от юношеской фронды. Видите ли, он один против всех! Он личность исключительная, у него особый вкус, а, кроме того, в наш атомный век неприлично быть старомодным. А если копнуть поглубже, то выяснится, что этот поборник абстракционизма вообще ничего не смыслит ни в живописи, ни в скульптуре.
Откуда же пришло к нему знакомство с самыми последними новинками модернизма?
В Москве да и в других городах устраиваются выставки. Вспомните, например, Международную выставку изобразительного и прикладного искусства во время фестиваля. На американской, французской и английской выставках в Москве был представлен полный набор ультрасовременных произведений.
Видели мы кое-что похожее и на других выставках, даже наших отечественных, где нет-нет да и промелькнёт нечто, напоминающее многозначительную заумь экспрессионистов.
В западных фильмах, специальных журналах да и в нашей печати часто можно встретить образцы самоновейшего искусства. Правда, у нас такие снимки обычно сопровождаются иронической подписью, но факт остаётся фактом: читатель с образцами познакомился. В лучшем случае он усмехнётся и пожмёт плечами.
Примерно так же кончались и споры на выставках, где какая-нибудь экстравагантная девица, падкая на очередную западную моду — будь то причёска или абстракционизм, — кликушествуя, восторгалась разложением на составные части женского лица: «Это так глубоко, оригинально, эмоционально!»
Я часто бывал на этих выставках, всегда вспоминая, что такое же наивное лепетание слышал больше тридцати лет тому назад. Оказывается, «ультрасовременное искусство» застыло на исходных позициях, с той лишь разницей, что тогда это были поиски чаще всего одарённых художников, а теперь оно выродилось в унылое шаманство бесталанных недоучек.
Только абсолютная неосведомлённость в развитии искусства может заставить поклонников этого вида ремесленничества видеть в нём самоновейшее откровение.