Неожиданная встреча с Соней, подругой челябинского детства, его растрогала, а то, что она впоследствии свела его с теми, кого растила как свою революционную паству, всерьёз взбодрило. Нет, цель не появилась, но он наблюдал людей, старающихся эту цель не утратить.
А потом над ним взошла любовь. Такая, какой он раньше не ведал. Он сомневался, что когда-либо о ней ведал кто-либо из его знакомых и родственников.
Как в книгах.
Как в Голливуде.
Как не бывает.
И вот теперь всё ухнуло в пустоту. Вернее, он сам всё уничтожил, перейдя на другую сторону. Навсегда. Так и должно было быть. В жизни таких, как он, счастье случайно и кратковременно.
Удовлетворяло одно: любовь изменила его бесповоротно. Он теперь не тот Виктор Небратских, каким был от рождения до главной перемены. Он во многом уже разбирается, он знает, как себя вести, потому что те, о ком он читал, чьи жизни изучал, тоже знали. Путь один, но пройти его можно разными способами.
Он – не червь.
Он распоряжается.
Вчерашний разговор с Соней его не утешил. Хотя другого он и не ждал. На Соню нельзя обижаться. Она хорошая. Умная. Прозорливая. Но у неё уйма времени, а у него совсем немного. Хотя то, что она в итоге почти оправдывалась перед ним, вселяет оптимизм. Значит, у него есть шанс доказать свою правоту. Значит, попросту он прав, а не она.
Иногда мыслями он робел: не глупо ли бороться с тем, что так многолико? Попытка пробить одним ударом непробиваемое вполне может остаться незамеченной. Гора родит мышь. Всё станет пшиком. И о нём никто не вспомнит. Его имя не превратится в символ протеста.
Но он душил в себе подобные мысли.
Отступать всё равно некуда.
Рубикон пройдён.
Когда в школе изучали «Преступление и наказание», его больше всего поразило, что Раскольников на каторге находил утешение только в беспросветном тяжёлом физическом труде. Ничего в жизни не осознавал он так ясно, как эту мысль…
Сегодня он охранял парфюмерный магазин. Пост вполне спокойный, хотя везде всякое может случиться. На любого человека может снизойти нечто, способное превратить его в животное. В этом он убеждался не раз. И в армии, и потом.
Не без презрения он наблюдал, как сотрудницы заманивают покупателей, расхваливая ароматы. Они ведь мнят себя важными людьми. А по сути ничтожества. Нет ароматов – и их нет. Сами они без запаха, хоть и душатся изрядно.
Запах ещё надо заслужить.
А покупатели все как на подбор. Огромное разнообразие экземпляров. Кто-то мнит себя знатоком, кто-то, наоборот, постоянно обращается за советом, кто-то покупает просто первое, что подороже, видимо, в подарок, кто-то принюхивается долго, но так ничего и не берёт. Люди, хоть как-то пытающиеся оправдать своё существование: если я, или моя вторая половинка, или кто-то из близких будут классно пахнуть, значит, мы ничего себе народ, достойный. Человеческий планктон. Виктору никого из них не жалко. Они не достойны. Они виноваты.
Прежде чем впустить в круг избранных революционеров, Соня провела своего старинного друга через весь ритуал. Сначала его просто пригласили на вечеринку.
Он тогда уже длительное время пребывал в странном состоянии, которое называют «не знать, куда себя деть». Явно не свою жизнь он проживает, думал он. А к той, что принадлежит ему по праву, его не подпускают. Как найти к ней тропку? Как разобрать, кто мешает ему? Как преодолеть сопротивление?
После армии он месяца три наслаждался свободой, без муштры, дедовщины и офицерщины, без жлобства и зверства, потом устроился в ЧОП. Взяли его быстро, в таких, как он, частные охранные предприятия остро нуждались. Мать с отчимом сняли ему крошечную квартирку в подмосковном Реутове. Для одного вполне нормально. На все вопросы матери, не собирается ли он всё же поступить в какой-нибудь вуз, Виктор отмалчивался. Не представлял себе, как сядет за учебники. А что ещё? Живи, работай, с голоду не умрёшь. Унылое однообразие. Нравилось ему только качаться. В зал не ходил, полагая, что это блажь, всё делал дома. Купил гири, гантели, эспандеры. Обошлось недорого. В ЧОПе заставляли тренировать стрельбу. Это ему было меньше по сердцу. После того, как в армии он уцелел в драке рота на роту, чуял в себе силу справиться с любым без оружия. Но не дрался и стычек не искал.
Зачем?
Так шли месяцы, потом годы. Чем дольше жил, тем яснее становилось, что ни в какой институт он не поступит, и его мечта заниматься химией как наукой не осуществится. Его раздражало слово «химичить». Ненавидел его.
На той вечеринке он встретил людей, с какими доселе не сталкивался. Они были в основном моложе его. И очень радушны. И в глазах их он читал желание не оттолкнуть, а приблизить.
Его поразило, что все пили умеренно, хоть спиртного было с большим запасом. На сборищах, где ему изредка доводилось присутствовать, всё оканчивалось пьяным свинством. В Сонином же кругу люди, казалось, выпивали, только чтоб чуть раскрепоститься, хотя они все и так не отличались зажатостью.
Сперва он боялся, что его сочтут за великовозрастного болвана, навязавшегося их обществу. Но этого явно не происходило. Соня не опекала его слишком уж назойливо, но послеживала, чтобы он не скучал.
Майя сразу принялась его расспрашивать, кто он, чем занимается. Внимательно выслушала ответы. Затем он включился в обсуждение отечественных фильмов, снимаемых в последнее время, дальше говорили о книгах, как карты, сбрасывали названия, он старался их запомнить, чтобы при следующей встрече чем-нибудь блеснуть. До хрипоты спорили, может ли быть правдивой Ксения Собчак, когда её отец так дружил с президентом. Оценивали модные Ютуб-каналы. Ближе к концу вечера устроили конкурс на лучший анекдот.
А потом играли в «шпиона». Он не слышал об этой игре, но быстро разобрался с правилами и увлёкся.
Вернувшись домой в тот день, он долго не мог заснуть, возбуждённо ворочался, радовался, с улыбкой вспоминая, как Майя Кривицкая проклинала инстаграмщиков и инстаграмщиц за тупость и аполитичность.
Ждал с нетерпением, когда его позовут в следующий раз.
Сейчас, прохаживаясь около входа в магазин и наблюдая за торговым залом, он всё бы отдал, чтобы вернуться в то время, когда возродилась надежда.
Его действительно вскоре пригласили. На этот раз Соня принимала у себя дома. Атмосфера была такой же непринуждённой, но иногда он подмечал, что его будто экзаменуют. Нет, его не спрашивали напрямую всякие глупости типа «как он относится к режиму», но потихоньку вынуждали высказываться.
Как-то незаметно он заговорил смело и ясно, что у этой страны, если так пойдёт дальше, будущего нет, что только детишки богатеев и чиновников устроены хорошо, и многое в таком духе. Виктор присматривался к другим молодым людям и отмечал, что он здесь самый старший. Некоторые девушки откровенно оценивали его. «Того и гляди, парни обозлятся и прогонят», – подобное предположение веселило его. Девушки тут, похоже, главнее. Забавно! Он был в центре внимания, как всякий новый человек в обществе хороших знакомых. Только одна красивая блондинка, с холодным и бесстрастным лицом, подчёркнуто не смотрела в его сторону. А потом захлопала в ладоши и произнесла с явной издёвкой:
– Какие у нас интеллектуалы трудятся в ЧОПах!
Виктор растерялся.
– А если прикажут, в народ будешь стрелять? – Лицо девушки посерьёзнело. Она уставилась на него.
– Вика! Ты сейчас Витю напугаешь. Он же не каратель, – вмешалась Соня. – ЧОП – это же не ЧВК «Вагнер», в конце концов.
– Как сказать. Все эти ЧОПы очень подозрительны. По крайней мере, многие из них. Так вроде ЧОП, а глядишь – ЧВК. – А потом добавила, смягчившись: – Надеюсь, Виктор с таким не связан.
Соня посмотрела на Вику укоризненно, но никак не прокомментировала.
Засиделись тогда допоздна. Вика больше не нападала на Виктора, даже пару раз поддержала его. Получилось, что они вышли на улицу вместе. Он неумело пошутил:
– Виктория и Виктор вместе обречены на победу.
Она улыбнулась, не глядя на него.
– Уже поздно. Тебя проводить?
– Какой ты старомодный! После появления «Яндекс-такси» тема с провожаниями исчезла. Придумай что-нибудь другое.
– Не у всех есть деньги на такси.
В итоге он всё же сопроводил её до подъезда. От Сониного дома на проспекте Мира они доехали на автобусе до Садового кольца, а потом прогулялись пешком до Цветного. Виктор робел, поэтому разговор между ними получался банальный и вот-вот готовый скукожиться. Вроде того, как надоела собянинская плитка и вообще Собянин, что инфляцию специально провоцирует Центробанк и как всех до колик достали пропагандистские телешоу.
Когда они остановились около её подъезда, Вика сказала:
– Ты мне нравишься, я живу одна, но, если приглашу на чашку кофе, это будет и пошло, и рано, и вообще погано.
Потом они целовались. В этот момент он впервые ощутил некое своё превосходство над ней. Губы у неё были тонкие и подвижные.
Сейчас, в этом треклятом парфюмерном магазине, изображая из себя бдительного стража бутикового порядка, он безуспешно запрещал себе вспоминать, как сливались их губы.
Он нередко задумывался: зачем их тренируют на стрельбище? Лично его всегда отправляли на объекты, где вооружённой охраны не предполагалось. Хотя в головном офисе компании помещение для хранения оружия было. Как бы дотуда добраться? Надо терпеть и ждать. Наверняка случай представится. Но к чему медлить, когда у него так мало времени? Зачем терпеть? Мало он, что ли, терпел? Поговорить с начальством, попроситься на пост в банк? Там у всех охранников оружие. Но как объяснить такое желание? Нет. Это чересчур сложно.
Чёрт! Хотя… А если уговорить Соню с Майей найти пять-шесть единомышленников из крепких парней, которые могли бы устроиться на работу в разные серьёзные охранные предприятия, и таким образом… Неплохая мысль! Но надо её додумать, как любила говорить Вика.
Столько перспективных планов возникало в голове у Артёма в последние часы, что они сами по себе, без их исполнения, придавали сил и уверенности. Этого вполне хватало, чтобы пока ничего не предпринимать, погрузившись в размышления. Конечно, симку уничтожить несложно, но где гарантии, что хулиган на этом успокоится? Вычислит его новый телефон и начнёт опять пулять сообщения!