– В России нет журналистики. Каждый журналист зависит от власти, от местной или федеральной. Никакая вы не четвёртая власть тут. Вот во Франции… Если пресса раздует скандал, то человек с политической арены уходит. Вспомните Стросс-Кана или дружка Путина Фийона. – Константин выглядел на редкость самодовольно.
– То есть ты хочешь сказать, что им этих расследований никто не заказывал? – Видно, оппонент Кости явно не разделял оппозиционных убеждений.
– Конечно.
– Если слушать наш телевизор целыми днями, то везде будут мерещиться заказчики, – неожиданно прокомментировал назревающую перепалку Яснов. – Константин прав. Мы давно уже не отдаём себе отчёта, где живём. Здесь нет будущего. Все места заняты детьми чиновников. А потом детьми детей. А мы никто. Мы мусор.
«Надо же, как проявляется человек?» – не переставала поражаться Кривицкая.
Когда Соня отправилась на кухню, Майя увязалась за ней.
– Ну как? Ознакомилась?
– Да. – Соня достала из холодильника две бутылки вина.
– И как? – Майя уже заподозрила неладное.
Соня наконец посмотрела ей прямо в глаза.
– У тебя есть будущее как у журналистки. Но пока это ещё сыро. Я не смогу это напечатать под именем Вероники Трезубцевой. Вообще не могу напечатать. А ты не расстраивайся. Дерзай.
Гордая Майя ничего не сказала в ответ. Только кивнула.
Если бы Артём знал, как Майя была расстроена, когда получила от него второе за день сообщение, то не удивился бы, что она не отреагировала.
Дальнейшее застолье проходило как в тумане. Обида поглотила Майю, но ей никак нельзя дать волю – смешно и глупо выдать, как ей не по себе.
Домой она ушла рано, не разрешив Володе себя провожать. Он, похоже, не особо расстроился. Так активно участвовал в беседе, что, конечно же, не хотел уходить. Общество захватило его, и он всё время что-то вещал.
– Эх! Пока не очень понимаю, что будет дальше, – сетовал Артём Шалимов. – Я сам себя, похоже, потерял. Мне почти пятьдесят лет, а я никто. Ничего не совершил, всегда опасался за свою благополучную колею, стремился всем понравиться, но серьёзного следа, как теперь вижу, ни в чьей жизни не оставил. Вроде все, кого знаю, ко мне неплохо относятся. Но в этом «неплохо» пустота и тлен. – Артёма потянуло на исповедь.
– Что-то ты недоговариваешь. Но это твоё дело. Ты славный. Я не ошиблась. Давай за любовь!
– А есть она?
– Куда же ей деться.
Потом они погрузились в молчание, один раз скрипнула мебель в коридоре, кто-то о чём-то с кем-то поговорил по телефону во дворе, и незнакомый голос впорхнул в открытую форточку.
Вдруг Света запела: «Ой, то не вечер, то не вечер…» Её голос, не очень высокий, ближе к меццо-сопрано, но при этом камерно-лёгкий, звучал свежо, чисто и красиво. Он заполнял слух Артёма с каждой нотой всё больше, и вот уже в нём ничего не осталось, кроме переливов мелодии.
На словах «а есаул догадлив был, он сумел сон мой разгадать» Света поднялась со своего места, подошла к Артёму, села к нему на колени, продолжая выводить мелодию. Запах, звук, почти невесомое тело. Дикий прилив желания, вожделение! Смять её, удовлетворить до предела.
Светлана допела все куплеты до конца.
Он уже собрался припасть к её губам, но она быстро увернулась.
– Думаешь, я доступна? Вешаюсь тебе на шею?
– Нет.
– Хочется сказки, пусть маленькой. Я заслужила. Каждый заслуживает. Поклянись, что не просто пользуешься мной. И это будет не просто секс. Соврёшь – я пойму.
Артём промолчал – наверное, не слов сейчас ждут от него.
На этот раз она не прятала от него губ.
Желание поднималось в них, как температура у больного, быстро, лихорадочно, до дрожи.
Они не раздевали друг друга, быстро сбросили с себя одежду, и тела их сплелись на простыне. Он долго лизал её соски, и ей это доставляло невиданное наслаждение. Ей казалось, что его язык повсюду. Они подошли друг другу, как подходят части пазла, без малейших зазоров и неудобств.
Потом она попросила принести вино. Он налил два полных бокала. Один поставил на тумбочке с её стороны, другой – со своей. Все его желания, вся его сила остались в ней. На её коже, на её губах, в её лоне. Они выпили, почти синхронно поставили бокалы. Она немного отодвинулась от него:
– Сказка кончилась?
– Почему ты так считаешь? – Он был абсолютно искренне удивлён.
– Не считаю. Боюсь!
– А чего бы ей кончиться?
Он не ожидал, что захочет её снова так скоро. Притом сильнее, чем в первый раз. Он подумал, что Света для него никак не реальный человек, а образ, который долго жил в нём, но никак не находил ни с кем совпадения. И вот нашёл! Она повернулась к нему спиной, он обнял её так, как в детстве обнимал любимую мягкую игрушку, большую ворсистую рысь.
Сон взял его к себе некрепко, но удерживал с пленительной лёгкостью. В три часа ночи отпустил виновато. Ненадолго. Уход Светланы Артём безнадёжно проспал.
Он включил настольную лампу, глаза от света заболели, и некоторое время он тёр их, щурился, не в состоянии толком открыть. На время выключил свет. Со второй попытки зрение вернулось. «Надо сходить к офтальмологу. Не первый раз такое уже».
На тумбочке заметил записку. Детским крупным почерком был написан номер телефона и приписка: «Звони. Будить не стала. Ты красиво спал». Листок был неровно оторван. От чего, интересно? Неужели у неё с собой тетрадь?
С каждым своим днём в Петербурге он перечёркивает что-то в себе.
Сотовый извещал об одном сообщении. Наверное, Майя. Она, кстати, тоже жалуется, что по утрам у неё болят глаза. Майя! Майечка! Прости.
Но он ошибся, думая, что его ищет возлюбленная. Сообщение от Веры: «Мне надо с тобой срочно поговорить». Отправлено оно было несколько часов назад. Что ещё с ней стряслось? Три часа ночи! Все разговоры завтра.
Артём погасил свет. Глаза этому обрадовались.
Часть пятая
Крючков разбудил Елисеева ранним звонком. Не было ещё и шести утра. Но сейчас не до вежливости. Сам он глаз не сомкнул.
Иван, судя по голосу, или уже проснулся, или тоже не спал.
Вчера, отправив своего зама в отгулы, Крючков сразу поехал в Раменки, к Ершову. «Наверняка у него уже есть сведения о стволах», – рассуждал он. Всё это время он нет-нет да возвращался к тому, какой странный всё-таки и даже нелепый набор: два охотничьих ружья и два травматических пистолета. Надеялся, Ершов что-то прояснит. Несомненно, Вика не имела к ним отношения. Но факт остаётся фактом: стволы хранились у неё. А если не подкинули? Если кто-то оставил на хранение?
Генерала сразу насторожила нездоровая суета около отделения. Слишком много полицейских одновременно курят у входа, слишком оживлённо что-то обсуждают. Он попросил водителя близко не подъезжать. Не торопясь, вышел из машины, огляделся, пошёл в сторону крыльца. Он был в штатском, поэтому большого внимания не привлекал. Мало ли кто приходит в отделение полиции и по каким делам! Уловил обрывок разговора.
– Мне он пять тысяч задолжал ещё с той недели. Как теперь отдаст?
Начальник отделения встретил Крючкова мрачно. Вид его никто бы не признал бодрым и подтянутым. Китель расстёгнут, волосы всклокочены, рубашка сидит как-то криво.
– Спасибо за доверие. Спасибо за дружбу, товарищ генерал. – Ершов, похоже, был нетрезв. – Заходите, будьте, как дома, пожалте. Не откажем в гостеприимстве.
Крючков молча рассматривал полковника, не понимая, что происходит
– Я ведь тебе даже всю информацию на Багрова и Соловьёва ещё не передал, как ты просил! А ты уже их цапнул! Менты должны друг друга поддерживать, а ты сдал. Мы что с тобой, не решили бы эту проблему?
Путин на портрете сейчас выглядел куда строже и серьёзнее хозяина кабинета.
– Я ничего не знаю. – Генерал присел, не раздеваясь. – Что у тебя стряслось?
Ершов пьяно улыбался.
– Да ну? Так уж не знаешь? Ладно. Опустим. Ври дальше.
– Успокойся! – Крючков перешёл на суровый тон. – Сядь! Приведи себя в порядок. И поехали отсюда. Тебе здесь лучше не светиться.
– Никуда я не поеду. Зачем? Ещё чего! Я здесь на своём месте. Кто меня здесь засветит? Ты, что ли? Не удивлюсь.
– Можешь рассказать, что случилось? И не хами старшему по званию…
– Да вот, арестовали их сегодня. Любимцев твоих, Багрова и Соловьёва. Буквально полчаса назад. Жёсткое такое задержание было. С конвоем. Как бандосов каких-нибудь. Я думал, ты по этому поводу посетил меня. Разве нет? Наркотики, вишь, они Рахметовым подкинули. Теперь Рахметовых отпускать вам надо. Они же ангелы с крылышками. Весь район наркотой снабжали ангелы эти. Весь. А на ребят – всех собак. Огребут теперь по полной. Ни за что. Вот такая наша служба. Опасна и трудна.
Слушая ругань Ершова, Крючков догадался, что Елисеев всё же внял упрекам шефа и пересмотрел заново все обстоятельства и улики. И вот к чему пришёл. Любопытно. Если арестовали прытких оперов, значит, доказательств достаточно. Получается, они организовали доставку наркоты в квартиру-притон. Дело для нынешнего времени не такое уж необычное. Партия только слишком уж большая. Где взяли, интересно? Из своих запасов? Лукавит Ершов, когда истерит, что это Рахметовы весь район на наркотиках держат. Лукавит. Сами они тоже в деле. Ладно, с операми разберутся. Ему нельзя на них сейчас отвлекаться. Что со стволами?
Ершов между тем не успокаивался:
– Как ты мог быть не в курсе? Никогда не поверю. Неужели предупредить было западло старого друга?
– Я внучку хоронил. – Крючков глубоко вздохнул.
Ершов застыл.
– Они правда всё это сделали без твоей санкции? Это что ж творится? Как так? – Начальник Раменского ОВД вдруг посмотрел на собеседника трезво и внимательно.
– Так, так, так. – Крючков ударил кулаком по столу. Ударил больше для себя, чем для Ершова. – Это так. Я недосмотрел.
Генерала страшно задело, что Елисеев не поставил