Вольф исполнил указание своей подруги.
– Нет больше ничего.
– Слушай, дядя Артём. Ты говорил, что в поезде из Самары познакомился с мужиками, что дедушку знавали с давних времён. Вы координатами, часом, не обменялись?
– У меня есть телефон одного из них. – Артём вспомнил об эсэмэске, где Медвецкий сожалел, что без него они не рискнули посетить поэтический батл.
– Так позвони. Если дедушка был с ним близок, коллега наверняка в курсе, работал он в этом самом ЦК или нет. Это ведь какой-то страшно важный орган был?
Артём улыбнулся тому, как меняется время. Центральный комитет Коммунистической партии со всем его влиянием и могуществом постепенно становится непонятной аббревиатурой.
Меньше всего Артёму сейчас хотелось звонить Медвецкому. Впечатление от него осталось неприятное, но он, скорее всего, способен им помочь.
Шалимов поискал в телефоне сообщение от него в Ватсапе. Перезвонил на номер.
– Алло! – Голос Медвецкого звучал тихо, будто в комнате, где он разговаривает, кто-то спит.
– Это Артём Шалимов. Вы меня помните, Генрих Болеславович?
– Ох, Артём. А я звонил тебе, писал. Ты не ответил.
– Извините! У меня кое-какие неприятности. Мне пришлось срочно уехать.
– Да ты что! Помощь нужна?
– Нет, спасибо! Ну, если можно, мне нужно кое- что у вас узнать.
– Валяй!
– Скажите, вы мне рассказывали, что папа пришёл к вам на работу в Главмосстрой в 1980 году. А он никогда не говорил, где работал до этого?
– А ты что, не в курсе?
– Нет.
– Хм! Не предполагал, что Ефимыч такой скрытный был. Он перешёл к нам из ЦК партии, из отдела строительства. Там у него неприятности были. Вообще тяжёлое время. Тогда он сына потерял, твоего брата. А это кошмар. Не мне тебе это объяснять. Да ещё со сдачей ЦМТ к Олимпиаде у него какие-то проблемы возникли. Он особо не распространялся. Но слухи ходили, что ушли его из ЦК нехорошо. А он там едва ли не самый молодой был. Двигали его. Но потом что-то не срослось.
– Спасибо, вы мне очень помогли.
– А чего это ты заинтересовался всем этим?
– Потом как-нибудь расскажу.
Перед разговором Артём включил громкую связь. И Лиза, и Вольф всё слышали.
– Ну вот! Выходит, это никакой не однофамилец. – Вольф залпом допил «Натахтари».
– По-моему, таких случайных совпадений не бывает. Надо копать дальше. – Лиза не знала, куда девать руки.
– Как копать? – Артём всё ещё был ошарашен услышанным. Почему отец так не доверял ему, ничем не делился? А с Верой?
– Давайте подытожим всё, что нам удалось выяснить. – Лиза приготовилась что-то записывать в сотовый.
Как ни странно, с этими двумя молодыми людьми Артём чувствовал себя защищённым.
– Итак, – Лиза окинула мужчин победным взглядом, – мой дед, Сергей Ефимович Шалимов, примерно в то время, когда погиб его старший сын Вениамин, работал в ЦК и инспектировал строительство ЦМТ. Через какое-то время, как сообщил нам господин Медвецкий, у него начались неприятности, и он перешёл на работу в Главмосстрой. Это по тем временам явно не повышение, как я поняла. Так?
Артём кивнул.
– Если предположить, что это напрямую связано с той комиссией? Ведь Медвецкий упомянул об этом!
– Можно ли ему верить? Много лет прошло, – вклинился Вольф.
– Это ничего не значит. Переход из ЦК в Главмосстрой мог быть обусловлен тысячью причин. – Артём отказывался верить, что в прошлом отца существуют тайны, хотя всё больше фактов указывало на это.
– Нам нужно больше информации. Но как мы её добудем? – Вольфа увлекла эта история.
– Я думаю, утро вечера мудренее. Завтра выяснится, есть ли что-то о гибели Вени в уголовном архиве.
– Как выяснится? – удивился Вольф.
– Я попросил одного человека. Полицейского.
– Лиза, ты мне только что говорила, что в полицию ни в коем случае обращаться нельзя.
– Это другое! – раздражилась девушка.
– Ты меня подвезёшь?
– Разумеется.
Лиля вцепилась в локоть Ивана
Как только они добрались до Калашного, Иван увидел, что около его машины, припаркованной метрах в двухстах от поворота, крутится паренёк в шапке «петушок». Иван выразительно прижал палец к губам и потянул Лилю обратно за угол, так что дом закрыл её от глаз парня. Тот озирался по сторонам, изображая, что машина Елисеева ему совершенно неинтересна.
Иван спросил, есть ли у Лили зеркало. Она кивнула, быстро достала зеркальце из сумки и протянула спутнику. Он навёл стекло так, чтобы видеть перспективу переулка, а самому оставаться незамеченным. Тем временем воришка уже справился с дверью и, видимо, обшаривал бардачок. «Как же он отключил сигнализацию?» – поразился Иван. И тут страшный грохот ударил по ушам. Елисеев инстинктивно упал и потянул за собой Лилю.
Слава богу, они находилось от взрыва на достаточном расстоянии и не пострадали. Медлить нельзя. Вот-вот появится полиция, и он замучается объясняться. Иван вскочил, помог подняться Лиле. Спокойно, как ни в чём не бывало перевел её на другую сторону улицы, прошёл до Леонтьевского переулка и повернул направо. Звук полицейской сирены становился всё громче.
Лиля шла, как робот.
Они миновали перекрёсток.
– Я хочу выпить, – мертвенным голосом произнесла Лиля.
Елисеев покорно двинулся в находящийся рядом магазин. Взял бутылку красного вина.
Лучшего места, чем парк около посольства Азербайджана с идиллическими решётками и подобием беседки, не найти.
– Ты чуть не убил меня. – Лиля нетерпеливо наблюдала, как Иван открывает бутылку.
– Прости!
– Почему твой «хёндай» взорвали? Теперь я имею право всё знать. Пять минут каких-то… и я была бы пострадавшей. Вернее, жертвой. – Лиля приходила в себя, но медленно и мучительно.
– Мне показалось, когда выезжал, будто в машине что-то не то. – Он первым отхлебнул из горлышка. – Но потом решил, что с таким шумом меня убирать не станут. Не девяностые же. Ошибся. Если бы не пацан, вскрывший машину, мы с тобой взлетели бы на воздух. Это он нас спас.
Лилю трясло:
– Ты так спокойно об этом рассуждаешь, как будто всё знал заранее. Ты ненормальный. Кому ты перешёл дорогу? Свои, чужие? Ты хоть имеешь представление об этом? Боже, какой ужас!
– Могу только догадываться. Мы расследовали одно дело. О гибели внучки генерала Крючкова…
– Да. Я слышала… И что? – Она потёрла рукой глаза, справилась с дрожью.
– Похоже, сильно кому-то помешали.
– Знаешь кому?
– Возможно. Дело забрали в Главк.
– Это сейчас, конечно, важно.
– Важно. Интересно, где там камеры? Запечатлели они нас или нет?
– Думаю, да. – Лиля сейчас была склонна предполагать худшее.
– Значит, скоро выяснится, что меня в автомобиле не было.
Лиля даже изобразила подобие улыбки. Люди часто улыбаются в самые неподходящие моменты своей жизни.
Первое, что пришло голову: кроме Родионова, некому организовывать его устранение. Но тут вспомнилось другое. Ведь утром Шульман сообщил, что Багрова и Соловьёва отпустили под подписку. Он почему-то не придал этому значения. Но они ведь в курсе, кому обязаны делом против них? Решили поквитаться.
Лиля прервала его раздумья.
– Похоже, тебе придётся спрятаться.
– Я-то спрячусь. А родители? До них доберутся. Я себе не прощу.
Лиля припала к бутылке и выпила очень много.
– Надо попробовать убедить всех, что ты погиб. – Лиля долго смотрела на него, переводя взгляд со лба на подбородок и обратно, будто проверяя, его ли это на самом деле лицо. – К кому первому попадут записи с камер наблюдения?
– Слушай, а это мысль. Это позволит нам выиграть время. Не факт, что камеры сразу проверят. А дело, скорее всего, откроют у нас в ГСУ.
– Эх, Елисеев, Елисеев! Жила я себе спокойно. И вот ты объявился.
– Ты можешь поехать домой.
– Вот спасибо. Нет уж! Сейчас уеду, а потом никогда тебя не увижу.
– Тебя никто не ждёт?
Лиля покачала головой. Потом заплакала, бурно, по-бабьи, он протянул руки обнять её, она отстранилась. Так они и сидели отчуждённо некоторое время: она – уткнувшись лицом в ладони, он – с бутылкой в руках.
Он искал выход. Очевидно, что надо кого-то поставить в известность об их плане. Без этого никак. Мать с отцом не перенесут известие о его смерти, надо обеспечить, чтобы им сообщили, что это инсценировка, да и легенду в ГСУ придётся продумать до мельчайших деталей. Кто будет расследовать дело о его убийстве? Только бы дело не ушло сразу в Главк или в Следственный комитет. Там ничего не проконтролируешь.
Ему нужен Шульман. Дава опытный и умный.
Он написал ему. Попросил срочно приехать, сослался на чрезвычайные обстоятельства. Не сомневался, Дава не станет выяснять: зачем, почему? Просто приедет.
В пиджаке ему было дико неудобно.
За те полчаса, что они ждали Шульмана, он выложил Лиле всё о деле Вики Крючковой. Слушая его, она окончательно успокоилась. Ей льстило, что он ничего не утаил от неё; прежде он посмеивался над тем, что Лиля интересуется следственной работой и мнит себя крутым аналитиком.
Давид подошёл к ним тихо. Улыбался. Но это ничего не значило.
Когда узнал, что произошло, долго качал головой, чертыхался.
– Весело. Ничего не скажешь. На кого думаем? Багров и Соловьёв? Или сам заместитель министра? Или кто ещё?
– И то и другое возможно, – ответил Елисеев.
– Как и третье, и четвёртое. – Шульман, не спрашивая, отпил вина. Поморщился. Сказал: – Кислятина.
Лиля, которая Шульмана недолюбливала, считая клоуном, теперь несказанно обрадовалась его появлению:
– Вам не приходило в голову выяснить, почему оперов отпустили под подписку? Странное какое-то решение. По каким основаниям? Ничего не напрягает?
– Завтра попробую разобраться с этим. – Шульман вытер губы тыльной стороной ладони. – Что ещё?
– Много ещё чего.
Далее Елисеев рассказал Шульману о своей встрече с генералом Крючковым. Слушая шефа, Шульман щурился. Не возражал. Переминался с ноги на ногу.