– Добре, воеводы, все добре удумано, – говорил он бодро и весело. – Спокоен еду от вас. Токмо дозоры держите крепче, изгоном не пали бы на вас татары…
Иван Васильевич простился со всеми воеводами и, облобызавшись с сыном и братом Андреем меньшим, сел на коня.
– Помогай вам Бог! – крикнул он. – Токмо каждый час, а надобно будет – и каждые полчаса гонцов мне шлите. Да хранит вас и всех воев Господь!
Окруженный своей стражей, поскакал к Кременцу.
Октября восьмого, задолго еще до позднего теперь рассвета, стремянный Никиша Растопчин разбудил молодого великого князя Ивана Ивановича.
– Государь, – говорил он в тревоге. – Татары, государь!
Иван Иванович вскочил с постели, на которой спал в боевом одеянии:
– Гонца зови, гонца сюды!
Откинув полость шатра, вошел гонец.
– Сказывай.
– Татары двинулись, государь. По всему полю идут к берегу…
– Казимир с ними? – перебил гонца молодой великий князь.
– Нетути его, государь.
Иван Иванович перекрестился широким крестом:
– Слава те Господи! Прозорлив государь-то наш, угадал сие… – Вдруг снова тревога охватила его: – А может, король-то следом идет за ними, а что с левой руки у них?
– Нетути его, государь. Лазутчики наши бают, совсем сюды король не приходил и полков не присылал.
– Никиша, покличь борзо сюды из стражи моей Алешу да воевод прикажи созвать ближних, а перво-наперво князя Данилу Митрича Холмского. – Обратясь к гонцу и вздрагивая от утреннего холода, спросил: – Далеко ль от нас татары-то?
– Гонцы-то вестовым гоном гнали, государь. Я последний, пятый.
– Значит, верст за сорок от нас…
– Будь здрав, государь, – приветствовал Ивана Ивановича вошедший Алеша. – По приказу твоему.
– Гони немедля, Алеша, в Кременец, к государю, – сказал великий князь, – и доведи ему от меня, что татары к нам на Угру пошли, сей часец верст сорок от нас. Казимир же к Ахмату не приходил и полков своих не дал. Скажи государю, каждый час гонцов слать ему буду. С Богом, спеши!
Из дверей шатра стремянный Никиша доложил:
– Князь Холмский.
– Зови.
Князь Данила Димитриевич вошел.
Гонец, когда знаменитый воевода проходил мимо него, низко поклонился и почтительно молвил:
– Будь здрав, княже.
Князь Холмский приветливо кивнул ему и, обратясь к Ивану Ивановичу, воскликнул:
– Будь здрав, государь! По приказу твоему.
– И ты будь здрав! – ответил ему великий князь.
– О татарах ведаешь?
– Ведаю, государь.
– Король-то с ними?
– Нетути. У собя король-то; бают литовцы, хоша и полки он еще собирает, но сидит у собя: то в Троках, то в Вильне.
– Много раз отец мне сказывал: не будет король ныне воевать, – молвил княжич Иван. – Увидя, что Алеша уж к дверям подошел, Иван Иванович крикнул ему: – Стой, Алеша! Скажи еще государю, что, мол, лазутчики князя Холмского в Литве узнали, что король-то хоша и собирает еще полки, но все время у собя: то в Троках, то в Вильне. Данила Митрич, еще у тобя ничего нет?
– Нет, государь. Яз уж послал гонца в Кременец.
– Ну, с Богом, Алеша, – сказал Иван Иванович и, обратясь к гонцу от своих дозоров, добавил: – И ты иди…
В шатер, один за другим, стали входить ближние воеводы Ивана Ивановича на думу с ним.
Поздний октябрьский восход солнца начался при холодной, но ясной погоде. Солнце подымалось быстро, и лучи его били в небо, освещая уж и верхушки деревьев на соседних холмах. Солнечные лучи опускались все ниже и ниже и наконец, брызнув огнем в глаза воинам, осветили луга и поля, засверкали на кустах и травах.
В это время четко стали видны вдали темные, колеблющиеся линии скакавших татарских полков. Русские воины замерли, крепче сжимая в руках луки и стрелы. Пушкари стали у пушек и пищалей, заранее расставленных так, чтобы на переправах, куда стрелы не достанут, бить из них на середину реки. Из новых же пушек бить – по самому правому берегу, откуда татары переправу начнут.
Иван Иванович и воеводы его на конях въехали на холм позади полков своих и внимательно следили за всем, что происходило в заречье. Они молчали и громко, взволнованно дышали.
Вот уж слышны знакомые им крики и вопли татарской конницы. Конники мчались прямо к переправе.
– Ведомо им, где есть переправы, – молвил Иван Иванович, – но сие для них хуже.
Первый татарский полк вдруг остановился. Конники были поражены, увидев на левом берегу неподвижно стоявших русских воинов – и прямо перед собой, и вправо и влево вдоль реки, насколько глаз хватит!
– Не ждали! – злорадно крикнул князь Холмский.
Но татарам более стоять было нельзя: вслед за ними мчались другие полки…
Вот со своего берега бросаются конники ряд за рядом в холодную воду, бродом идут, а русские, к удивлению их, ничего не делают. Вот уж полк, густо сгрудившись, плывет посередине реки…
Вдруг перед рядами русских сверкнули огоньки в серых клубочках дыма, грохот прокатился вдоль берегов, а в гуще плывущих татар, словно в котле, все закипело. Люди и кони сразу поредели, вода окрасилась кровью, и вот уже несет течением убитых и раненых людей и коней, не успевших еще затонуть.
Но вот опять смыкают ряды татары, следующий полк соединяется с ними, и опять густо плывут они посередине реки. Опять гремят пищали и пушки, опустошая ряды татарских полков. Все же часть татарской конницы переплыла и уже бродом идет к берегу. Тут русские пустили в ход ручные пищали и частой стрельбой били справа и слева по людям и коням.
Уже четыре полка бились так в холодной воде, стараясь выйти на русский берег, и два часа уже гремят русские пищали, свистят стрелы из луков и самострелов. Есть убитые и раненые и от татарских стрел, но это не помогает степнякам, и вдруг их охватывает страх. Как стадо овец, шарахаются они назад, к своему берегу и, выходя на сушу, густо скопляются у пологого подъема.
Иван Иванович находит, что наступило время для новых, дальнобойных пушек, которые отлил маэстро Альберти после похода к Новгороду. Он делает условный знак пушкарям, и тяжкий густой рев раздается с русского берега, а в гуще отступающих воинов, на конях и пеших, выходящих из воды, образуются, словно просеки, кровавые полосы. Вот опустел уж татарский берег, пустеет и заречье.
Иван Иванович с воеводами едет по рядам своих полков, поздравляет с победой. Гремит «ура», и весть об одолении поганых бежит и вдоль берега Угры и вдоль берега Оки. Гонцы с подробными донесениями мчатся к селу Кременцу от всех воевод…
Все же напор степных орд не ослаб, и после обеда снова прискакали татарские полки, но на десять верст выше по Угре, к другой переправе, где стоял брат государя Андрей меньшой. Бой длился четыре часа, и помогали там друг другу соседние воеводы и с левой и с правой руки: пушкарей с пищалями присылали князю Андрею меньшому. И там татары были отбиты, а остатки их сотен бежали к Ахматову стану.
На другой день Ахмат почти вплотную подошел к берегу Угры со всей своей силой. Еще три дня татары упорно пытались пробиться на левый берег, но русские отбивали все отчаянные натиски степняков с большим уроном для них.
На пятый день Ахмат, потеряв надежду захватить левый берег Угры, отошел от реки, остановился в двух верстах от нее и распустил татар грабить литовские земли…
Снова началось стояние двух враждебных станов друг против друга.
Иван Васильевич вызвал к себе в Кременец сына и брата Андрея меньшого, князя Данилу Холмского и своих ближних воевод на думу.
Начал он совещание сразу с самой сути дела:
– Неведомо нам точно: пойдет на помочь Ахмату король или не пойдет. Посему нам силы свои не токмо беречь надобно, но и прибавить откуда можно. Яз ведаю, что братья Андрей большой и Борис, семьи отослав в вотчины, с полками идут в Кременец. Ахмат же, сами видите, пушек страшась, более не смеет на Угру идти без Казимира, у которого тоже огненная стрельба есть. Так на сей часец у нас с татарами.
Сын государя, брат и все воеводы согласились с этим.
– Можно было бы биться с татарами, – продолжал государь, – токмо яз не хочу победу в кости выиграть. В кости-то и всю Русь за ничто проиграть можно. Яз жду, опричь братьев, отряды некои конные с дальних мест московской земли. Ведомо мне, что казаки из татар тюменских и нагайских о набегах на Сарай мыслят. Слух сей надобно днесь через Литву пустить. Ведомо мне еще, что Менглы-Гирей набегал уж на литовскую землю. – Иван Васильевич помолчал и заговорил снова: – Против меня могут еще сказать: время теряем, зима идет суровая.
– Да, сие, государь, – воскликнул Иван Иванович, – токмо татарам во вред! Лазутчики наши бают, наги и босы татары, ободрались все. Кормов у них не хватает ни собе, ни коням, а мы ведь у собя, на родной земле…
– Истинно, истинно сие, – подтвердили воеводы.
– Все сие так, государь, – молвил князь Андрей, – токмо скажи, что деять-то нам надобно, дабы время нам выиграть?
Иван Васильевич усмехнулся и сказал:
– Деять? Трудное дело нам деять надобно. Хочу яз татар миром блазнить. Сим новгородцы мыслили мой поход остановить. Яз-то не остановился, Ахмат же, может, и ждать будет…
Все недоуменно переглянулись, не зная, что сказать, и возражать не смея.
– Государь, – заговорил Иван Иванович, – на Москве некои, не разумеющие ратного дела и ратной хитрости, скажут: страшимся мы…
– Пусть, сынок, московские собаки лают что хотят, – заметил великий князь. – Мы же, слыша, что и как ответит Ахмат, знаем, какие дела у него. Яз не хочу мира, а токмо хочу переговоров…
Все молчали в смущении.
– Добре, – сказал Иван Васильевич, – яз один за все ответ беру на собя…
Призвав к себе боярина Ивана Федоровича Товаркова, великий князь послал его к хану Ахмату со слугами многими, которые должны были на конях подарки везти хану и любимому князю его Темиру.
Ни хан, ни князь его Темир даров не приняли и от послов челобитной не слушали.
Ахмат сказал гневно:
– Не за дарами я пришел, а ради Ивана, что ко мне не идет и даней-выходов мне пятый год не дает. Пусть сам ныне придет, станет у моего стремени и молит прощения, а я его пожалую, приму челобитье…