– Добре, – сказал государь Иван Васильевич, выслушав всю грамоту.
Дьяк Майко, взяв хорошо очиненное гусиное перо, осторожно обмакнутое в чернила, на обороте грамоты написал: «По повелению государя грамоту от его имени подписал духовник государя Митрофан».
Просмотрев еще раз внимательно грамоту, Иван Васильевич возвратил ее дьяку, молвив:
– Скрепи моей золотой печатью.
Дьяк достал тонкий шелковый шнурок алого цвета, продел сквозь нижний конец пергамента, соединил оба конца его и обернул с обеих сторон тонкими золотыми пластинками.
Потом положил между двух створок стального чекана, сильно ударил по нему и выбил золотую печать государя с изображением Георгия-победоносца на коне, копьем поражающего дракона. По краю печати, вокруг этого нового герба московского, были выбиты все титулы Ивана Васильевича.
– Знатно изделана, – похвалил государь, любуясь печатью. – Ну, ныне все закончено. Ко времю успели. Вишь, солнце-то как весело встает, играет на морозе! Ну, давайте помолимся, потом посидим малость и проводим с Богом князя Василь Иваныча в путь-дорогу…
Московский посол Петр Федорович Заболотский вернулся из Твери в самое соловьиное время, мая второго, когда соловьи, угнездясь среди кустов боярышника, бузины и орешника, поют от зари до зари.
Весна началась сразу и прочно. Дни еще с конца апреля стоят погожие и теплые. Отцвели уж и осина и вяз. Теперь же, как зацвела береза, сразу, будто по волшебству какому, все кусты и деревья ласково зазеленели, покрываясь нежной, душистой листвой. Светло, тепло кругом и радостно. Окна в трапезной Ивана Васильевича растворены, и солнечные пятна от них ярко горят на стенных узорочьях и вспыхивают в поставцах на золотой, серебряной и хрустальной посуде. За окнами пролетают бабочки, жужжат пчелы и мухи.
Государь Иван Васильевич сидит, как всегда, около окна, Иван Иванович стоит возле него. Слуги убирают со стола после раннего завтрака. Вскоре должен прийти вместе с дьяком Майко и боярин Петр Заболотский, возивший от обоих государей московских свадебные поздравления и подарки великому князю тверскому Михаилу Борисовичу.
– Побыл он в Твери-то немало, – сказал Иван Иванович, – видать, было ему там на что глядеть и что слушать…
– Да, – усмехнувшись, заметил Иван Васильевич, – хочешь увидеть и услышать тайное – не бойся тратить время. Сие есть целая наука. Разумеет по-польски и по-литовски князь Михайла, как наш Заболотский?
– Разумеет и он оба сии языка, – ответил Иван Иванович. – Мыслю, не зря сидел он там…
– Послушаем – узнаем, – молвил старый государь и задумался, глядя в окно.
В сенцах послышались шаги, и дворецкий Петр Васильевич, постучавшись, отворил дверь, пропуская боярина и дьяка.
– Будьте здравы, государи, – приветствовал великих князей Заболотский, помолясь на образа.
Дьяк молча поклонился обоим государям; он был уже сегодня у них, докладывая о приезде посла из Твери.
– Будь здрав и ты, – сказал Иван Васильевич, протянув Заболотскому руку для поцелуя и, обратясь к дворецкому, приказал: – Вели-ка, Петр Василич, слугам небольшой стол к окну поставить, ближе к духу весеннему, который сюда к нам из сада доходит. Да медов и хмельных стоялых и сладких подай, а к ним нешто снедомое, по своему разумению…
За столом боярин Заболотский рассказывал о вельможных панах польских и литовских, бывших на свадьбе, и возмущался их надменностью и презрением ко всему русскому.
– Наших православных обычаев и духовенства нашего не чтили совсем, – говорил он с возмущением, – да и с великим князем тверским, и со внучкой своего круля были яко с ровней своей…
Иван Васильевич усмехнулся и молвил:
– Нет у них ни уваженья, ни послушанья к государям своим. Привыкли на сеймах королям приказывать, яко своим слугам. Всяк там пан-вотчинник собя государем мнит.
Иван Васильевич метнул острый взгляд на посла своего и спросил:
– А ты лучше скажи, куда дело-то зашло у Михайлы с Казимиром?
Заболотский покраснел и слегка заволновался.
– Далеко зашло, государь, – внешне спокойно ответил он. – Тайно видясь с самим владыкой тверским Вассианом и другими доброхотами нашими…
– С кем?
– С князьями Микулинским и Дорогобужским, – продолжал боярин. – Бают они, докончанье у князь Михайлы с королем уж подписано…
– В чем?
– Докончанье с тобой князь Михайла порушил, а круль за то ему крест целовал идти войной на тобя, ежели ты с Тверью заратишься… По обычаю-то епископ Вассиан за великого князя докончанье сие подписывал…
– Добре! – воскликнул Иван Васильевич, резко встал и зашагал вдоль покоя.
Заболотский тоже поднялся со своего места и стоял, тревожно следя за государем. Иван Васильевич неожиданно остановился против боярина и, пронизывая его взглядом, спросил:
– А из наших московских удельных кто к сему руку свою приложил?
Боярин Заболотский смутился и чуть замедлил с ответом. Глаза государя стали смотреть подозрительно.
– Из наших? – торопливо заговорил Петр Федорович. – Не ведаю. Все же нити есть, а из зарубежных дети князей Можайского Ивана, Димитрия Шемяки и Василья Боровского…
– А из наших, московских? – настойчиво повторил государь.
– Бают… от молодых верейских грек един, именем Петр, в Тверь ездит…
Иван Васильевич переглянулся с сыном. Это заметил Заболотский и, смутившись еще более, замолк в волнении.
– Пошто у тя язык-то отнялся? – подозрительно взглянув на боярина, резко спросил Иван Васильевич.
– Страшусь, государь, – бледнея, ответил Петр Федорович, – не смею близких тобе называть.
– Сказывай.
– Через Петра-грека князь Василь Михайлыч верейский сносится с великим князем тверским и с крулем Казимиром, а княгиня Марья Андревна, родная племянница супруги твоей, через круля вести от отца своего, Андрея Палеолога, из Рыма получает.
Иван Васильевич опять переглянулся с сыном, но суровый взгляд его заметно смягчился. Он понял, что Заболотский не скрывал ничего от государей своих, а только боялся обвинять родню их.
– Яз мыслю, государь, – добавил Заболотский, – что рымские и польско-литовские вести за Вереи и к московским грекам доходят…
На этом замолк Заболотский из почтения к государям, но меж слов его, по выражению его лица и голосу, можно было догадаться, кого бы он хотел назвать еще в Москве. Иван Васильевич на уточнении не настаивал и продолжал:
– А ты мне самое главное-то обскажи. Какие там у них в Твери трещины? Какие в Твери гости-купцы, черные и сельские люди?
– Как и у нас в московской земле, как и в новгородской и псковской, так и в тверской. В городах там черные люди кишмя кишат и все с лавок на площадях торгуют. В Твери их, пожалуй, столь же, как на Москве…
– На Москве-то не менее двух тысяч, – заметил дьяк Майко.
– Не ведаю числом-то, – продолжал боярин Заболотский, – но много их там. Более чем в Туле, чем в Коломне или Можайске. Бают, у них, как и у нас, с кажным годом более и более возле сел и деревень «рядки»[125] разные строятся. В тверской земле яз сам видал возле сел у торговых дорог такие торжки. Живут там кузнецы, сапожники, бондари, шубники, кожевники, ножовники, замочники, гончары, колесники и другие. А которые из них тароватей, то, как и у нас, в города идут, в посады, наймаясь в работники по рукомеслу или на промыслы.
– Верно сие, – заметил Иван Васильевич. – Ныне по всей Русской земле, по всем градам и весям так и есть. За деньгами все тянутся: и оброки,[126] и боры,[127] и мыт, и прочие пошлины все ныне хотят деньгами брать.
– Истинно, государь, – продолжал Заболотский. – Посему везде, яко грибы, растут в больших городах ряды и рядки, а у дорог сельских – рядки, торжки и торжишки. Все ныне за деньгой гонятся, и многие из них вельми богато живут.
– А все ж более таких, у которых что денег, то все в кармане, – усмехнувшись, молвил дьяк Майко, – а что одежи, то все на собе!
– Всякое бывает, – заметил Иван Васильевич, – а все ж ныне соха больше кормит, а поит, одевает и обувает – торг да промысел.
– Истинно, государь, – подтвердил Заболотский, – токмо не к рукам сие князю Михайле. Силы у него нет настоящей, дабы своих торговых людей от татьбы и разбоя оградить и у собя и у соседей.
– Почему тверичи к Москве и тянут, – молвил Иван Васильевич и, улыбнувшись, спросил: – А как принимал тя князь Михайла?
– С честью великой, – оживился Петр Заболотский, понимая, что угодил государю и что беседа их заканчивается. – Благодарить просил меня государей обоих, весьма дарам радовался. Ответные дары дал, которые яз боярину Ховрину с описью князя тверского привезу днесь же. Узорочье там разное, шелк китайский, килимы[128] шемахинские, жемчуг и прочее. Вот опись сему.
– Добре, – заметил Иван Васильевич и, обратясь к своему дворецкому, приказал: – Прими, Петр Василич, опись от Петра Федорыча. Потом вы оба с Димитрием Володимирычем дары в мою казну вложите. А что и какое все там, поглядим мы после. – Государь вдруг весело рассмеялся. – Дарам, баишь, нашим радовался? – воскликнул он. – Поди, радовался им, яко черт ладану! Ну, Бог с тобой, Петр Федорыч. Спасибо за добрую службу. Иди отдыхай.
Когда Заболотский вышел, Иван Васильевич сурово спросил дьяка Майко:
– А ну-ка, сказывай, кто из наших князей и бояр-вотчинников на Литву и Польшу глаза косит?
– Есть такие, – ответил Майко, – вот ежели верейский узел развяжем, то многие нити будут в руках у нас.
– Истинно, – усмехнувшись, согласился Иван Васильевич, – токмо бы хоть одну нитку в узле сем поймать. Худо нам с тобой без Курицына-то!
– Бают, – смутившись от государевой усмешки, заговорил Майко, – шепчут по углам, что племянница у твоей государыни выманивает много из княжой казны. А на что? О сем бы нам вместе с Ховриным подумать надобно.