Мало того, «жестянщики» лезут в небо. Правда, их пузыри с моторами, дирижабли, летают пока что едва-едва, но кто знает, что будет дальше? А король на все это смотрит и благосклонно кивает…
Солнце выбралось из-за облака и затопило землю новым потоком жара. Роберт, промокнув лоб платком, окликнул возницу:
– А попить у тебя, случаем, не найдется?
– А как же, сударь, – кучер вытащил флягу, встряхнул ее. – Только тут осталось на донышке. Да и нагрелась, вы уж не обессудьте.
– Ладно, чего уж, – Роберт протянул руку. – Впрочем, погоди. Мы ведь сейчас через ту деревню поедем? Вон, впереди?
Но извозчик его разочаровал:
– Нет, сударь. Развилка тут, видите? Деревня прямо, а нам налево, к мосту. Хотя можем заехать, коли желаете. Крюк небольшой.
– Нет, не нужно, – решил барон. – А вон там что за домик?
До деревни оставалось еще с четверть мили, но один из домов стоял на отшибе, рядом с развилкой, и до него было рукой подать. Простенький, но опрятный, с белеными стенами и соломенной крышей, он, казалось, сошел с картинки. Трава вокруг зеленела ярко, будто ранней весной. Яблони, на которых обильно завязались плоды, обнимали деревянный заборчик. Синие ставенки были распахнуты, как ресницы.
– Травница живет, с бабкой, – пояснил кучер.
– Что за травница?
– Ух, красивая девка. Только хитрая больно.
В дальнейшие пояснения он, вопреки ожиданиям, вдаваться не стал. Роберт почувствовал любопытство, да и ноги захотелось размять.
– Знаешь, братец, загляну-ка я к твоей травнице. Воды попрошу. А ты здесь подожди, я быстро.
– Как прикажете, сударь.
Барону почудилось, что эта последняя фраза прозвучала слегка насмешливо. Он быстро взглянул на кучера, но тот смиренно потупил взор. Роберт хмыкнул и выбрался из повозки.
От резкого движения голова закружилась. Барон, покачнувшись, ухватился за бортик. В глазах потемнело – весь мир вокруг налился чернильным светом. Мрак, пропитанный приторно-сладким запахом, сочился прямо из воздуха, сгущался, стискивал горло. Исчезла дорога, повозка канула в темный омут. Лишь впереди сквозь липкую пелену еще виднелся домик с синими ставнями; Роберт впился в эту картинку, как утопающий – в спасательный трос, и рванулся к ней, почти теряя сознание.
Ноги будто застряли в густой смоле, но он все-таки сумел сделать шаг и сразу почувствовал, как черные путы рвутся. Воздух ворвался в легкие, солнечный свет продрался сквозь мрак, и тот рассыпался хлопьями.
– Сударь, что с вами?
Барон ответил не сразу. Несколько раз глубоко вздохнул, осторожно повел головой из стороны в сторону. Что это сейчас было? Перегрелся на солнце? Скорее всего. Но вроде все обошлось. Не тошнит даже, только слабость в ногах, и пить хочется совсем уже нестерпимо.
– Все в порядке, – сказал он кучеру. – Жди.
Сошел с дороги и двинулся через лужайку к дому. Трава была по колено – мягкая и густая, как ворсистый ковер. Нагнувшись, он прикоснулся к ней и ощутил ладонью прохладу, неведомо как сохраненную до полудня.
Дверь отворилась, и ему навстречу шагнула девушка – среднего роста, смуглая от загара, в простом домотканом платье без украшений. Волосы перехвачены узкой лентой, серые глаза смотрят приветливо и спокойно.
– Здравствуй, хозяйка, – сказал Роберт. – Воды бы напиться, а то в горле пересохло – сил нет.
– Здравствуйте, сударь. Сюда, прошу вас. Передохните, я мигом.
Она указала ему на скамейку под яблоней. Роберт сел, и тень окутала его ласково, отгородила от злого солнца. Он вытер лицо и ослабил ворот сорочки. Девушка уже шла к нему с огромной глиняной кружкой.
Вода была сладкая, будто в сказке, восхитительно-ледяная – даже слегка заломило зубы, когда он сделал несколько нетерпеливых глотков. Зато в голове окончательно прояснилось.
– Спасибо, красавица. Звать-то тебя как?
– Яна.
Роберт снова оглядел дворик. Машинально отметил, что светопись отсутствует совершенно – нет даже пресловутых насечек на притолоке. Отпил еще воды, поинтересовался лениво:
– Так, значит, с бабкой живешь?
– Да, сударь. – Его осведомленность она приняла как должное.
– И не страшно тут, на отшибе?
– Чего ж нам бояться? – Травница отвечала вежливо и с почтением, но ни капли не тушевалась. Смотрела прямо.
– Ишь ты. А воры если?
– Что ж они, дурные совсем?
Барон рассмеялся. Разговор ему нравился.
– Сама посуди – собаку вы тут не держите, заборчик хлипкий, только для красоты. Кто же вас защитит в случае чего? Вот был бы я, к примеру, грабитель – что бы ты стала делать?
– Тогда иная была бы встреча. Вы, сударь, и до забора бы не дошли.
– С чего вдруг? Что меня остановит? Охранного света – ни единого проблеска.
– Свет ваш, чернилами разведенный, нам ни к чему. И без него управимся.
– Ох, красавица. – Настроение у Роберта улучшалось с каждой минутой. – Значит, светопись тебе не мила? Ты прямо как те стратеги из Железного Дома. Еще чуть-чуть – и скажешь, что надо машины строить.
– А и то. Светопись ваша многим ли по карману? Такая, чтоб всерьез помогла? В городе вон у каждого второго дверь исцарапана. Последние гроши отдают – защита, дескать. А толку? Света в этих насечках – тьфу, капелюшечка, кошка на хвосте унесет. Вор заберется – даже и не почешется. Или ошибаюсь я, сударь?
Барон собирался уже сострить на тему того, какие умные нынче пошли селянки, но глянул на собеседницу и придержал язык. Понял – шутки сейчас не к месту. Нет, она не обидится – просто пожмет плечами, да и вернется в дом. И разговор на этом будет закончен. А такая перспектива ему, Роберту, отчего-то совсем не нравилась.
Поэтому ответил серьезно:
– Видишь ли, сделать настоящую охранную светограмму – это работа, требующая серьезной квалификации. И стоит она недешево, специалистов мало. Вот, например, сейчас я видел ювелирную лавку – там все на совесть сделано. А в простых домах, которые на окраине… Если кто-то по дурости готов платить шарлатанам – это его проблемы. По-моему, все просто. Ну, хозяюшка, чего же ты хмуришься? Не соврал ведь, объяснил все как есть.
– Вижу, что не соврали, сударь. И простите, если поперек что скажу. Только ведь шарлатанам не по дурости платят, а по неведению. Откуда же людям знать, как правильно все устроить, если те, кто светом всерьез владеют, секреты промеж собою хранят? А коли уж поделятся с кем, то три шкуры взамен сдирают.
– Ну-ну, не преувеличивай. Да, светопись доступна не каждому. Это, однако, не чьи-то происки, а законы природы. Врожденный дар имеется не у всех. Что ж поделаешь? Но если он есть – пожалуйста, иди учись, чтобы использовать его эффективно. Никто эти знания за семью замками не держит. В университеты, заметь, принимают даже простолюдинов.
– Может, и принимают. Только с дырой в кармане туда все равно не сунешься. Да и сколько тех университетов – с десяток на всю страну наберется?
Роберт подумал, что в этом она права. Учебных заведений, где преподают светопись, очень мало, и программа там сложная, нацеленная на то, чтобы студент стал мастером высочайшего класса. Отсутствуют, условно говоря, ремесленные училища для средних умов. Так уж повелось исстари.
Считается, что мастера света должны быть интеллектуальной элитой. Нельзя, мол, чтобы такие навыки достались глупцам. Звучит логично, но в результате многие, не попав в университет, пытаются развить дар на свой страх и риск, а потом шарлатанствуют по углам. Споры об этом идут не первый год и даже не первый век. Но официальная позиция неизменна: слабые самоучки – меньшее зло, чем сильные дураки.
Объяснять все это травнице барон, конечно, не стал. Сказал примирительно:
– Пойми, абсолютного равенства не бывает. Это любого дела касается. Мы вот вспомнили с тобой про машины – они разве всем доступны? Тот же поезд хотя бы. Если в вагон не пустят, потому что на билет не хватило, тоже начнешь возмущаться и руками махать?
– Нет, не начну, я тихая. – Она улыбнулась. – Зато там, где машины, шарлатанам меньше раздолья. Вот, положим, наскребла я все-таки на билет, села в вагон, а он никуда не едет. Тут даже я пойму – дурят глупую девку. Без всякого дара соображу. Не то что с вашим светом заумным.
– А ведь и правда – хитрая, – заметил барон.
– Такая уж уродилась. А что же мы, сударь, с вами все во дворе сидим? Пойдемте в дом, обедать самое время. Картошечка с маслицем, да и еще кой-чего найдется.
– Прости, красавица. – Барон с сожалением развел руками. – Пора мне, в городе ждут. Впрочем, я в ваших краях еще неделю пробуду, а то и две. Может, как-нибудь загляну. Не выгонишь?
– Приезжайте, – просто сказала Яна. – Я буду рада.
Роберт поставил кружку на лавку, приподнял на прощанье шляпу и зашагал обратно к дороге. Забрался в повозку, кивнул кучеру – можно ехать. Оглянулся на дом. Девушка, стоя у калитки, смотрела вслед.
Дрожки катили по наезженной колее, а Роберт фон Вальдхорн, советник кронпринца Альбрехта, вспоминал свой неожиданный диспут с сельской девчонкой. И думал о том, что последнее слово, как ни крути, осталось за ней.
Только когда лошадь добрела до моста и солнце, окунувшись в реку, взметнуло сноп золотистых искр, барон встряхнулся. В двадцатый раз за день приложил ко лбу промокший платок и спросил возницу:
– А бабка у нее – тоже травница?
– Вроде того. Люди разное говорят.
– Разное? Например?
Возница пожал плечами, сплюнул в дорожную пыль и буркнул сквозь зубы:
– Ведьма.
Глава 9
Фон Рау проснулся около девяти. Выпил чаю и снова отправился в кабинет, чтобы дочитать рукопись.
Ночью ему привиделся весьма любопытный сон. Генрих словно бы сам пережил все то, о чем успел прочесть накануне. Сон был подробный, поразительно яркий, насыщенный запахами. Даже теперь, после пробуждения, чудилось временами, что ноздри щекочет пыль, поднятая с дороги горячим ветром, и пот стекает по лбу.
Приснились, правда, и такие детали, которых не было в тексте. Например, полуобморок у развилки, когда барона окружил мрак. В рукописи ни о чем подобном не говорилось, и Генрих решил, что эта сцена порождена его собственным подсознанием. Такая вот реакция на события вчерашнего вечера, когда ему привиделись чернильные тени в комнате.