С этой мыслью он заснул.
Наутро настроение оказалось неожиданно бодрым. Позавтракав, Генрих закурил трубку и огляделся в поисках свежего номера «Столичного наблюдателя» – Эльза всегда выкладывала газету на стол. Но быстро сообразил, что сегодня – выходной, воскресенье, и новости узнать не удастся.
Мысли невольно возвращались к расследованию. Генрих досадливо чертыхнулся – вчера ведь сам себя убеждал, что можно забыть обо всем со спокойной совестью. Но что поделаешь, была у него такая черта – возникал раздражающий дискомфорт, будто комар над ухом зудел, если в порученном (пусть даже опротивевшем) деле оставалась незавершенность. Доброжелатель назвал бы это профессионализмом, сам же Генрих страдал и злился.
Сейчас он вспомнил, что у него еще есть непрочитанная книжка про Жженый Лог. Кроме того, было чувство, что факты, которые уже стали ему известны, готовы сложиться в единую и осмысленную картину. Не хватает только какой-то малости, подсказки, чтобы предугадать дальнейшие действия «фаворитки».
Понимая, что ничем хорошим это не обернется, Генрих взялся за телефон.
– Слушаю. – Генерал, как и ожидалось, оказался в конторе. Ну да, сейчас не до выходных.
– Ваше превосходительство, – сказал Генрих по возможности вежливо и нейтрально, – простите за беспокойство, я вас надолго не отвлеку. Хотел только уточнить одну деталь по нашему делу.
– Фон Рау, вам больше нечем заняться? И оставьте этот елейный тон – меня от него тошнит. Быстро, коротко – что вам нужно?
– Я насчет первых жертв. Про аптекаря вы подробности выяснили. А про механика? Есть между ними связь?
Надо отдать должное генералу – он не бросил трубку, даже не выругался. Знал, что собеседник не будет любопытствовать попусту.
– Да, связь имеется. Они земляки. Аптекарь вырос в этом чертовом Дюррфельде, а механик – в городке по соседству. Но больше – ничего общего. Не похоже, чтобы они были знакомы между собой.
– Ага… Хорошо, спасибо.
– Вам это о чем-нибудь говорит?
– Пока нет. Но если что – я сразу с вами свяжусь.
Опустившись в кресло, Генрих задумался.
Итак, с Дюррфельдом связаны две жертвы из трех, а также королевский советник Роберт фон Вальдхорн. Третья жертва – профессор – вроде бы выпадает из ряда. В той деревне он не был. Но!
Профессор – специалист по истории монаршей семьи. Более того – главный специалист…
Последняя мысль почему-то царапнула, как заноза. Генрих буквально кожей почувствовал – еще секунда, и его озарит. Замер, ничего не замечая вокруг. Пепел из погасшей трубки просыпался на ковер.
Спокойно, спокойно. Думать дальше…
Возможно, в Дюррфельде произошло нечто важное для династии. Некий малоизвестный, но ключевой исторический эпизод. Механик и будущий аптекарь – непосредственные свидетели. Историк, в свою очередь, нарыл что-то в архивах. Теперь всех троих убивают, чтобы замести след.
Логично? Да. Но это еще не главное.
Убийца – не хмырь с кинжалом, а светописец невероятной силы. Сельма каждый раз увеличивает мощность потока. Наибольшая доза достается профессору. То есть тому, кто сам ничего не видел, но знает и понимает историческое значение.
Как тут не вспомнить: «Scientia potentia est».
Знание – власть.
«Фаворитка» не просто убирает свидетелей. Она, выражаясь по-простецки, колдует. Совершает темный обряд. И таким способом «меняет русло истории».
Как именно это работает, пока непонятно. Но главный вопрос в другом – кто станет последней и, видимо, решающей жертвой?
Да, на заклание приносят знающих. А кто знает о династии больше всех? Больше, чем даже королевский биограф?
Сам король? Но к нему сейчас и близко не подобраться. Кроме того, «фаворитка» сказала, что ничего не замышляет непосредственно против королевской семьи. И хоть тресни, Генрих готов поспорить, что она не врала.
Есть одна мысль, догадка. Вот только как бы ее проверить?
Впрочем, чего мудрить…
Генрих поднялся, шагнул к окну, задвинул плотные шторы. В комнате стало темно. Он зажег лампу, подошел к зеркалу. Сосредоточился и сказал:
– Сельма, ты мне нужна.
Глава 16
Он подождал несколько секунд, но ничего не происходило. Генрих закрыл глаза и представил себе «фаворитку» с ее холодно-безупречными чертами лица, пронзительным взглядом и губами, растянутыми в усмешке. Мысленно повторил ее имя и снова вгляделся в зеркало.
Воздух в отраженной комнате всколыхнулся, как над костром. Сельма появилась у Генриха за спиной. Нет, она не соткалась из пустоты, а просто подошла от двери, будто там, в зазеркалье, была у него в гостях.
– Ну чего тебе, Генрих? – спросила она несколько недовольно. – Заняться нечем? Бездельничаешь?
«Сговорились, что ли?» – подумал он. Вслух произнес:
– А ты? Уже убила всех, кого надо?
– Нет, только собираюсь, – не моргнув глазом сказала Сельма. – И буду признательна, если ты прекратишь меня отвлекать.
Она подняла ладонь, словно собираясь стереть свое отражение, как стирают со стекла осевшую влагу. Генрих поспешно предостерег:
– Погоди! А если я знаю, кто твоя цель?
– В самом деле? Ну, поделись.
– Секунду. Хочу предложить тебе уговор. Понимаю, что от своего плана ты не откажешься, но давай так – сейчас я назову должность, и, если угадаю, ты выслушаешь меня, прежде чем набросишься на этого человека. Выслушаешь лично, глядя в глаза, а не через иллюзию в зеркале.
– Генрих, Генрих. – Она укоризненно покачала головой. – К чему этот детский сад? Ты все еще надеешься помешать? Неужели той демонстрации было мало?
– Да, все еще надеюсь. Поэтому и хочу с тобой встретиться. У меня есть что сказать, поверь. И показать, в чем ущербность твоего замысла.
– Милая попытка, только вот блефуешь ты неумело. Так что извини, но…
– Ты хочешь убить верховного хрониста Девятиморья.
Воцарилось молчание. Сельма, прищурившись, всматривалась из зеркала в лицо Генриху. Тот не отводил взгляд.
– Признаюсь, ты меня удивил, – произнесла наконец она. – Что ж, это даже к лучшему. По крайней мере, мозги у тебя еще не усохли. И что ты, позволь спросить, намерен делать с этим прозрением?
Генрих перевел дух и мысленно похлопал самого себя по плечу. Догадка верна, а блеф, несмотря на скепсис «фаворитки», удался. Сельма тем временем продолжала:
– Надеюсь, начальству ты не докладывал? Сам должен понимать – если контора попробует остановить меня, получится только хуже. Хуже для вас, естественно. Но на всякий случай предупреждаю отдельно – хронист помечен следящей искрой. Я сразу узнаю, если вы захотите его увезти и спрятать. И успею перехватить. В результате я своего все равно добьюсь, но трупов будет гораздо больше. Ты слушаешь меня, Генрих?
– Да, – сказал он. – Я слушаю.
– Напоминаю – я готовилась к этому не год и не два. В моем распоряжении колоссальный резерв энергии. В случае чего я отброшу всякую щепетильность и начну бить по площадям.
– Хватит, Сельма. Сама же признала – я не дурак, так что не надо повторять десять раз. Если бы я хотел устроить тебе засаду, то не стал бы сейчас с тобой разговаривать. Хочешь, могу дать слово, что приеду один. Но встретиться мы должны.
– Ладно, Генрих. Будем считать, что ты меня убедил. Мне нужно еще пару часов, чтобы все окончательно подготовить. Приезжай в полседьмого к особняку хрониста. Адрес – Четвертый Речной проезд, дом один. Не опаздывай.
Зазеркальная Сельма развернулась и шагнула к двери. Генриху показалось, что и в реальности он слышит цокот каблучков по паркету. Машинально взглянул через плечо – и, как обычно, никого не увидел.
Как ни прискорбно, «фаворитка» права – генералу звонить бессмысленно. Впрочем, после вчерашней бойни Генрих и сам не надеялся на контору. Теоретически можно, конечно, поднять по тревоге полк королевской гвардии, оцепить весь этот Речной проезд и дать солдатам приказ – стрелять без предупреждения. Вот только вряд ли поможет. «Удар по площадям», обещанный Сельмой, – это наверняка не метафора. Сумасшедшая баба, если захочет, всю улицу зальет кровью.
Придется рассчитывать на себя. И надеяться, что тот аргумент, который Генрих предъявит Сельме, окажется хоть и простым, но достаточно убедительным.
Осталось придумать, чем занять себя в оставшиеся часы. Книга? Нет, вдумчивое, серьезное чтение – это не то. Мешает волнение, трудно сосредоточиться. Лучше что-нибудь простенькое, ни к чему не обязывающее.
Свежие газеты были бы кстати. Но раз их нет, сойдет, пожалуй, «беседка» – собственно, ее основное свойство как раз в том и заключается, чтобы бессмысленно губить время.
Генрих заново набил трубку, с наслаждением затянулся. Прошел в кабинет, с нарочитой неторопливостью устроился за столом. Взял чистый лист бумаги.
О чем он тут беседовал в прошлый раз? А, ну да, о чертополохе. И разговор, помнится, прервался буквально на полуслове. Эксперт-доброволец так и не успел объяснить, что означают колючки на гербе у «стекольщиков».
Вот и продолжим тему.
Припомнив псевдоним тогдашнего собеседника, Генрих вывел на листе: «Геральдика. Вопрос. Коллега Легат». Ниже быстро нацарапал: «Коллега, если помните, мы общались на днях, но нам помешал какой-то досадный сбой. Меня интересует чертополох как геральдический символ. Если у вас есть время, буду рад услышать подробности». Тут же подумал, что «услышать» – не самое подходящее слово для общения по переписке, но было поздно. «Беседка» уже приняла вопрос.
Легат ответил довольно быстро: «Да, коллега Тевкр, конечно, я помню. Не успел вам ответить толком. Ох уж эти пресловутые флюктуации! Иногда они весьма раздражают, верно? Касаемо же предмета нашего разговора – имеется любопытный момент…»
Буквы перестали проступать на бумаге, и Генрих уже подумал, что опять вмешалась либо стихия, либо вездесущая «фаворитка», но на этот раз обошлось. Собеседник просто взял паузу, чтобы собраться с мыслями. После чего продолжил: «Так вот, шипы на гербе Стеклянного Дома появились совсем недавно – по историческим меркам, во всяком случае. Примерно лет двадцать – тридцать назад. Причем появились без всякой помпы и официальных оповещений. Просто герб отчего-то вдруг стали рисовать с ними. И что самое удивительное – в экспертной среде это прошло почти незамеченным. Будто все молча приняли к сведению и сразу потеряли всяческий интерес. Теперь-то, задним числом, я понимаю, насколько все это странно. И недоумеваю – почему лично я ни разу не задавался этим вопросом? Позор! Посыпаю голову пеплом…»