– Нет, не голодный. Устал. Посижу немного. Буквально пару минут…
Он рухнул в мягкое кресло. Ольга, приглядевшись к нему, нахмурилась:
– Генрих, что с тобой? Генрих!
– Ничего, – сказал он. – Хороший был дед… Ты пойми, нельзя было по-другому. Он сам так захотел, сам! В здравом уме, в твердой памяти… Вы, говорит, молодой человек, не спорьте… Это я-то – молодой человек… И, главное, так четко все разложил по полочкам… Методы, мол, надо применять те же самые… Умник, пес бы его подрал, теоретик хренов… Не тем будь помянут, конечно… Сам бы попробовал, когда вот так, в глаза глядя… Дергаешь, а он рассыпается… Это что – нормально, по-твоему? Пещера… Клинок, понимаете, закалился… Сказки народов Севера…
Он еще что-то говорил, сбивался, начинал снова, а Ольга, сев к нему на колени, целовала его и гладила по лицу. Потом он молчал, прижимая ее к себе, а за окном надрывался ветер.
– Нацарапаю себе еще одну руну, – сказал Генрих, несколько успокоившись. – Легонько, чтобы только до утра продержалась. А то засну ненароком.
– Не надо царапать. Я тебе дам отвар. Там травка такая, почти волшебная. Можешь сидеть всю ночь, а утром все равно будешь бодрый.
Он улыбнулся через силу:
– Так вы у нас, фройляйн Званцева, еще и ворожить изволите на досуге?
– Нет, герр фон Рау, не обессудьте. Такими талантами похвастаться не могу. А вот травница знакомая есть.
– Так, погоди… Знакомая травница?
– Да, а что такого? Землячка. Из империи, я имею в виду. У нас там это почетно. Не то что в вашем Девятиморье. Впрочем, что с вас взять? Дикари-с.
– Следите за язычком, сударыня. Вы порочите страну пребывания.
– Докладывать побежишь?
– Нет, Оля, – он чмокнул ее в макушку, – докладов с меня достаточно. Но завтра утром мы с тобой соберемся и знакомую твою навестим.
– Зачем это?
– Хочу задать ей пару вопросов. Насчет ее ремесла. Это важно. Помнишь мою историю? Там тоже была такая вот…
– Я помню, – сказала Ольга. – Спросить-то можно. Варя – девица невредная, без закидонов. Если понравишься, то, может, что-нибудь и расскажет.
– Задействую все свое колоссальное обаяние.
– Не переусердствуй только, мастер-эксперт.
Дав Генриху это ценное наставление, Ольга зашевелилась и стала выбираться из кресла. Пояснила:
– Пойду траву заварю.
– Служанке не доверяешь?
– Не в доверии дело. Лучше самой.
Вернулась она минут через десять. Принесла две большие чашки с дымящимся ароматным напитком. Одну протянула Генриху, из другой хотела отпить сама.
– Стой, – сказал он, – а тебе зачем?
– С тобой посижу.
– Не надо, Ольга. Подожди, не спорь. Я серьезно. Мне не помешает собраться с мыслями. Может, я что-то упустил. В общем, раз уж спать мне нельзя, то надо использовать время с толком. Все обдумать, наметить план. Тебе совершенно незачем маяться со мной за компанию. Поверь, мне будет спокойнее, если я буду знать, что ты мирно дрыхнешь под одеялом.
– Я не хочу оставлять тебя одного.
– Так будет лучше. Правда.
– Ну хоть в спальню-то проводишь, мыслитель?
– В спальню провожу.
Он допил отвар и поднялся.
В гостиной было темно. Уличный свет не проникал сквозь плотные шторы. Генрих сидел, откинувшись в кресле, и размышлял. Вернее, пытался размышлять. Получалось плохо. Память то и дело возвращала его в кабинет Хирта. Старик кивал, говорил: «Смелее!» – и превращался в стеклянное изваяние. Осколки сыпались на пол, бумага сгорала на алтаре, и все начиналось заново.
Генрих подумал, что надо чем-то себя отвлечь, иначе толку не будет. Вспомнив, что видел на столе подложку для светописи, проковылял туда и зажег торшер. Взял лист бумаги и вывел свой псевдоним для входа в «беседку».
Что обсуждают в Стеклянном веке? Посмотрим.
Несмотря на ночное время, в «беседке» кипела жизнь. Реплики следовали одна за другой. Похоже, забава была в этом мире гораздо более популярна, чем в прежнем. Стиль общения, правда, несколько удивил.
Некий Луч-из-Тьмы предупреждал, например, заранее: «Железноголовым, у которых шестеренки вместо мозгов, читать противопоказано! Технофилы – ступайте мимо! А всех адекватных господ, для которых светосияние – не пустой звук, приглашаю в мой уголок. Выкладываю по главам трактат о постижении ослепительной данности…»
Генрих поскреб в затылке, пытаясь понять, что такое «светосияние» и как оно может являться звуком. Вряд ли так выражался кто-то из университетских профессоров. Судя по всему, в новом мире аудитория «беседки» расширилась, причем сильно.
Знаток с псевдонимом Топор и впрямь рубил правду-матку: «Двадцать пять лет назад у них сорвалось, не вышло. Хотя план был наглый, просто до изумленья. Десять миллионов в золотых слитках – лично этому ублюдку-жестянщику, которого прочили на пост канцлера. Слитки тайно переправлялись из-за Белой реки. К счастью, его величество оказался мудрее…»
Попробовал вмешаться Этруск: «Но позвольте, коллега, откуда сведения?»
Ответы посыпались как горох:
«Тильзитский гусь тебе коллега!»
«За парту, школяр! В гимназию!»
«Смазку оботри, техноложец!»
«Ушлепок. Из-за таких, как ты, едва страну не проспали. Проснулись бы однажды с циркулем на фасаде…»
Генриху стало смешно. Последний оратор даже не представляет, как близок к истине. Правда, на фоне «золотых слитков» его гипотеза выглядит бледновато. Ну-ка, еще раз, как там? «Тайно переправлялись». Из-за реки, понятное дело. Спасибо, что хоть не с Марса…
Отвлекшись на эти мысли, Генрих потерял нить дискуссии. Попробовал вникнуть снова, но персонажи уже сменились. Барышня по имени Свечечка щебетала: «Можно гладить и даже кормить с руки! Они такие пушистые и забавные!!! А корм продается рядом, там еще такие пакетики, очень-очень удобно!»
С ней снисходительно общался Светляк: «Вы правы, фройляйн. Кормят и гладят. Милые глупости. Но я не за тем приехал. Тут, если дальше к лесу пройти, поляна. Исторический арсенал. Доспехи, руны – строго по хроникам. Если есть дар, то скидка. Можно фотографироваться. Снимок – полторы марки. Вот, например».
На странице, к вящему удивлению Генриха, начала проявляться картинка – деревья, шатры и фигуры в шлемах. Выглядело все несколько схематично, словно карандашный набросок, но довольно отчетливо. В прежней «беседке» такого и близко не было – как-то обходились словами.
Под рисунком множились комментарии:
«Мощно, Светляк!»
«В целом – аутентично, но есть неточности. Во-первых, по поводу каркасного шлема должен заметить…»
«Адрес подскажешь, друг?»
Больше Генрих не выдержал – скомкал исписанные листы и бросил в корзину. Наверное, для историков вроде Хирта и Штрангля сравнение «беседок» из двух миров стало бы истинным удовольствием. Они с головой окунулись бы в эту клоаку, собирая материал. Но Генриху мешала брезгливость.
Тоска накатила новой волной.
Никто в этом городе, да и вообще в стране не сможет его понять. По той простой причине, что все они – из другого мира. Все поголовно, за исключением ведьмы, которую он должен завтра убить.
– Генрих!
Он поднял голову и подумал: «Мысли она, что ли, читает?» Из зеркала на него смотрела Сельма фон Вальдхорн.
Глава 17
Если верить зеркальному отражению, Сельма сейчас находилась в той же комнате, что и Генрих. Ее кресло стояло у него за спиной, чуть слева, но он, наученный опытом, оборачиваться не стал. На коленях у ведьмы лежала книга – не какой-нибудь фолиант зловещего вида, а заурядный томик в бурой обложке, раскрытый на середине.
– Что, – спросил мастер-эксперт, – тебе тоже не спится?
– Как видишь. Решила напоследок тебя проведать. Подумала, что мы так и не пообщались толком. Все как-то на бегу, впопыхах. То ты меня душишь, то из револьвера палишь. Словом перекинуться некогда…
Ее речи были язвительны как всегда, но голос звучал бесцветно, будто она исполняла роль по инерции. Как пожилая актриса-кокаинистка, оставшаяся без дозы.
Эффект от расщепления личности, судя по всему, нарастал, вызывая болезненные скачки настроения. Кипучая активность, которую Сельма демонстрировала в течение дня, теперь сменилась приступом меланхолии. А еще в глазах у нее затаилось нечто, чего Генрих прежде не замечал.
– Тебе страшно, – констатировал он.
Она вздрогнула, как от пощечины, но ответила:
– Да, мне страшно. А ты не боялся бы, зная, что еще день-другой – и твой разум испарится, как лужа?
– Думаешь, я тебя пожалею? Зря. Ты сама заварила всю эту кашу.
– Мне не нужна твоя жалость, – она скривилась, – о себе лучше думай, Генрих. Чтобы завтра не сдохнуть сразу.
– Я тебя не разочарую.
Они обменялись мрачными взглядами, потом фон Рау пробурчал:
– Давай сменим тему. Попортить друг другу кровь мы успеем при личной встрече. Покажи лучше, что читаешь.
Сельма с усмешкой развернула книгу к нему.
– Стихи? – изумился Генрих. – С каких пор ты склонна к романтике? Или это так проявляется твоя вторая, еще не отравленная натура?
– Научный интерес. У меня тут баллада о храбром рыцаре, которого красотка-колдунья заманила в свои владенья. Автор, правда, неизвестен. Фольклор.
– Рыцарь там, насколько я помню, спасся.
– Да, спасся, – кивнула Сельма. – Прямо как в жизни. Вырвался из этого треклятого Дюррфельда. И больше никогда туда не вернулся. Нашел себе в столице жену и жил с ней долго и счастливо.
Он долго молчал, переваривая услышанное. Сельма глядела куда-то мимо него, рассеянно водя пальцем по переплету. Ветер за окном уже не завывал непрерывно, а лишь вздыхал, как охрипший пес.
– Ладно, – произнес Генрих, – раз мы опять подняли эту тему, поговорим конкретно. Я по традиции расскажу тебе, что я понял. А ты будешь комментировать.
– Начинай.
– Итак, ты решила изменить прошлое. Выяснила, что переместиться туда материально нельзя. Можно только воздействовать на чье-то сознание. Да и то в редких случаях. Объект воздействия не пойдет против своей натуры. Человек в прошлом сделает то, что нужно тебе, только если и сам готов был так поступить. Да, вот именно. Надо выбрать момент, когда история уже готова была свернуть. Оставалось лишь подтолкнуть ее аккуратно. Или даже не подтолкнуть, а подуть, пошептать на ушко.