– Паро… возы? — перебил Пестель. — Это что такое? Пар возят?
– Нет, что вы! — засмеялся капитан. — Это машины такие, паром двигаются и тележки за собой цугом тянут. По железным дорогам. А тележки есть грузовые, есть пассажирские. Да все скоро сами увидите.
Павел Иванович вспомнил, как их караван полтора месяца прорубался через дебри Охотского тракта, и поежился. Это что же получается? Дикая Аляска по железным дорогам катается, а Россия-матушка — все на лошадках да по рытвинам и ухабам? И тут наконец-то ему стал ясен смысл слов Бенкендорфа о проверке в провинциях революционных идей. Это же так просто! Эксперимент! Не ввергать всю огромную страну в хаос революционных преобразований, не подвергать народ страданиям перестройки — а страдания при этом неизбежны! — но спокойно, без риска больших потерь опробовать на ограниченной территории новые идеи, а потом все хорошее перенести в Россию. И стократно прав император, простив заговорщиков: зачем бессмысленно отправлять в расход превосходно образованных людей, когда можно их ум и таланты пустить в дело? Да похоже, что все эти автономии — сплошной эксперимент! Какой же станет Россия, когда его результаты хлынут на ее просторы?! Дух захватывает, господа!
Павел Иванович улыбнулся и всей грудью вдохнул солоноватый, с легкой горчинкой воздух. Он словно впервые почувствовал себя по-настоящему свободным от висевшей долгие месяцы над головой мрачной петли, и это невероятно волнующее ощущение подлинной свободы наполнило его душу таким счастьем, какого он не испытывал никогда.
– Филипп Артамоныч, — взлетел на мостик запыхавшийся Алексей Тараканов, — у нас, похоже, беда!
– Что за беда? Гардемарин, доложите, в чем дело.
Кашеварова, похоже, невозможно выбить из равновесия, подумал Пестель. Или он красуется передо мной?
– Я проходил по пассажирской палубе и заметил, что забыл убрать карточку с двери каюты, предоставленной баронессе. Она осталась незанятой, и я зашел проверить, все ли в порядке. Тут нас крепко качнуло, и из-под койки вывалилось что-то вроде сундучка. Небольшой такой, как раз в саквояже можно пронести. Подумал, что баронесса забыла в спешке, подобрал, поставил на стол, а у него крышка вроде как стеклянная, и что-то тикает! Как часы.
– Так что же мы стоим? А ну, пошли!
Невозмутимость капитана как рукой сняло. Алексей первым рванулся к трапу, Кашеваров и Пестель поспешили за ним. Однако молодые ноги опередили намного: когда старшие только ступили с трапа на коврик коридора, гардемарин уже выскочил из каюты с «сундучком» в руках.
– За борт его, за борт! — крикнул капитан и посторонился, пропуская юношу наверх.
Каблуки Алешиных сапог простучали по железу палубы и затихли. Кашеваров поднял руку ко лбу, видимо, хотел перекреститься, но не успел: послышался грохот, пароход резко качнуло на левый борт, и множество криков возвестило о том, что страшное что-то все же произошло.
Глава 27
Через три недели
Контр-адмирал Гагемейстер, правитель Аляски и одновременно главный правитель всего Русама, с удовольствием оглядел новоприбывших. Они расположились прямо на траве на пологом склоне холма. Внизу, на утоптанной дорожке, ведущей к двухэтажному зданию правления, служащие поставили стол с бумагами (с моря задувал ветерок, и Леонтий Андрианович придавил бумаги камнем, подобранным на обочине дорожки) и три стула — один для Гагемейстера, а два заняли его ближайшие помощники — правители: Русской Калифорнии — Павел Иванович Шелихов (Иван Александрович Кусков, основатель крепости Росс, скончался в 1823 году) и Русских Гавайев — Тимофей Никитич Тараканов. В сентябре главный правитель обычно подводил итоги за прошедший год, за Шелиховым с Таракановым отправлялся корабль, и они являлись с отчетами и своими семьями — отдохнуть в стольном граде и немного попраздновать. К этому времени в Ново-Архангельске всегда скапливалось довольно большое количество новопоселенцев с Большой земли, и правители отбирали из них тех, кто был годен, а главное — нужен, для работы в их «хозяйствах».
В этот раз к распределению подгадал караван декабристов. Сто двадцать пять еще не старых высокообразованных мужчин — как же Леонтию Андриановичу не радоваться и не быть довольным?! А кроме того, на «Святом Николае» прибыли долгожданные атрибуты награждений и повышений в чинах служащих Русама (те же Шелихов и Тараканов получили по «Владимиру» 4-й степени, благодаря чему перешли из мещан в сословие дворян), в том числе высочайший указ о присвоении Леонтию Андриановичу звания контр-адмирала. Главный правитель, солидный остзейский немец, обрадовался новым эполетам как ребенок и тут же водрузил их на плечи черного морского сюртука, чтобы появиться перед офицерами при полном параде. Пускай они и бывшие, а некоторые даже в отставке, но, вообще-то, бывших боевых офицеров не бывает. Пусть увидят, что их судьбами распоряжается не чиновный штафирка, и попусту не оскорбляются.
Да-а, прибыть-то они прибыли, а ведь могли и не доплыть. Кому-то очень хотелось, чтобы прощенные бунтовщики исчезли в пучине океана. Но — кому? Неужто господину Бенкендорфу? А что — отличный ход для неизбежного наказания: государь являет милосердие ко всем, даже жаждавшим его смерти, но у Бога свой суд, и суд этот беспощадный. Мало ли кораблей гибнет на пути в Русам?! То бишь прежде гибло, теперь это — большая редкость, однако бывает, можно и не дойти. Что делать — стихия! А вот бомба — отнюдь не стихия! И весьма любопытственно, как была устроена: что-то там тикало… До воды не долетела — взорвалась. Ежели это случилось бы в каюте возле машинного отсека, «Святому Николаю» пришел бы капут. А так — в борту образовалась лишь вмятина с трещинами, пришлось пластырь брезентовый накладывать. Ну да это — пустяки! Вьюноша героический, весь переломанный, в госпитале лежит, но главное — живой. Вечор Таракановы всем семейством его навещали, да и от декабристов Пестель с Трубецким и Волконским приходили с благодарностью. А поэт Рылеев сочинил даже нечто вроде оды. Вот и сам он, главный правитель, контр-адмирал, сегодня с утра почтил героя-гардемарина…
Гагемейстер и хотел начать свою речь со столь яркого примера исполнения гражданственного долга. Но подумал, что это прозвучит выспренно, особенно перед людьми, которые сами готовы были пожертвовать жизнью ради блага Отечества (они так думали — ради блага, а во что бы вылилось их выступление — ведает лишь Господь Бог), и поступил очень просто.
– Господа, перед вами правители автономных провинций Российской империи, — звучным, «летящим» голосом, каким отдаются команды на корабле, начал контр-адмирал. — Меня зовут Леонтий Андрианович Гагемейстер. Волею ныне почившего в бозе государя Александра Благословенного и Главного правления Российско-Американской компании восемь лет назад я был назначен правителем всей Русской Америки, или Русама, как мы ее называем промежду собою. Наши Аляска, Калифорния и Гавайи — места, с нетерпением ждущие приложения ваших незаурядных умственных и физических сил. Я адмирал российского флота, говорить красиво не умею, поэтому предлагаю вам задавать вопросы, а мы, — он оглянулся на сидящих за столом Тараканова и Шелихова, — мы все постараемся на них ответить. Да, вот еще… Вопрошающих покорнейше прошу называть себя, поскольку мы пока что не имеем чести знать вас всех в лицо.
Первым поднялся Пестель, представился, поклонившись Шелихову и Тараканову, поскольку с Гагемейстером был уже знаком, попросил разрешения обращаться по имени-отчеству.
– Разумеется, господа, разумеется, чувствуйте себя свободно, — поспешил главный правитель, прекрасно поняв мягкий упрек: вот, мол, сам назвался, а остальные как бы на обочине. — Прошу извинить, что не представил моих коллег, и исправить ошибку. Павел Иванович Шелихов и Тимофей Никитич Тараканов — люди в Русаме весьма известные и уважаемые. Кстати, Тимофей Никитич — зять императора Орегона Маковаяна Ютрамаки. — На этих словах Леонтий Андрианович невольно оглянулся на сидевшего за спиной Тараканова, успел заметить, как недовольно дернулась его борода, и поспешно добавил: — Я это говорю не ради повышения авторитета господина Тараканова — он в этом не нуждается, — а чтобы всем стало понятно, насколько тесно с нами связано молодое индейское государство. — Он хотел было сказать, что гардемарин, спасший всех новоприбывших, — прямой племянник того же индейского императора, но это посчитал уже излишним.
Пестель снова поклонился.
– Леонтий Андрианович, а не соблаговолите ли немного подробней поведать нам о достижениях Русама? Тех, кои послужат всей России?
Гагемейстер мог поведать о многом. Например, об Антоне Козыреве, чьи открытия нефти, железной и медной руды, черного каменного угля, песков для производства стекла и многого другого решительно двинули вперед горнозаводское хозяйство. Правда, не будь Черепановых с их талантами и необычайно изворотливой смекалкой, столь успешного развития могло и не быть. Взять хотя бы железные дороги с паровозами или укатанные шоссе опять же с паровыми повозками — Мирон Черепанов придумал заливать эти дороги «варом» — густыми отходами от перегонки черной нефти в белую — и выравнивать специальным катком. Ехать по ним потом — одно удовольствие! А для необъятной России отсутствие хороших дорог — это же не просто бедствие, это — бездонная пропасть на пути развития! Вот черепановские придумки и станут мостами через эту пропасть.
Можно рассказать и о дубининском керосине, который те же Черепановы используют в паровых машинах для кораблей; об Уильяме Райте, приблудном англичанине, оказавшемся отличным доменным мастером, который наладил выплавку чугуна и литье стали в таком количестве, что в новом поселении Шелихове поставили завод по производству всего железного — от сковородок и плугов до пушек и ружей. Можно и о школах для местных ребятишек, начало которым положила Наталья Алексеевна Шелихова, а теперь этих школ более трех десятков, да вот учителей не хватает. Можно о святителе Иннокентии, который переводит Священное Писание на местные языки, чем привлекает в лоно православной церкви сотни аборигенов, при том что в необъятной России тьма народов и народностей, не ведающих на родном языке Слова Божьего…