— Ну что? Скоро Индия, а там домой?!
А однажды остановился возле Фёдора Михайловича и сказал:
— Ну что, помощник, пойдём и мы с командой покрасим?
— Нет, я сначала вот удочку доделаю! — Фёдор Михайлович показал леску.
— Всё бы тебе с удочками возиться! — усмехнулся капитан.
— Привычка! Я во время войны под Севастополем только, бывало, автомат в сторону — сразу за удочку. Целый взвод ухой кормил!
— Ну ладно, — сказал Иван Савельич. — Вызываю тебя на соревнование!
— А что за победу?
— А я твой компот выпью!
— Это почему же? — Фёдор Михайлович вскинул голову.
— А потому, что победителю сразу два компота. Свой и побеждённого.
— Ну ладно! — сказал помощник. — Посмотрим.
Он сбросил рубашку; капитан остался в одних плавках, повязал голову полотенцем, и они стали размечать, где кому работать.
Но в это время из радиорубки выглянул начальник рации:
— Иван Савельич! Радиограмма! С «Уссурийска»!
— Неги, капитан! — крикнул Фёдор Михайлович, а мне сказал: — У него сын третьим штурманом на «Уссурийске» плавает. Семья-то морская. Все плавают, никак собраться не могут. Один во Владивосток — другой из Владивостока. Один в Индию — другой в Америку.
Капитан прочитал радиограмму, замахал ею, как флажком:
— Полундра! Витька тоже к Малаккскому проливу подходит. Встретимся! За дело, ребята, чтоб всё сверкало!
Мы работали катками. А Иван Савельич красил кистью и приговаривал:
— Ну, теперь уж точно, быть помощнику без компота!
ВСЁ БЫВАЕТ…
Красили мы хорошо, но солнце работало ещё быстрее. Сначала пароход стал розовым, через несколько минут — ярко-красным. А скоро наступила ночь.
Я тоже ждал сообщений из дому. Где-то рядом летели точки и тире, но всё мимо моей каюты.
Я оделся и пошёл на мостик.
Открыл дверь, занёс ногу и шагнул не на палубу, а прямо в звёзды.
Из-за горизонта поднимался Южный Крест. Над мачтой разгорался Скорпион… А возле звёзд, на мостике, опять торчали три головы. Опять дружки собрались. Веня был на вахте, Коля-артековец оторвался от грузовых бумаг, вышел подышать, а Митя отстучал все радиограммы, все принял — и к дружкам.
То и дело по горизонту полз какой-нибудь огонёк, пробиралось сквозь ночь судёнышко. Не столкнуться бы. Место серьёзное — впереди Малаккский пролив, Сингапур. Океанский перекрёсток!
Ребята о чём-то разговаривали. Я подошёл к ним: всем вместе повеселей.
— А птиц киви в Зеландии видел? — спросил Митя. Он ещё нигде не был.
— Н-нет, — сказал Веня.
— А что, некогда было? — спросил Коля.
— П-поч-чему? Мы на «П-пионере» там месяц стояли. Я охнул. На «Пионере»! Это ведь на нём мне нужно было идти в плавание!
Тут из открытой рубки раздался усталый голос:
— Зеландия Зеландией, а какого-нибудь японца не проспите. А то будем здесь без штанов в воду прыгать.
В рубке на диванчике дремал, накрывшись фуфайкой, Иван Савельич. Дремал да прислушивался. Веня штурман-то молодой…
— Смотреть, к-конечно, надо, — обиделся Веня. — Смотрим.
— Лучше нужно, внимательнее, — сказал капитан. — А то мало ли что бывает.
— А что? — спросил Митя.
— Всё, — усмехнулся Иван Савельич, но отвечать не стал: ночь, время позднее. Хотелось отдохнуть.
А что «всё», мы увидели на следующий день. После обеда собралось на корме позагорать полкоманды. Боцман на скамейке ремонтировал модель каравеллы и жаловался:
— На тебе! Вёз сыну, а она в шторм в каюте расшиблась!
Фёдор Михайлович, прохаживаясь, заглядывал в тетрадку и повторял английские слова. А у переборки с графином в руке стоял Ваня — в очках и в трусиках. Он запрокидывал графин, поливал из него на плечи, чтоб лучше брался загар, и улыбался:
— Ну всё, идём в Малакку и в Пенанг! Рубашки покупать!
За бортом, отражаясь в воде, шли тяжело гружённые суда. Вдруг боцман привстал и закричал:
— Ты смотри, ты смотри, куда прёт! Мы бросились к борту.
Прямо на нас шёл большой японский танкер. Ни на палубе, ни в рубке не было ни одного человека.
— А наши что, не видят? Эгей! — крикнул боцман и, сунув каравеллу под скамью, побежал наверх.
Все бросились за ним.
Наверху в рубке тоже смотрели в сторону танкера. Японцы шли почти нам наперерез.
Иван Савельич смотрел в бинокль:
— Что они, вымерли там? Отворачивать должен был танкер.
Веня стоял у двери.
— Б-быстро на руль! — крикнул он вахтенному. — П-пра-во р-руля!
— Есть право руля!
Нос парохода пошёл вправо. Но японцы всё равно шли почти на таран! Они не отворачивали.
Ещё метров двести — и мы столкнёмся…
— Гудок! — крикнул Иван Савельич и бросился на крыло. Резко потянулись над судном гудки.
— Ещё п-право десять! — отрывисто приказал Веня. Судно резко отвернуло, и тут мимо нас, словно вырулив на улицу, пронёсся «японец». На его палубу, сумасшедше протирая глаза, выскакивала команда.
— Очумели?! — красный от возмущения, крикнул Иван Савельич. — Ну собаки, ну барбосы! Перепились! На вахте уснули…
На палубе у нас матросы размахивали руками, шумели:
— Уснуть на вахте среди дороги! Сони паршивые! Глаза у них от сна заросли!
— Зачем ругаться? — сказал вдруг «Чудеса ботаники». — На технику понадеялись.
— На технику! — рассердился капитан. — Со своей техникой голову скоро потеряют. Техника техникой, а голова головой!
Штурманы смотрели в сторону «японца», вслед убегающему флагу с солнышком.
— Не кормить бы их неделю! — погрозил им Ваня графином. — Тогда они по-другому работали бы! Не дрыхли бы на вахте!
ТАКАЯ МОРСКАЯ ЖИЗНЬ!
Мы шли рядом с экватором, к младшим братьям Сингапура. Весь вечер над маленькими встречными островками поднимались душные облака, собирались в густые, цветастые тучи, потом сталкивались, и всю ночь то над форштевнем, то за кормой взрывались гигантские молнии, размахивали электрическими руками. Иногда по палубе прокатывался ливень. Нас обдавало тёплой водой, и снова начинали скоморошничать и сердито дурачиться молнии.
Слева при вспышках кудрявились берега Индонезии. А справа, как шкатулка, переполненная живыми светлячками, оставался Сингапур.
Я сидел в радиорубке рядом с начальником рации, среди потрескивающих аппаратов, и слушал, как какой-то итальянец кричал из-за океана:
— «О мама миа!»
— О гот! — сердился где-то немец. Откуда-то тихо донеслось:
— «Шота Руставели», «Шота Руставели», говорит «Москва-радио»!
Я вскочил:
— Это же рядом с моим домом! Но вдруг послышалось:
— «Старый большевик». «Старый большевик». Я — «Уссурийск», прошу капитана. Приём, приём!
— Сейчас, сейчас! — как-то приподнято сказал начальник рации.
Я бросился за капитаном.
У рубки уже собралась целая толпа. Начальник остановил всех движением пальца: «Тихо!» — и сказал в микрофон:
— «Уссурийск», «Уссурийск»! Я — «Старый большевик»! Приём, приём!
И оттуда снова раздалось:
— Капитана, капитана!
Иван Савельич, волнуясь, схватил трубку:
— Витя, Витька! Это ты?
— Здравствуй, отец! — донеслось из висевшего на стене динамика. — Как здоровье?
— Всё в порядке! — весело сказал Иван Савельич. — А твоё?
— Нормально! — сказал Витька грубоватым голосом.
— Ну, так встретимся в Сингапуре? — спросил Иван Савельич.
Витька замялся, а потом сказал с улыбкой в голосе:
— Встретимся, отец. Обязательно дома встретимся.
— А сейчас?
— А сейчас на Камчатку! — сказал Витя.
— А домой, к маме, зайдёшь? — спросил тихо Иван Савельич. — Заглянул бы, скучает…
— И ты бы заглянул, — откликнулся Витя.
— Я не могу! Некогда! — быстро сказал капитан. — У меня груз! Люди ждут.
— И у нас груз! — ответил Витя. — И тоже люди. Ждут. Вся Камчатка.
Кто-то на «Уссурийске» рассмеялся.
— А мы вот в Индию. В Бомбей! А потом домой… — Иван Савельич потёр вдруг нос, вздохнул: — Ну ладно. Будь здоров, Витька! Будь здоров, говорю. Привет капитану.
Из аппарата на стене донёсся уже другой голос:
— Слышу, слышу, Иван Савельич, привет, привет!
В рубке снова что-то затрещало. И кто-то в эфире затянул:
— «О Неаполь, о мама миа!»
Начальник рации выключил аппарат. И Иван Савельич махнул рукой:
— Вот и поговорил с сыном!
Начальник задиристо поднял вверх руку с согнутым пальцем и сказал:
— Вот жизнь морская! Отец с сыном раз в три года поговорили! Это на берегу разве кто поймёт? — Он сердито прошёлся из угла в угол. — А что поделаешь? Люди ждут груз!
А я осторожно спросил:
— А с Москвой можно будет поговорить?
— С Москвой? Это когда пройдём Андаманские острова. За ними попробуем. Они как забор на пути. Ничего почему-то не слышно. Один треск, мяу да мяу… А за ними попробуем!
СЕМЕНА ДЕРЕВА С КРАСНЫМИ ЦВЕТАМИ
В Малакке мы остановились ненадолго, на рейде. Капитан торопился не зря: люди ждали работы. От берега к нам одна за другой тянулись по знойной воде баржи с полуголыми худыми грузчиками — малайцами, индийцами и увозили мешки с рисом к серым пакгаузам.
Я часто подходил к борту и смотрел в сторону города.
Когда-то мой братишка, который погиб на фронте, перебирал малайские марки, на которых был нарисован полосатый тигр, и вслух мечтал: «Малакка… Сингапур…»
И мне тоже хотелось посмотреть на землю, о которой мечтал мой брат.
Может, поэтому капитан подошёл ко мне и хлопнул по плечу:
— Ну-ка, держи бумаги! Едем в город часа на два!
Мы сели в маленький катер и через полчаса сошли на причал у небольшого мутного канала. В канале по илистой жиже двигались какие-то странные кузнечики. Я остановился посмотреть на них, но Иван Са-вельич позвал:
— Потом! В конторе ждут.
Мы поговорили в конторе с чиновником — толстым носатым индийцем, подписали нужные бумаги, капитан позвонил в порт Пенанг, чтобы готовились к приёмке груза. А потом с торговым агентом-малайцем мы пошли по тихому городку.