Девять дней назад умер великий и несравненный Мехмед Фатих— завоеватель. Сегодня, согласно шариату[6], кончился траур по старому падишаху и должен принять священную саблю Османа новый султан.
Сам Баязет Второй стоит на мраморном возвышении и нетерпеливо ждет конца приготовлений шейх-уль-ислама. Новый султан молод, высок и широк в плечах. Лицо его чуть смугловатое, нос с горбинкой, крупные черные глаза и аккуратно подстриженная бородка — все это придавало облику султана красоту и мужественность. Впоследствии его назовут Баязетом Блистательным.
Шейх-уль-ислам что-то долго возится у золотого блюда, на котором под шелковым покрывалом лежит сабля основателя империи. Шейх знает, что в таких случаях торопиться не надо. Может быть, он ждет святого дервиша из Конии. Только он, посланец монашеского ордена, по древнему обычаю может торжественно опоясать священной саблей нового султана при восшествии на престол.
Наконец, святой дервиш появился. Шейх-уль-ислам торжественно подошел к золотому блюду, откинул пурпурное покрывало:
— Нету бога, кроме бога, и Магомет—-пророк его!—воскликнул он и поднял над головой тяжелую кривую, в золотых ножнах саблю. Рукоятка ее украшена крупным алмазом — освещенный солнцем камень разбрасывал по сторонам яркие снопики лучей, искрился, как раскаленный уголь.
Старец в белом до пят бурнусе и двенадцатиугольной меховой шапке — знак ордена дервишей — подошел к шейху, поклонился и принял в тощие коричневые ладони священное оружие.
— Аллах велик! — скрипучим голосом пропел дервиш и, поцеловав саблю, начал подниматься по ступеням возвышения. На каждой ступени он произносил строки из Корана. Их почти никто не понимал: дервиш говорил на древнем языке, который сохранился только у нищих монахов Конии.
Баязет шагнул к дервишу и низко склонил голову. Это был последний поклон султана, больше нигде, никогда и ни перед кем он голову склонять не будет. Святой остановился против султана, еще раз поцеловал саблю и привычным, быстрым движением опоясал ею Баязета:
— Смотрите, люди, аллах дает вам властелина, вот вам повелитель правоверных, тень бога на земле, царь царей, избранный среди избранных, ваше величие, ваш падишах! Да хранит его аллах множество лет, да будет он славой великого и святого рода Османа. Поклонитесь ему!
И все правоверные пали ниц, прикоснулись лбами к толстым коврам, потом шумно встали и простерли руки к высокому куполу мечети:
— Слава падишаху! Да живет он вечно!
Баязет властным взглядом окинул толпу, поднял руку. Шейх- уль-ислам поднес ему Коран, султан опустил руку на священную книгу и начал громко и раздельно произносить слова присяги...
...Выйдя из главного входа, султан остановился у высокого подножия мечети. Солнце ударило в глаза, Баязет прикрыл их ладонью, но тут же отдернул руку. Каждый жест падишаха должен быть величественным, походка степенной, осанка гордой, одежда блистательной. На него смотрят тысячи глаз. Около мечети Ай- София, около ипподрома, около усыпальницы Мехмета Фатиха, вплоть до ворот старого дворца стоят шпалеры воинов в белом одеянии, за которыми толпятся тысячи правоверных. Окна, крыши домов, заборы, ограды, площади, памятники — все это тонет в скоплении верноподданных, которые шумят, кричат, размахивают руками — приветствуют властелина.
Со стороны Эдирне-капу послышались пронзительные звуки зурн и дробь барабанов. За Золотым рогом ударил пушечный салют.
Султан спустился по ступеням, к нему подвели серебристо-белого коня, он ловко вскочил в седло и выехал на середину улицы. К нему присоединилась свита на вороных конях, за свитой пристроился великий визирь с пашами, и шествие началось.
Баязет величественно кивал головой то в одну, то в другую сторону, и оранжевая кисточка на его синей феске перекидывалась с боку на бок.
За свитой великого визиря шел караван верблюдов. Животные покрыты зеленым бархатом, между горбами сидят чиновники султанской казны и держат на руках широкие подносы. На них сверкает богатство падишаха: алмазы различной величины и формы, золото, длинные нити жемчугов, диадемы, украшенные изумрудами, перстни с крупной бирюзой. Пусть правоверные знают: властитель их не только родовит и знатен, но и богат.
За караваном шествуют знатные особы. Сверкают на солнце их цветные одежды, сияют ордена.
За знатью — сыновья и родственники султана, вслед им в закрытых колясках с решетчатыми окнами — гарем. Он многочисленный. Все жены падишаха должны видеть торжество их повелителя, их же не видит никто.
И самая желанная для народа — последняя часть процессии. Четыре больших повозки с резными, открытыми сундуками громыхали коваными колесами по камням мостовой. Здоровенные рабы—нубийцы, сверкая белыми зубами, захватывали широкими пригоршнями только что отчеканенные медные и серебряные монеты и бросали их в толпу. И сразу прерывались шпалеры воинов, люди бросались на мостовую и, давя друг друга, расхватывали деньги.
Щедр новый султан! Десятки задушенных, искалеченных и избитых в этой свалке. Ликует Стамбул!
Вечером под сводами Старого императорского дворца собрались сильные мира сего на торжественный ужин. Здесь под величественной верандой, украшенной эфесским мрамором, на невысоком подножии, на коврах установлен тяжелый трон падишаха. Над ним — балдахин из бледно-розового шелка с вышитым на нем гербом Османидов. По обеим сторонам карлики размахивали страусовыми опахалами, навевая прохладу. Около стен—широкие диваны. Гости знают: после целования полы султана он произнесет тронную речь. Поведает ли падишах о своих истинных замыслах, сказать было трудно, но как собирается править империей он должен сказать.
Баязет вошел переодетым. Все знали: новый султан и раньше любил красивые наряды, теперь же он превзошел себя. Белая, как снег, чалма с рубином и пером черно-зеленого отлива венчала его голову. Такая же белая, до пят стамболина[7], под ней кафтан, шитый золотом, широкий пояс в драгоценных камнях с золотой пряжкой, алмазная цепь на шее и золотой полумесяц на ней.
После целования его полы, когда шейх-уль-ислам, великий визирь и все гости расселились на диваны, султан встал и начал свою речь:
— Отныне, вступая по воле всевышнего на престол моих великих предков, я беру в свои руки бразды правления империи и халифата[8], уповая на поддержку неба, я продолжу дело высокочтимого Мехмеда Фатиха, да будет священно его имя в обоих мирах. Я буду управлять государством столь справедливо, что каждый мой подданный будет пользоваться благоденствием, законностью и свободой. Вечная слава аллаху!
— Аллах велик! — подтвердили гости хором.
— Предки наши принесли империи славу и могущество — мы будем достойны наших предков. Великий Мурад завоевал для нас Сербию, Баязет Молниеносный покорил Болгарию, Мурад Второй разбил крестоносцев, славный сын его Мехмед Завоеватель покорил Византию, Боснию, Морею, Грецию, Албанию, Молдову и Валахию. Мы обратим свои взоры на Север, ибо аллах предопределил нас для великих дел. Мы поднимем священное знамя пророка на объединение всех мусульман вселенной, мы поставим всех, кто проповедует веру Магомета и годен носить оружие, на священную войну против неверных. Поглядите на Север, там стоят разрозненные юрты: Крымский, Астраханский, Казанский, и загадочная, кеобгштная, молчаливая страна—Русь. Мы возьмем под свою руку Крым, Казань, Астрахань и Золотую Орду и вместе с ними бросим" под копыта наших коней все земли от Черного до Белого моря. Мы раздвинем наши границы до океана и водрузим знамя великого Османа над миром. И я молю бога ниспослать мне свою благодать во преуспевание всех моих начинаний!
— Велик аллах!
— А теперь сядем за столы и примем те яства, что ниспослал нам аллах.
Гости степенно и чинно направились внутрь дворца, где были расставлены столы.
ВОЛЯ ПАДИШАХА
Великому визирю Азизу Хюнкару речь падишаха показалась чересчур хвастливой. Баязет наметил сделать больше того, что сделали все султаны империи. Мало того, он задумал присвоить себе сделанное его предшественником султаном Мехмедом. Несколько лет назад советник великого визиря паша Авилляр, который чаще жил в Крыму и в Золотой Орде, чем в Стамбуле, донес Хюнкару, что трон Менгли-Гирея начинает шататься, а среди латинян готовится бунт. Визирь, узнав об этом, посоветовал султану вмешаться в крымские дела. Мехмед верил великому визирю и тотчас же послал к берегам Кафы флот и войско. Новый султан даже не упомянул об этом. Видно, хочет крымскую победу себе присвоить. А ведь он больше, чем кто-либо другой, знал, как это происходило. Все, что в Кафе было, делалось через Авилляра, а паша еще тогда лучшим другом Баязета был.
...Когда турецкая эскадра, разгромив Кафу, взяла ее, султан позвал Авилляра и сказал ему:
— Я сына своего наместником Кафы ставлю, но он молод и неопытен. Ты поедешь с ним, и на твои плечи я возлагаю все заботы о тех землях. Помни одно: Кафа — город малый, но он нам на-
добен. Отныне один глаз мой будет устремлен на реку Дон, а за ним есть река Волга, а далее лежит земля руссов. До холодных северных морей дойдут границы моей империи, и для тебя теперь нет более важного дела, чем это. Иди туда, живи там, волю мою верши. Дорогу на Русь расчищай. Тебе это с руки. Ты ведь когда- то у руссов жил.
...Приехал паша в Кафу, на кого надо положил тяжелый налог, кого надо заковал в цепи и отправил в Стамбул, кого надо приказал утопить в море. Консула Кабелу отправил на галеры, его масария Феличе велел повесить за ребро на крюк. Лучшие церкви велел переделать в мечети, худшие велел сжечь. Зрело рассудив, велел возвратить из плена Менгли-Гирея и посадил его снова на крымский трон. Посадивши, спросил:
— Кто у тебя, хан, соседи? Как ты с ними живешь?
Стал Гирей перечислять соседей: самый ближний и самый (да поразит его аллах!) скверный сосед — хан Ахмат. Кичится славой Чингиз-хана, доблестью Батыя и мудростью Берке-каана. Все еще думает, что сильнее его Орды на свете нет, и подданство султана не примет.