— Посмотрим,— сказал Авилляр.
— Слева живет польский и литовский круль Хазиэмир. Спесивый сосед, хитрый, ненадежный. С Ахматом в кошки-мышки играет, со мной играет и еще — не знаю с кем.
— Это хорошо,—заметил Авилляр.
— Ногайская орда справа живет. Плохо живет. Кочуют ногайцы по степям и со всеми дерутся. С воинами моего улуса дерутся, меж собой дерутся, с Ахматом тоже постоянно в ссоре.
— Пусть пока дерутся,— сказал Авилляр.
— Московский князь Иван, данник хана Ахмата.— Я ему шерть на дружбу дал. Если надо — нарушу.
— Не надо. А Казанское ханство как?
— Оно далеко. Оно у Ивана за спиной, как тяжелый кошель, висит.
— Хорошо бы его на шею Ивану повесить.
— И еще один сосед объявился. На Дону.
— Кто?
— Люди беглые. От моего плена беглые, от князей русских беглые.
— Э-э,— махнув рукой, сказал паша.— Перелови их, и не будет соседа...
— Не надо так думать, паша. Они на Дон от меня ушли. Здесь, в Кафе, такой ералаш устроили... Теперь их в десять раз больше.
— Вот как? Что еще о них знаешь?
— У меня человек надежный есть. Все о них знает.
— Позови.
Через день привели к Авилляру Ионашу. Рассказал бывший кашевар об атамане Соколе, о ватаге. И понял Авилляр: эти люди очень могут султану в свое время пригодиться...
Вспомнил все это Хюнкар, забеспокоился. Как бы новый султан его из зала Высокой порты не выгнал, как бы Авилляра на его место не посадил.
Потом выяснил: опасения его напрасны были. Баязет прямо великому визирю сказал, что Авилляру другие дела предназначены. Он Крым знает, Орду знает, Русь знает, он по-прежнему в те места ходить будет, потому как северные дела сейчас важнее всех иных дел. Султан прямо при визире позвал к себе Авилляра и спросил:
— Когда моя эскадра Крым покоряла, я тебе повелел русского разбойника выкупить. Он жив еще?
— Жив, великий падишах.
— А его ватага не разбежалась?
— На Дону сейчас. Еще более выросла.
— Приведи его завтра ко мне. А сейчас давай про русские дела поговорим...
И вот сидит Василько в султанском дворце — великого приема ждет. От нечего делать вспоминает свою жизнь в плену, размышляем, зачем он могучему падишаху понадобился.
...Сколько прошло с тех пор лет, Васильку трудно счесть. Шли годы в страданиях, в горе и тоске по родной земле, по близким сердцу людям. Помнится Кафа в дыму, в крови, в гаме и криках. Помнится — пошел он проститься с Ольгой, встретил Ионашу. Не опасаясь взял из его рук бумажку... и затем провал в памяти, как долгая, беспросветная ночь.
А потом долгая и мучительная болезнь. Ломило голову, часто лишался памяти, по двое-трое суток был в бреду. Не успел как следует оклематься, поволокли его в богатые покои, бросили на огромный ковер у трона. Василько догадался: перед ним хан Менг- ли-Гирей.
— Это ты, Сокол? — спросил его через толмача хан. Василько кивнул.— Ответь мне, это твоя ватага на кафинцев страх наводила? Это ты в Кафе калабаллык поднял?
— Да, это так,— ответил Василько.
— А знаешь ли, как ты попал ко мне?
Василько покачал головой.
— Я купил тебя у одного грека...
— У Ионаши?
— Ты угадал, Сокол. И клятвенно уверил меня тот Ионаша (он ведь в твоей ватаге долго был), что все богатство, добытое в разбоях, ты скрыл в земле. Укажи мне это место, и я подарю тебе свободу, дам половину драгоценностей и провожу на родину. Не говори мне нет — все равно ты погибнешь в цепях, и клад твой попусту пропадет.
— Богом тебе клянусь, великий хан,— не было клада. Ватага жила скудно, грабить я не позволял.
— Вы посмотрите на него,— хан захохотал,— он пришел развеселить меня! Не было под небом разбойников, которые бы не грабили.
— Мы разбойниками не были.
— Не рассказывай сказки. У меня для этого старухи есть,— хан насупился, сердито приказал:—Уведите его, пусть подумает.
Стали после того лечить Василька, хорошо кормить, выводить гулять в сад или на вершины скал, что нависли над ханским дворцом. Василько знал: это дразнят его свободой.
Потом через несколько месяцев привели его к хану снова.
— Эх, великий! Неужели не понял ты — одурачил тебя кашевар. За свободу, которую ты мне сулишь, я бы все богатства земли отдал, если б они у меня были, не только клад...
Рассвирепел Менгли-Гирей. Исхлестал Сокола нагайкой. Что было дальше — Василько помнит плохо. Снова провалился во мглу беспамятства...
...Очнулся уже на корабле, в трюме. Ползал от одного пленного к другому, узнавал, куда везут. Сказали пленники: туркове Кафу взяли, фрягов всех перерезали, город сожгли, а хана Менгли заполонили тоже и увезли в Стамбул. И этот корабль идет туда же.
В Стамбуле сырые, душные подвалы, и снова головная боль с провалами в памяти, с бредом и припадками...
...Долго пролежал он в сыром подвале. Других покупали, забирали, уводили. Его не брали — больной. Обессилел совсем, готовился к смерти. Однажды, когда ему стало совсем плохо, в полусне, в полубреду показалось Соколу, что в подвал заходил Иона- ша. Очнувшись, подумал: зачем ему здесь быть?
Но на следующее утро пришли какие-то люди, сняли с него цепи, вынесли на свет божий. Положили в двуколку на солому, повезли за город. Долго ехали мимо садов и виноградников, остановились около богатого дома на берегу реки.
В доме положили его на лежанку в сухой солнечной комнатушке, турок указал на стол, где стояли фрукты, виноград, свежий сыр, хлеб, и ушел. Василько с жадностью начал есть хлеб, сыр, запивал все это розовой сладкой водой. Потом лег на спину и стал думать: к чему такая перемена? «Господи, опять о кладе будут выпытывать». Как уснул — не заметил.
Проснулся от легкого толчка в бок. Открыл глаза—-перед ним богатый турок. Высокий, поджарый, голова седая. Феска заткана золотом, халат малинового шелка. Василько хотел сесть, но турок легко толкнул его в грудь: лежи, мол.
тШШШ ШМШЖі
S««:
,'/// ,ч"Д
ЪтжМк
— Говорить можешь?—спросил вдруг турок. Спросил по-русски. Василько от неожиданности и оттого, что давно не слышал родной речи, сел на лежанку.
— Глаза широкие не делай. Давай поговорим,— и подвинул табурет ближе к лежанке.— В родные места хочешь?
— Зачем? Все одно не жилец я, хоть где. Дорогу дальнюю не вынесу.
— У нас есть время. Лечиться будем, отдыхать будем. Согласен?
— На то твоя воля... Куда ехать?
— Посылает меня султан на Дон. Дорогу я знаю плохо. Ты поедешь.
— Поверь, господин, в тех местах ни разу не был.
— А твои дружки разве не туда ушли?
— Туда. Но их, 'может, в живых нет.
— Живы. По степи, правда, разбрелись, но живы.
— Зачем тебе те людишки надобны?
— Земля, на которой они растворились,— ничья. Надо, чтобы у нее хозяин был...
Василько понимающе кивнул головой.
— Будешь жить у меня, будешь ходить вольно. Со мной разговаривать будешь. А то я ваш язык совсем забывать стал. Когда на Дон попадем, разыщем твоих людей, соберем в один кулак, ты снова их водить будешь. Куда я укажу...
— А вдруг они не захотят? Теперь они воли отведали.
— А я волю отымать не буду.
— Кто ты, хозяин? — спросил Василько.
— Зовут меня Авилляр-паша. Я великого султана Баязета советник.
И началась новая жизнь в имении Авилляра. Кормили пленника хорошо, чуть не каждый день приходил лекарь. За месяц поднялся Василько на ноги. Поставил его паша старшим надсмотрщиком над рабами, которые копались в саду и на виноградниках, дал полную волю.
Умен паша Авилляр. Цепи снял, но приковал его к себе покрепче, чем цепями. И то надо понять: убежать можно, но есть ли смысл? Поймают — по турецкому закону верная смерть. Если, даст бог, не поймают, куда податься? Чтобы доехать до Кафы, разыскать там Ольгу, надо проникнуть на корабль. А это дело немыслимое. Да и жива ли она? Можно, правда, обойти море через болгарские и романские земли и попасть в родные украинские места. Но к кому? К князю Соколецкому в ярмо?
И выходит, что самый резон ждать того времени, когда Авилляр позовет на Дон. Там найдет он ватажников, а дальше будет видно. Можно Авилляру и спину показать.
Так прошел год. Потом прошел второй. Стал Василько забывать ватагу, родные места. Одеваться стал по-турецки, по-ихнему научился говорить. И только Ольга не выходила из сердца ни на миг. Видя его тоску, Авилляр говорил:
— Женись на турчанке, дурак. Смотри, как на тебя наши девки заглядываются. Они и забыли, что ты когда-то рабом был. Ты видишь: я тебя рабом тоже не зову, атаманом зову. Денег тебе дам. Веру нашу прими —чем она твоей хуже?
Когда Василько признался, что в Кафе у него осталась жена, перестал хозяин приставать.
И только через три года на четвертый пришла, наконец, долгожданная пора. Заявился Авилляр, сказал: «Собирайся, поедем. Я Азов-крепость буду возводить, тебя на Дон провожу. Там атамана Сокола давно ждут».
И думает Василько: снова, наверное, эти же речи пойдут.
Волнуясь, не заметил, как поставили его перед султаном. Как учил Авилляр — упал Василько на колени.
— Встань, атаман,— ласково произнес Баязет,— ты теперь не раб. Паша тебя не обижает ли?
— Паша добр.
— Домой на Русь хочешь?
— Хочу.
— Но сперва надо на Дон сходить.
— Согласен. Паша говорил: крепость надо строить.
•— Нет. Это забота не твоя. Ты над своей ватагой снова стань, собери под свою руку всех людей на Дону, могучим сделайся. Говорят, ты князей не любишь?