цев положить, ослабнет Москва, и тогда туркове тут как тут.
— Мы-то тут причем? — Ивашка до сих пор сидел угрюмый, а сейчас у него вдруг появился к разговору какой-то интерес.
— А при том, что султан меня сюда для этого и послал. Чтобы я всю вольницу степную собрал, да когда Ахмат на Москву уйдет, все бы его улусы растрепал и пограбил.
— Ну, а дальше что султан для нас придумал?
— Вы, говорит, люди простые, бедные, вы, говорит, татар ненавидите, а князей да бояр ненавидите еще больше. И мы, говорит, пустим вас на Москву первыми. Сброю вам дадим, все дадим— князей да бояр бейте, сами на их место вставайте и нам служите. Мы, говорит, дань с вас брать не будем, только, говорит, братьев наших не трогайте—каванского хана, ногайского и протчих.
— Врет, баранье сало!
— Вестимо, что врет. Но я согласился. Для того, чтобы к вам приехать, чтобы все это обдумать, обсудить. Вот теперь давайте думать...
— Отца Ефима бы позвать,— сказал Славко.
— Ни в коем разе. Разговор, сами понимаете, тайный, никто, окромя нас троих, знать не должон. А поп ваш — человек пришлый, и кем послан, мы не знаем. Вот Ионашу взять: вроде с первых ден наш ватажник, а на деле сперва ханский соглядатай, теперь султанский. Да и меня все тот же Ионаша в туретчину запродал.
— Да неужто?! — Ивашка аж привстал.— Ему голову оборвать надо! И каков хитрец! Первым твоим защитником тут был...
— Убег, мерзавец. Но не о нем речь. Как дальше с ватагой быть?
— Ты больше нашего знаешь— ты и говори.
— Я так мыслю: на нас с колом — мы с дрекольем, на нас хитростью и подлостью—мы и того тошней. Неужто султана не обманем, а?
— Ну говори, говори.
- — Ватагу мы ему соберем — пусть дает нам оружие, деньги. Хана Ахмата побьем и пограбим, а то закисли вы тут со своими овечками...
— Потом што? — нетерпеливо молвил Ивашка.
— Потом будет самое главное: Москве помогать.
Ивашка долго молчал, морщил лоб, скреб бороду.
— Ну, даст бог, Москве мы поможем,— заговорил он,— турок отгоним, а сами куда? Вот мне куда податься? Снова к хромому дьяволу, моему князю старому? Может, мне эта Москва-то и не к чему?
— Да ты русский человек али нет?
— Ты, дед, молчи. Теперь твое дело у хана ли, у пана ли — все одно в гусли играть. А я сам ищо в силе, да и Андрюшка во» растет. Его тоже князю в прибыток?! Вестимо, я русский, вестимо, свое Подмосковье и сплю и вижу, истосковался весь. Но я хочу, чтобы мы все: и ты, атаман, и ты, дед, и все наши други-ватажни- ки — кровь проливали не зря.
— Думал я и об этом,— сказал Сокол.— Было время, когда по Дону плыл. Бери-ка ты, дед, снова посох, проси у Ивашки в паводыри Андрейку да пробивайся-ка на Москву. Расскажи князю Ивану нашу задумку и выговори нам спокойную посадскую жизнь.
— Я тя, Вася, понимаю, окромя меня идти некому, только силы мои теперь не те,— промолвил дед, но в голосе его Василько заметил радость,— не дойду, того и гляди.
— Может, Андрейку послать одного? Возрос парень, смышлен.
— Нет, нет. Я тоже пойду. Андрюшку хромать научу—два убогих, кому мы нужны? Может, хоть кости свои на родной земле схороню.
— До истока Дона вас проводим. От истока до реки Прони пешком. А по Проне до Оки. Там лодку купите — денег дадим. Как, Иваша, ты мыслишь?
— А турки, что скажут, когда узнают, что дед куда-то ушел?— спросил Ивашка, видимо согласившись с планом атамана.
— Об этом ты подумай. Тебе поганых околпачивать не впервой. Помнишь, как Джаны-бека обманул?
—- Пойду, позову Андрюшку,— сказал Ивашка и поднялся.— Уж если мне не доведется, может, сын на родные места поглядит.
* * *
Становище ждало круга. Появился атаман — стало быть, жди перемен. Слухами полны все лачуги, землянки, норы.
Первыми подняли тревогу питуки: куда-то исчез Ионаша и хмельное покупать негде. Потом узнали — корчмарь, оказывается, засадил когда-то атамана в цепи и потому удрал. Через день еще новость: вместо него корчмарем будет Андрейка Булаев. При большом стечении народа молодого купца с гусляром проводили в Кафу за товаром.
Спустя день прошел слух: Василько замыслил большой поход на Орду и думает скликать всех ватажников, раскиданных по Дону, и даже будет звать Микеню с ватагой. Наконец, круг собрали, и все слухи подтвердились. Атаман Сокол сказал на круге, что ватажникам в соседстве с ордынцами не житье, да они и сами это понимали, поэтому зовет Сокол в поход на Ахмата с тем, чтобы его из степей выгнать. Ватаге будет помогать турецкий султан, который с ватажниками хочет жить в дружбе.
Зов в поход, как и прежде, начинается со слов «Вольному________
воля». Споров на кругу было мало, ибо отец Иохим этот зов благословил как дело богоугодное и христианское. Несогласных было еще меньше — сказано было на кругу, что отнимать у неверных наворованное не грешно. А сие означало: можно грабить.
Плохо верилось в одно — в турецкую помощь. С чего бы, думали ватажники, султан встанет супротив своих же бусурманов. Но на третий день после круга пристали к становищу три большие фелюги с оружием, и привез это оружие сам паша Авилляр. Пробыл он у них всего сутки, пообещал ватажникам денег и куда-то уехал с атаманом. Ивашка Булаев рассказал казакам, что уехали они разведать местность. А через неделю стало известно: лодку, на которой выехали в Кафу дед Славко и Андрейка, нашли на берегу ниже стана в верстах двенадцати, перевернутой и разграбленной. Андрюшку и старца злодеи, видно, утопили. Ивашка послал много людей на розыски, но те вернулись ни с чем. Пало подозрение на молодцов из шайки Микени: лодку нашли недалеко от его стана. Сам Микеня не отпирался. Только сказал:
— Может быть, и наша оплошка вышла. Упредить надо бы.
Ивашка страшно бранился. Ходил не в себе.
ПОСОЛ СУЛТАНА
Нынче в Бахчисарае тревожно.
Теперь хан Менгли-Гирей в Крыму не хозяин. Теперь в Кафе живет наместник султана, молодой сын Баязета — Мухаммед. Что он скажет, то и хан должен делать. А попробуй, не согласись — сразу пришлют из Стамбула шелковый шнурок. Это означает: кровь хана священна, ее проливать нельзя, вот тебе шнурок — удавись сам и уступи место другому хану, более послушному. За то, что хан царю Московскому шерть дал и до сих пор дружбу эту держит, тоже султан может огневаться.
У султанского наместника еще молоко на губах не обсохло, а он кричит на хана, будто на простого слугу. Кичится силой Османской державы, а чтобы защитить хана — этого нет. В прошлом году налетел на Бахчисарай брат хана Ахмата Зенебек, Менгли- Гирея из нового дворца выгнал, а наместник Баязета пальцем о палец не ударил, чтобы ему помочь. Пришлось хану самому собирать по всему Крыму войско да того Зенебека вытурять. Мухаммед, вместо того, чтобы обеспокоиться, хана назвал сонным зайцем и сказал, что отпишет отцу: хан-де, мол, Бахчисарай чуть было не проспал.
Хану стало ясно, что теперь друзей у него, кроме князя Ивана, нет, должность ханская ненадежна и надо договариваться с Московитом на случай нужды. И пошел в Москву гонец с письмом хана. А в письме сказано:
«Султан посадил в Кафе сына своего; он теперь молод и моего слова не слушается, а как вырастет, то слушаться перестанет совсем, я также не стану слушаться, и пойдет между нами лихо: две бараньи головы в один котел не лезут. Если по грехам придет мне истома, если конь мой будет потен, то ты мне опочив в твоей земле, дашь ли?»
Иван немедля же послал крепкую грамоту с золотой печатью:
«Дай, господи, чтобы тебе лиха не было, брату моему Менгли- ЗГирею царю, а если что станется в юрте отца твоего, то приедешь ко мне, и от меня, от сына моего, братьев, от великих князей тебе и детям твоим лиха никакого не будет. Если захочешь уйти прочь, нам тебя не держать. А сколько силы моей станет, буду стараться посадить тебя снова на отцовское место».
Недавно приехал посланник султана паша Авилляр и немного хана успокоил. Баязет за дружбу с Москвой хана не упрекает, приказал эту дружбу крепить, и если Ахмат золотоордынский на Ивана войной пойдет, то Ахмату в спину надо ударить и землю его повоевать. И еще просил султан помочь Авилляру в поездке на Орду.
Это сделать было нетрудно: снарядил хан два десятка воинов, дал им по запасному коню, и проводили они султанского посла до Дона, до ватаги.
* [9] *
Было это давно. Где-то в глубине Азии на берегах голубого Онона вырос умный, храбрый и жестокий воин Темучин. Он сбил все монгольские и татарские боевые дружины под свою руку и под именем Чингиз-хана повел их на завоевание вселенной. Воины великого кагана бросили под копыта своих коней большую часть Китайского государства, подобно саранче, опустошили Среднюю Азию. После малого перерыва два искусных вождя хана Чингиза— Субэдэ и Джебе огнем и мечом прошли по Хорезму, Ирану и Грузии. Через Ширванское ущелье могучей лавиной ворвались в половецкие степи.
Сын Чингиза Бату-хан повел темную силу дальше — на русские земли. Пала мать городов русских — Киев, погибли в огне и сечах пребывавшие в раздорах и рознях княжества Рязанское, Владимирское, Суздальское, Московское. Застонала под татаро- монгольским игом Русь.
Покорив множество земель, не ушел Бату-хан на родину отцов, потому что родился в седле во время похода и не тянуло его домой, как многих старых воинов. Он остановился в богатых выпасами половецких степях, основал новое государство свое и назвал его — Золотая Орда. На берегах реки Итиль1 поставил золотой шатер, с бунчуком Великого кагана на шесте, и возник вокруг этого шатра город Сарай. Брат Батыя — Берке-хан пошел дальше, и на притоке Итиля, речке Ахтубе, воздвиг свою столицу. Ее назвали Сарай-Берке.
Шло время — сменялись ханы. Были среди них умные и глупые, иные умножали славу Орды военными победами, расцветом ремесла, торговли, иные терпели поражения в битвах, а свои столицы оставляли в запустении. Но иго, положенное на Русь, держали крепко.