Янгин понял, что брат смеется над ним, и со злостью замахнулся на него луком. Вспыльчив и горяч Янгин, и несдобровать бы среднему брату, если бы на поляну не вышел в этот момент Аказ.
он перехватил занесенный для удара лук и сказал строго:
— Скажи мне, Ковяж, когда я выходил с тобой на эту поляну, смеялся ли над твоими промахами? Научил бы стрелять сначала! Иди, собери стрелы!
— Пусть Янгин идет. Это его стрелы! — Ковяж повернулся к Аказу спиной, намереваясь уйти.
— Иди ты! Я сказал!
— Не пойду! За этого слепого щенка я бегать не буду!
— Будешь,— спокойно произнес Аказ и так сильно толкнул Ковяжа в спину, что тот мгновенно скрылся в кустах.
Аказ подошел, обнял младшего брата и ласково спросил:
— Вы что-то говорили про Мардеж-ава?
— Ковяж сказал, что владыка ветра относит мои стрелы в сторону. Врал, поди?
— Он правильно сказал. Но надо перехитрить владыку. Скажи, откуда сейчас дует ветер?
Янгин посмотрел на ветки деревьев и уверенно ответил:
— С правой руки.
— Верно. Когда будешь целиться, отведи кончик стрелы на полпальца вправо. Стрела полетит мимо дерева, но Мардеж-он подтолкнет ее, и она угодит куда надо. На, попробуй.
Мальчик поправил ременный пояс на холщовой белой рубахе, незаметно ладонью смахнул слезу обиды и положил стрелу на лук. Прицелился. Звонко тенькнула тетива, и сразу же раздался радостный клич Янгина. Стрела перелетела через поляну и воткнулась в кусок березовой коры.
— Эй-эй! — воскликнул Янгин и глазами, полными благодарности, взглянул на старшего брата. Потом он увидел колчан Ковя- жа, висевший на суку, подбежал к нему и выхватил стрелу. Теперь он имел на это право!
— Вот тебе! Так! Хорошо! — выкрикивал Янгин, пуская стрелу за стрелой.
На поляну выбежал Ковяж, взглянул на осину, утыканную стрелами, и недоуменно спросил:
— Это ты стрелял?
— Я! —мальчик выпятил грудь и ударил по ней кулаком.
— Врешь! Это Аказ.
— Я уже сказал тебе, что я не обманщик,— произнес Янгин и, поддернув спускавшиеся штаны, направился к дому. На опушке леса он заметил отца и, чтобы не показаться хвастливым, как можно равнодушнее сказал:
— Отец, я всадил в дерево четыре стрелы.
Туга улыбнулся:
— Ладно. Теперь ты заработал лепешки и туару1. Иди в кудо, поешь.
Когда мальчик скрылся за кустами орешника, Туга сел на пенек и сурово посмотрел на Ковяжа.
— Это больно худо, Ковяж,— сказал он,— ты как будто не мой сын.
— Зачем такие слова, отец?
— Ты совершил два самых дурных поступка: учил младшего брата обману и не послушался старшего. В нашем роду так никто не поступал,— отец показал обоим сыновьям, чтобы они сели рядом, потом спросил:
— Как вы будете жить, если я уйду в последнюю дорогу? Будет ли ваша семья мирной и честной?
— Прости нас, отец, тут мы виноваты оба,— тихо произнес Аказ.— Я тоже обидел его.
— Наша земля знает один закон — слово старшего в семье священно. Когда мой отец, а ваш дед, пришел сюда, у него была большая семья. И все ели из одного кюмыжа1. А тот кюмыж был большой, как лодка. И никто никогда не ссорился. Только дружба семьи помогла раздвинуть этот лужай от берегов Суры до берегов Юнги. Ты, Ковяж, забыл этот закон, и бог покарает тебя. Запомни навсегда: слово старшего брата свято для тебя.
После ухода Ковяжа отец и сын долго молчали, шелестел молодыми листочками ветер. В лесу, не переставая, куковала кукушка. Со стороны кудо доносился запах горелого хвороста.
— Ты помнишь прошлый наш разговор? — нарушил молчание Туга.
— Твоя воля священна для меня, отец, и если ты велишь, я приведу в наше кудо любую девушку. Но разве не ты всегда говорил, что жену выбирают сердцем, а не умом. Мое сердце молчит, когда я вижу девушек. Видно, мне рано жениться. Эта весна у меня только семнадцатая.
— Семнадцатая... Я в твои годы имел двух сыновей, в двадцать лет стал лужавуем. Теперь твоя пора пришла. Бери мою нелегкую ношу на свои плечи. Я уже становлюсь стар.
— Разве ты старик, отец? Ты сможешь держать нашу тамгу еще много-много лет.
— Времена стали другие, сын мой. Все изменилось,— старик глубоко вздохнул. Он и вправду был стар, и ему трудно было направлять жизнь своих сородичей,— Я для этой поры плохой лужавуй. Сейчас надо такого человека, как ты.
— Я совсем молод и глуп. Мне ли?..
— Помолчи! Много мы терпим нужды и горя от соседей, но что можем поделать? Меня мой народ считает самым мудрым человеком, но и я не знаю, как избавиться от гнета сильных. Верно, ты молод, но ты много раз бывал на русском базаре, научился вести счет деньгам, узнал язык московитов, хорошо знаешь Казань. Ты стал умнее меня, — Туга положил руку на плечо сына и попросил:— Повтори еще раз, что ты говорил в прошлый раз о русских.
— Я сказал, что нам надо учиться у московских людей. Они собрали под одну руку все свои земли, стали сильны и выгнали золотоордынцев, а мы...
— Вот-вот! Наш народ разбросан по лесам, и в нашем крае нет не только Большого хозяина, как у русских, но и нет согласия меж лужаями. Каждый лужавуй, маленький он или большой, делает, что захочет. Так мы никогда не перестанем бояться татар!
Туга встал и решительно пошел по просеке в глубь леса. Аказ зашагал рядом с ним.
— И вот я подумал,— продолжал старик,— пусть лужавуем станет мой сын и начнет делать наш край единым и сильным. Женись, мой сын, и бери в свои руки тамгу.
Они несколько минут шли молча, каждый думал о чем-то своем.
— Вот ты сказал,— прервал молчание Аказ,— что надо делать наш край единым и сильным...
— Ты уже начал хорошее дело, сын мой. Скажи мне — куда; ты собираешься сегодня?
— В Мамлеев улус. Со мной идут все парни нашего илема, по пути мы захватим еще кое-кого. Ковяж с Янгинкой просятся. Возьму, если позволишь.
— Мамлей твой друг?
— Еще прошлой весной мы подружились. А сегодня МЫ ПОМО- ; жем ему избу ставить. Такую же, как у нас. Если я женюсь и мне понадобится изба — он своих татар приведет.
— Вот поэтому я и хочу тебя сделать лужавуем. С соседями, будь они татары, чуваши или мордвины, надо жить в дружбе. Но это у нас плохо получалось. Мордва молится Чам-пасу, мы покло-| няемся Юмо, у чувашей тоже свой бог, татары аллаха чтут. И,| когда наступает время беды, мы не собираемся в один кулак, а, наоборот, разбегаемся по своим священным дубравам или начинаем ссориться меж собой. Теперь нам дружба с татарами, чувашами и со всеми людьми, кто населяет Горный край, особенно нужна. Казань ушла под руку Крыма, хан земли наши отдал мур- зе Кучаку. Иди в Мамлеев улус, помогай ему, пусть и у татар друзей будет больше. Благословляю тебя, иди.
* * *
Был час вечерней молитвы. Солнце опустилось за лес, окрасив багрянцем половину неба. Мулла Кендар поднялся на площадку минарета, оглядел с высоты сумеречную даль перелесков, увидел, как тускло блестят воды реки, затем его взгляд остановился на улусе, раскинувшемся вокруг мечети. Жители окончили дневные работы и ждут, когда мулла призовет их к молитве. Кендар молод, голос его чист и звонок. Распевно зазвучали издавна привычные уху правоверного слова призыва:
Велик аллах! Велик аллах! Ля иллья, ахм иль алла!
Приходите молиться, на молитву вставайте.
Следуйте к счастью — молитва полезнее сна.
Когда-то Кендар служил аллаху в ханской мечети, начал он с хафиза и лучше многих читал Коран. Ему пророчили место шейха, но пришли в Казань перемены, и судьба Кендара резко изменилась. На Казанский престол сел крымский хан Сафа-Гирей, он
I ,11ГЦС ЄГ0 сеиДа человека хитрого, жестокого, который ера' Iуп/пиНагВИДЄЛ.Ка3а«ДЄВ- КенДара изгнали из ханской мечети и Іґв °Рныа Край, в маленький татарский улус, какие во мно- Мплтп,ЫиИ Раз фосаны среди черемисских и чувашских селений. / а мулла убедился: большинство татар живут в такой же і мл / ’ как^ю теРпели чуваши и черемисы. И когда бедняк Мам- . п просил у него позволения привести в улус черемисских пария™!!™ у ТЄ помог,71и емУ поставить сруб для дома — Кендар сог- ' орошо, когда люди борются с нуждой вместе. Сейчас с
и дки минарета он заметил, что сруб уже поднят, поставлены стропила. ■'
Зюрея сидела у окна и вышивала тюбетейку. Она ждала сегод-
ниха, призыв к молитве слушала плохо, торопилась скорее закончить ВЫШИВКУ чтг>5ы ипп„
любимого. Зюрее завидовали врГ пРиготовить подаРок к ПРИХ°ДУ2Мо . н оаиидовали все девушки улуса. Ее жених, арбаб[21]
и’ е только Молод и красив, но смел и отважен. Он лучший
к улуса, и за советом к арбабу ходят не только молодые,
о и у еленные сединами старики. До свадьбы осталось немного р мени вот поставит Мамлей новую избу, перейдет туда из старі и сакли, приведет Зюрею хозяйкой в дом. И не будет на свете
счастливее женщины, чем она..
, Ты почему не на молитве, дочь? —Зюрея очнулась, рядом " яДа мать- на была в гневе,-—Ты разве не слышишь, как твой < ц на минарете призывает к вечерней молитве? Что это у тебя?—
тпптлпо^м13 И3 Зюреи тюбетейку.— Баллах-биллях! Что ты молитве предпочла работу. Позор и стыд! Сейчас же