брось в огонь изделие греха!
М а млея6 НаД°’ Мама- Аллах простит меня. Ведь я люблю
оттА он тебя? второй год тянет с женитьбой. Раньше хоть бы
II.] у нас, а теперь... Прошло четыре недели, а он и глаз не кажет.
ы, как коза, прыгаешь на окна, ждешь его. Совсем плохой жених.
(. черемисами связался, в Нуженал бегает. Вот погоди — приведет оттуда девку. ґ
— Неправда, мама. Мамлей дом новый ставит, он день и ночь в работе, егодня в помощь ему Аказ привел ребят, уж крышу
кроют, и жду его, он обещал...
Нашел себе Дружка! Аказ — чужой по вере. Смутьян, дерзит казанцам. ] ґ ■' г
^ІКЛК°1ДЄЛО Д0 Аказа- Не он мой жених.
снял чалму аккупРаЬтиБОШЄЛ КендаР- Осторожно, двумя руками он
— Бранишь Зюрею?
— Молитвы позабыла. Только о женихе думы. А он...
Кендар, в отличие от своей ворчливой супруги, уважал Мам-
лея. Он сказал примирительно:
— Все девки о женихах думают. А Мамлей придет. Он друзей
провожать уехал.
— Да ты-то откуда знаешь!
— С минарета видел...
— ...Всадники ворвались в селение как ураган. Они заполнили
узкие улочки улуса, спешились и стали выгонять из домов жителей, несмотря на то, что был час вечерней молитвы.
Когда мулла вышел, площадь перед мечетью была полна народом. Его схватили за руки и подвели к молодому, богато одетому человеку, сидевшему на коне.
Ты мулла? — надменно спросил он.
— Я служитель аллаха. Мое имя Кендар. А кто ты.-'
— Алим мое имя. Я служу хану Гирею.
— Разве слуги хана не веруют в аллаха?
— Иншаллах! — воскликнул Алим и ударил плеткой коня. Жеребец взвился на дыбы, чуть не ударив копытами Кендара.-— Как ты смеешь, жалкий человек, задавать мне такие вопросы? Я сын мурзы Кучака, который верно служит опорой потомку пророка
Магомета.
— Пророк Магомет написал в Коране: человек, забывший встать на молитву,—грешник, человек, мешающий молитве,—враг. Сейчас у правоверных время молитвы.
— Есть люди, читающие Коран, есть — защищающие его заветы. Посмотри лучше на своих людей и скажи мне, который из них Мамлей сын Абдараззака.
— Его тут нет.
— Стыд и позор вам! —крикнул Алим, обращаясь к людям.—Стыд и позор! Люди вашего хана приехали к черемисам, чтобы собрать ясак, на них налетает кучка разбойников, убивает их, отнимает законную дань. И что же я узнаю, приехав на место? Среди этих айдамахов-черемис был Мамлей—татарин и правоверный. И вы, сыновья веры, и ты, служитель аллаха, скрываете его!
И после всего этого вы спокойно стали на вечернюю молитву. Может, и черемис вы скрываете тоже?
— Если ты не веришь нам — спроси сборщиков ясака. Они могут узнать Мамлея.
— Они убиты!
_ Кто же тебе сказал, что там был Мамлей?
Мне донесли...
_ Доносчикам не верь, слуга Гирея. Они всегда лукавы
— Эй, джигиты! Обшарьте все дороги, все леса. Ищите ночью,
днем, пока смутьянов не найдете — не возвращайтесь. Но если вы их скрыли,— Алим повернул коня к жителям улуса,— берегитесь!
Ускакали всадники, разошлись люди, площадь опустела. Кен- дар закрыл двери мечети, хотел идти домой, но раздумал. Он видел, что около каждой сакли и около его дома были поставлены воины. Присев на ступеньку лестницы, задумался: «Если Мам- лей скрывается в лесу — его там ждет гибель. Он придет в улус. В свою саклю он не пойдет, будет просить защиты у меня. Надо предупредить Мамлея, потому что к моему дому дорога идет мимо мечети».
И мулла, скрывшись среди надгробий, стал ждать. Спустя час около минарета мелькнула тень. Человек, пригнувшись, перебежал дорогу, нырнул под кусты кладбища. Прячась за надгробиями, он прошел мимо Кендара, и тот тихо окликнул его.
— Святой отец... прости... За мной погоня,— зашептал Мам- лей.— Что делать?
— Пойдем. Запру тебя в мечети.
— Но я не один. Со мной Аказ... другие люди.
— О аллах! Они же черемисы! Погибнем все...
— Во имя аллаха милосердного и милостивого...
— Не проси, нельзя.
— Прости, мулла Кендар. Тогда и я не пойду.— Мамлей побежал обратно к минарету.
— Стой, Мамлей! Сколько их?
— Аказ, Ковяж, Янгин, Топейка.
—Зови. Да простит нас всевышний...
Впуская людей в мечеть, Кендар сказал:
— Под минаретом есть подвал...
Закрыв мечеть на замок, мулла пошел домой.
* * *
Не разыскав беглецов, Алим возвращался в Казань. На глухой лесной дороге джигит из передового отряда заметил, как кто-то шмыгнул с дороги в чащу. Соскочив с коня, он бросился в лес и вывел на дорогу человека средних лет, одетого в рваную, выгоревшую от дождей и солнца рясу. Притащил его к Алиму.;
— Ты кто такой?
Человек на ломаном татарском языке ответил:
— Русский мулла. Поп.
— Везет мне на попов,— сказал Алим, ухмыльнувшись.— Откуда бежишь, куда?
— Куда глаза глядят. Из Москвы.
— Убил кого-нибудь? Украл?
— Ложно обвинен. Гоним за веру.
— Твоя вера плохая, да?
— Неплохая. Испоганили веру на Москве.
— А ты прими веру Магометову.
— Магомет тоже у Христа учился.
— Это ты сеиду скажешь. Поедем в Казань. Как зовут?
— Иван Глазатый.
— Хе! У русских все Иваны! Садись на коня.
В Казани, у святого сеида, выяснилось, что поп Ивашка Глазатый— великий книжник и грамотей, прочитал много всяческих священных книг: и арабских, и латинских, и православных. И в голове у него такой ералаш, что какая вера праведная, он так и не уразумел. Святой сеид обещал ему, если примет магометанство, поручить писать историю Казанского ханства, а жить он будет около хана в довольстве и почете. Глазатый веру Магомета принял, поместили его в дворцовой мечети, все священные книги и свитки ему отдали. Звать его стали Яванча Кезлю, что по-татарски означает Глазатый.
Яванча был человеком дела, и в первой книге, которую ему дали, он записал: «Случи ми ся пленену быти варвары и сведену бы- ти в Казань. И даша мя царю Казанскому в дарех Сапкирею. И взяв мя царь с любовью к себе служити, во дворы свой поставя мя перед лицем своим стояти...»
Забегая вперед, скажем: пробыл Яванча в Казани двадцать лет, позднее написал стоглавую книгу «Сказание о царстве Казанском».
* * *
Под крутым и высоким обрывом раскинулась ширь великой реки. Перерезала река лесной край на две половины и почти от Нижнего до Казани омывает его берега. В светлые летние ночи через всю реку падает лунная дорожка, сверкает золотыми слитками на могучих и спокойных волнах.
По утрам ликующее солнце раскрашивает воды реки прохладной голубизной, отражаясь в них, рассыпается лучистыми звонкими звездами.
От полудня до заката играет река ярким дневным светом, бросая на берега го ослепительно-желтые, то багрово-оранжевые краски.
И недаром черемисы зовут ее Волгыдо, что значит блистательная, светящаяся.
Эрви стоит над обрывом и машет платком в сторону реки. Там, далеко внизу, маленький человечек тянет на песчаный берег лодку. Эрви давно и с нетерпением ждет его.
Говорят, что в горах есть цветок эрвий, что значит утренняя сила. Он цветет раз в году и только рано утром. Говорят, что тому, кто найдет в горах эрвий и дотронется до него, цветок передаст утреннюю силу земли, а сам сразу погибнет.
Может быть; поэтому Эрви и растет недотрогой. Она так же светла и прекрасна, как горный утренний цветок, она, так же как и эрвий, расцвела рано-рано. Ей еще нет и пятнадцати лет, а девять женихов уже сватались к ней, пятеро пытались похитить ее после отказа.
Больно беспокоится старый Боранчей — отец Эрви. Ведь подумать только — всех женихов распугала, ничьей женой стать не хочет. Наслушалась от старух сказок об онарах да древних паты- рах и хочет себе мужа такого, чтобы во всей горной стороне самый сильный был. Так и старой девкой остаться недолго.
Не только красива Эрви, но умна и хитра. Молодые охотники прозвали ее Белой лисой — хитрые речи лучше ее никто говорить не умеет.
Охотники знают: у лисы сколько хитрости, столько и зла. Приходят к ней женихи, сердца свои открывают, а она безжалостно забрасывает эти сердца насмешками.
Того человека, что сейчас с лодки сошел, Топейкой звать. Он единственный, с кем Эрви дружит, над кем не смеется. Это потому, что Топейка в женихи не лезет.
Какой из Топейки жених, если он у Боранчея работник. Землю для него пашет, скот пасет, хлеб убирает с поля, молотит, осенью на охоту ходит. А между дел успевает хозяйской дочке помочь. Какой он жених, если глаз на Эрви не смеет поднять?
Отчего Топейка был беднее всех — никто не знал. Все знали только одно: у Топейки, кроме ножа да лука со стрелами, ничего нет. И земли нет, и скота нет, и сохи нет, и одежды хорошей тоже нет.
Была у него девушка, такая же веселая, в любви ему клялась. Но посватал богатый, и ушла она в высокое кудо, забыв клятвы. Долго тосковал Топейка. Хотел забыть, да не смог. Пришлось из своей деревни уйти. Стал работать у богатых по найму. Но только в пору сева, сенокоса и жатвы. В остальное время Топейка — вольная птица. Летит, куда хочет. Как-то позвала его Эрви на берег Волги, спросила: