– Не густо. И вас в черном теле держат, – не оценил Юрка приличного, по меркам Антона, заработка. Наверное, как следует не вдумался. – Оно и понятно, от бумаги не откусишь. А я думаю, чего ты такой снулый. Теперь понятно – от науки, от нее проклятой. Знания, они ведь должны прибыль давать, в звонкой монете. Я еще в школе об этом смикитил и занялся самообразованием. Главное ведь что знать – где в данный момент хорошую деньгу платят, – рассмеялся он. – Ты, Антон, на меня внимания не обращай, держись свободно и раскованно. Мы с тобой перво-наперво перекусим, а потом в люди выйдем. Других посмотреть, себя показать.
Вышел в коридор, прихватил там туго набитую сумку и пошел на кухню. «Ладно и это вытерпим, какой-никакой, а земляк», – подумал Антон и двинулся следом. В самом деле, прежде всего накормить надо гостя. А чем? Надо бы сразу предложить в столовку сбегать, она тут рядом – спохватился он. Да и поздно уже было что-то предпринимать. Юрка уже ставил на плиту чайник, задумчиво поглядывая на заваленный книжками и рукописями стол. Стол у Антона был один, на все случаи жизни.
– Гляжу и дивлюсь. Как у тебя голова не лопнет столько читать? Освободил бы мебель от макулатуры, подкрепиться надо. Слушай, – встрепенулся вдруг Юрка, – а может, чего покрепче, чем чай! Ты как насчет выпивки? – пошел он в своих желаний еще дальше.
– Да никак, – растерялся Антон. – У меня и выпить ничего нет.
– На нет и суда нет, – рассеянно ответил тот, заглядывая в холодильник. Гость вообще не отличался манерами, а уж настроение свое вообще менял произвольно, как ему в эту секунду заблагорассудится. – Так, с харчами не лучше. Колбаса, поди, по талонам? То-то вся наука у нас какая-то чахоточная, – покосил на него шальной глаз и не меняя голоса закончил: – Извини, погорячился.
И полчаса не прошло, как нелегкая принесла Юрку, а уж перебаламутил весь дом. Настроение у Антона совсем погасло. И надо было решать, как вести себя дальше с бесцеремонным гостем. Этак он совсем на шею сядет.
– Схожу, воды принесу, – придумал себе занятие Антон, чтобы в одиночестве обдумать свое поведение дальше.
Подхватил ведра и вышел во двор. Дом этот купец еще до революции поставил, а денег на водопровод пожалел. Но колонка была рядом и в день больше ведра воды у Антона не уходило. «Ладно, сбегаю в магазин за печенюшками, заварка есть, как-нибудь обойдусь», – успокоил он себя и возвратился в дом.
– Чайник вскипел? – крикнул он Юрке, шагая из коридора в кухню с полными ведрами.
Юрка сидел на корточках у распотрошенной сумки и озабоченно смотрел на него снизу вверху. На столе беспорядочно теснились банки и коробки в ярких наклейках, упаковки сыра и колбасы, раскатились яблоки и апельсины. Из всей этой снеди тянула узкое горлышко бутылка коньяка. Но если что и вызвало противный сосущий холодок под ложечкой, так это – свежие тугие красные помидоры. Здесь на рынке они появлялись не раньше июня, Антон же решался попробовать их лишь ближе к сентябрю. Впрочем, особо не страдал, обходился – когда кто в деревне летом такой овощ едал?
– Картошка-то хоть есть? – деловито осведомился Юрка. – Жареной картошки хочу, а в животе пищит.
– Есть, – тихо ответил Антон, зачарованный великолепием стола и не удержался, оценил щедрость гостя: – Богато живешь, у нас такого в никаком магазине не купишь.
– Все думал, чего она мне в сумку натолкала, кирпичей, что ли? – поставил Юрка в угол пустую сумку, по-прежнему не прислушиваясь к его словам. Вроде, сам с собой разговаривал. – Оказывается, харчей. Я, говорит, тебе на дорогу кушать положила! Заботливая ты моя! Тут взвод накормить можно. Ну, южаночка, ну, подруга дней моих суровых! Неужто и впрямь поверила, что я одной строганиной в тайге питаюсь и парной кровью запиваю? Язык мой – враг мой! Ну да ладно, все это мы сейчас и уговорим за милу душу. Промялся я с дороги. Ишь, авторитет мой опал, – похлопал он себя по животу.
– В холодильнике кусок шпика лежит, – скромно сказал Антон.
– Сало, обсыпанное красным перцем? – откликнулся Юрка. – Оставь на черный день.
С этой минуты жизнь пошла веселее. Даже картошка на сковороде шкворчала по особому – как ей Юрка велел. Сам он, закатав рукава куртки, кромсал колбасу, сыр, вспарывал банки и приговаривал:
– Ай да Ирка, ай да молодец! Цены тебе нет, женился бы, не раздумывая, да на всех не женишься!
Антон окончательно смирился с ним и полегоньку проникся ощущением праздника. У Юрки была своя, ему недоступная жизнь, и мерить ее на свой аршин не годилось. Заразу веселья распространял он вокруг.
– Кушать подано! – наконец отступил Юрка от стола и петухом поглядел на Антона.
Сунул оставшиеся продукты в холодильник, уселся за стол, подмигнул:
– Что мы, мало зарабатываем или много кому должны. Начинаем суровую мужскую жизнь!
И странной показалась Антону его улыбка. Юрка хлопнул стопку коньяка, передернул плечами: ух, коньяк! с утра! замечательно! И подбодрил:
– Смелей, земеля! Способствует бодрости духа! А то зарылся, понимаешь, в книжки, а жизнь мимо течет. Учат вас, учат быть ближе к простому народу, никак научить не могут. Ну вот, например, ко мне!
Юрка серьезно разговаривать не умел или не хотел. Подтрунивал над Антоном, будто тот еще не дорос до понимания взрослой жизни. Наверное, чувствовал несовместимость: обоих их хоть и одним потоком несло, но Антон, вроде, подле берега скользил, а Юрка в самой стремнине барахтался.
Тут и ему смешинка в рот попала, а сознание раздвоилась. Одна его половина иронично оценивала несуразное застолье, другая с удовольствием ему предавалась.
– Прозит! – в очередной раз предложил гость выпить хозяину, опрокинул стопку и закусил улыбкой. – Чему только на югах не обучишься. Сижу я это, значит, в ресторане с Иринкой. Тут как на грех подсаживают к нам за столик иностранца. Ну я, недолго думая, ему сразу плеснул из графина и тост за дружбу между народами двинул. А он мне в ответ: паразит! И улыбается, морда довольная. Сам ты, говорю, паразит и уши у тебя соленые. Ну насчет ушей я, конечно, погорячился! Обидно за державу стало. Но тут Иринка растолковала что к чему. Ох, и темнота наша сибирская! Хорошо хоть он по-русски не бельмеса.
Юрка от коньяка и сытной еды размяк, подобрел, но как-то по-своему.
– Квартирка у тебя неказистая, зато в самом центре. Одобряю. Ее бы в хорошие руки, отделать да обставить. Для одного лучше и не надо. А в такую и привести кого – стыдно. Женщины пошли, не могут у мужика прибраться. Подружки-то у тебя есть? Нет? Ну, Антоша, мы так с тобой не договаривались. Придется тебе помочь. Так уж и быть, уговорил, найду я тебе дивчину, беременную, но честную.
Шутки у Юрки были с душком, но обижаться на него было бессмысленно. В огонь масла добавить.
– Не нужно мне никаких подруг. Не до них, – попытался отпугнуть он Юркины фантазии, но тот лишь рассмеялся.
– Это тебе только кажется. Не вдвоем же нам развлекаться. Нет, мы так не уговаривались, я без женского общества не могу.
Ход его мыслей по-прежнему был не очень понятен. Антон считал, что у него все впереди. И девушки, и развлечения, и прочее. Вот диссертацию защитит, покрепче на ноги встанет.
– Глянь, как ты живешь, – укорял его Юрка. – Срамота, если разобраться. Скоро тридцатник стукнет, а все холостуешь. Непорядок, пора к семейному делу прибиваться. С меня пример бери – двое пацанов растут и на третьего скоро замахнусь. А что, силушки хватит!
– У тебя?! – изумленно выдохнул Антон.
– У кого же, что я дефективный какой? Из армии пришел и обженился, чтобы по пустякам себя не растрачивать. Свою взял, новотроицкую, они у нас, девки, для жизни надежные. Заждалась меня с югов-то, подарков целую сумку волоку.
– Не понял, а Ирина тогда кто?
– Подрастешь, поймешь, – засмеялся Юрка. – Кто, кто, одна знакомая… замнем для ясности. Не жена, чтобы мне допросы устраивать.
Установилась неловкая тишина, чем-то надо было ее развеять и Антон спросил наобум лазаря:
– Так ты давно из деревни-то уехал?
– И не спрашивал бы лучше, – наморщил лоб Юрка. – Теперь хоть не показывайся в родных краях. Наши же любят жить в куче, своим уставом. Я теперь как дезертир какой. Правда, не я первый, дядя Федя, тот еще раньше откочевал. Путешествует до сих пор, аж до Ямала добрался. Я к нему в гости заехал, поинтересоваться, и остался. Молодую жену скандальными телеграммами вызволял из дому. На психику давил. Батя у меня мужик суровый, ты же знаешь, разговор у него короткий – вытянул бы батожком по спине и все, отъездился бы. Ни в какую невестку не отпускал. Разорялся долго: вам здесь жить положено! Кем положено-то?
– Ну и остался бы, неужто в деревне совсем невмоготу жить стало?
– Вот заладил: в деревне да в деревне, – вспылил Юрка, – у нас ведь село, Новотроицкое. Ты еще хуже меня, даже этого не помнишь.
– Какая разница? – недоуменно посмотрел на него Антон.
– Большая, лапоть ты городской, – сострил он. – У нас же церковь была. В ней сейчас склад минеральных удобрений. В кого ты такой забывчивый? В общем, там у нас все как было, так и есть. Каждый день одно и то же. Скучно и сам себе не принадлежишь. Мне простор нужен, размах. Чтобы схватить, рвануть на пуп, ну и получить соответственно. Стал бы я из-за полторы сотни в месяц голову мучать. Держи карман шире. Тебе такие деньги из милости платят, чтобы с голоду не помер.
У Антона были свои устоявшиеся на этот счет соображения, вроде, вполне прилично зарабатывает и спасибо, что столько дают.
– Ты, Юрка, случаем не из Объединенных Арабских Эмиратов прибыл? Где очень много и очень всего? У нас же рядовой преподаватель больше не получает, – медленно проговорил он, как бы со стороны оценивая свою зарплату и удивляясь ей. – Я же тебе объяснил, что когда защищу диссертацию, под триста подскочит. А это уже ого-го!
– Нищета, – подытожил Юрка. – Пару вечеров в кабаке посидеть. Тут мы с тобой в разных весовых категориях. Сказал бы тебе, сколько я зарабатываю, но ты все равно не поверишь.