Мои горькие размышления были прерваны несколькими гверильясами, вошедшими в нашу темницу. Нам завязали глаза, вывели и посадили на мулов.
Заиграл рожок. Мы снова тронулись в путь.
- Я хорошо знаю эту дорогу, - проговорил Рауль, - мы приближаемся к гасиенде Сенобио. Когда-то я возил этим путем контрабандный табак. Все это проделывалось по ночам…
- А я думал, что контрабандистам не приходится прибегать к таким предосторожностям…
- Как когда. Иногда правительство вдруг проявляет бдительность, и тогда контрабанда становится опасным занятием. Я никогда не забуду этих холмов. Однажды в здешних местах я чуть не отправился на тот свет.
- Каким образом? - заинтересовался я.
- Сенобио закупил большую партию товара у одного купца в Оахаке. В устье Меделлина стоял корабль, на борт которого мы должны были доставить эту партию. Сенобио отобрал самых надежных ребят: товар был ценный. Мы были вооружены до зубов и получили от патрона приказ защищаться до последней капли крови. Правительство как-то пронюхало об этом деле, из Вера-Круц был послан отряд нам наперерез. И вот на этом самом холме мы повстречались.
- Ну, и что же дальше?
- Сражение продолжалось около часу. Мы потеряли троих лучших людей, зато и мы перебили пол-отряда, а вторую половину заставили бежать обратно в Вера-Круц.
- А что же сталось с вами?
- Благополучно сдали товар. Трое из нас остались лежать у подножия холма, едва не лег и я рядом с ними. У меня насквозь было пробито бедро. Шрам виден до сих пор. По временам болит невыносимо.
Нашу беседу прервал лай собак. Лошади заржали, им ответили мустанги, пасшиеся где-то поблизости.
- Мне думается, Рауль, дело близится к вечеру, - заметил я.
- Да, как будто стало посвежее, - ответил он.
Собаки умолкли. Кто-то здоровался с нашими провожатыми. Копыта лошадей и мулов гулко застучали по каменным плитам. По звукам мы догадались, что едем под каменными сводами. Остановились. Нас сняли с седел и бросили на плиты, точно тюки с товарами…
Мы прислушались к раздававшимся вокруг нас звукам. Ржали лошади, выли и лаяли собаки, мычали быки и коровы, бряцали сабли и шпоры, визжали женщины, кричали и ругались мужчины.
Кто-то возле нас говорил:
- Они из того самого отряда, который ускользнул от нас в Ля-Вирхене. Между ними - два офицера…
- Каррамба! У них были какие-то заколдованные пули! Надо надеяться, что патрон повесит всех этих янки.
- Quien sabe! (Кто знает!) - произнес другой голос. - Пинсон захвачен сегодня утром в Пуенте-Морено. Наскочили драгуны. Наши ничего не могли поделать. Вы знаете, как старик любит Пинсона: он скорее лишится жены, чем его…
- Так вы думаете, что он предложит обмен?
- Очень может быть…
- О нас с вами он не стал бы беспокоиться. Изруби нас в куски на его глазах, он и пальцем бы не пошевельнул…
- Всегда так бывает. Чем больше стараешься, тем меньше тобой дорожат…
- Верно! Мне порядком надоело возиться со стариком. Право, Хозе, я, того и гляди, удеру к падре.
- К Харауте?
- Ну да. Он сейчас со своим харочо где-то у Puente National. Между ними - несколько человек моих товарищей с Рио-Гранде. Живут они в палатках и ведут превеселую жизнь, как я слышал. Если бы эти молодчики попались вчера падре Харауте, их сегодня не было бы уже на свете…
- Это верно. Однако надо развязать их и дать им поесть, - может быть, они и ужинают-то в последний раз…
С этими утешительными для нас словами тот, которого звали Хозе, снял с нас повязку. Вечерний свет так ослепил нас, что мы не сразу могли различить, что творилось вокруг нас.
Мы лежали в углу patio - широкого двора, окруженного домами с плоскими крышами и толстыми стенами. За исключением первого дома, все здания были одноэтажные.
Украшенный балюстрадами портик главного дома был уставлен громадными вазами с растениями и цветами и защищен от солнца пестрой шелковой драпировкой.
Посредине патио помещался обширный каменный бассейн с фонтаном, окруженный померанцевыми деревьями, ветви которых свешивались над водою. На самом видном месте стояли две небольшие пушки. С одной стороны двора тянулись большие ясли, насыпанные маисом. К ним подводили проголодавшихся дорогой лошадей и мулов.
Громадные собаки, лежавшие на раскаленных плитах мостовой, ожесточенно лаяли, когда появлялся какой-нибудь новый всадник. Это были знаменитые испанские ищейки из породы тех, которыми Кортес травил когда-то ацтеков.
Гверильясы расположились вокруг разведенных огней, поджаривая на кончиках сабель куски вяленого мяса.
Некоторые чинили сбрую или чистили оружие, другие прогуливались взад и вперед, гордо драпируясь в роскошные manga или живописные серапе. Тут же ходили женщины в цветных рубашках.
Служанки приносили большие кувшины с водой или, стоя на коленях перед каменными очагами, скатывали тесто для тортилий и жарили бобы.
Все весело смеялись, шутили и болтали. Никому не было грустно, кроме нас, злополучных пленников, которых, быть может, ожидала в ближайшем будущем ужасная смерть…
Из вестибюля главного дома выходили офицеры, отдавали распоряжения и снова скрывались.
В одном углу двора лежали нагроможденные друг на друга тюки товара. Вблизи них расположились арриеро - погонщики мулов в живописных кожаных костюмах. Через крыши низких зданий - мы находились на возвышении - мы могли видеть зелень лугов и лесов. Вдали обрисовывались снежные вершины Анд. Выше всех вздымался к небу, как снежная пирамида, пик Орисавы.
Солнце уже скрылось за горами; последние лучи озарили конус Орисавы, заливая его расплавленным золотом. Облака, отливавшие пурпуром, окутывали вершины более низких Кордильер. Только самый высокий пик - Сверкающая Звезда
- одиноко вздымался из тумана…
Это была живописная, величественная картина - на один момент я забыл, где я и что со мной… Но грубый голос Хозе вернул меня к действительности. Он вошел с двумя пеонами, несшими наш ужин на большом глиняном блюде.
Ужин состоял из черных бобов и полдюжины тортилий. Так как мы успели изрядно проголодаться, то не подвергли его сильной критике. Нам развязали руки - в первый раз за все время нашего пленения блюдо поставили перед нами. Но опять у нас не было ни ножей, ни ложек, ни вилок. Рауль показал нам мексиканский способ есть бобы, зачерпывая их куском тортильи, и мы принялись за ужин…
Глава XXXVII. ЧЭЙН УХАЖИВАЕТ
Поставленное посреди нас громадное блюдо с бобами было опорожнено в один миг.
- Превкусная штука, хотя и неказистая, - со вздохом говорил Чэйн, грустно смотря на пустое блюдо. - Милый сеньор, не можете ли вы дать нам еще немного бобов или тортилий? - обратился он к стоявшему возле нас Хозе.
- No entiende (не понимаю), - ответил тот, отрицательно качая головою.
- No in ten days! (Не раньше десяти дней!) - воскликнул Чэйн, принимая испанское «nо entiende» за дурно произнесенное английское «no in ten days».
- Ох, как жестоко вы изволите шутить! Через десять дней Муртааг Чэйн будет ужинать на том свете, где дадут чего-нибудь получше ваших бобов!
- No entiende, - повторил мексиканец.
- No in ten days, да мы до тех пор успеем умереть с голоду! Мы сейчас хотим бобов!…
- Que guiere? (Чего он хочет?) - обратился мексиканец к Раулю, хохотавшему до слез.
- Что он там лопочет? - горячился Чэйн.
- Говорит, что не понимает тебя…
- Так скажи ты ему, что мы просим дать нам еще бобов и лепешек.
Рауль перевел слова Чэйна.
- No hay (нету), - сказал Хозе, водя перед носом взад и вперед пальцем.
- No I (не я), - повторил по-своему Чэйн. - Вы не желаете постараться для нас сами?… Так сделайте милость, пошлите кого-нибудь! Мы на это нисколько не обидимся, только бы прибавили нам порцию…
- No entiende, - еще раз проговорил мексиканец, продолжая мотать головою.
- Да что ты все толкуешь мне о десяти днях! - кричал Чэйн, окончательно выходя из себя. - Ты ведь отлично понимаешь, о чем я тебя прошу, только делаешь вид, что не понимаешь!… Жаль горсточки дрянных бобов!…
- Да он все время толкует тебе, что нет больше, - сказал Рауль.
- Нет больше? Врет, прохвост. На пятьсот человек приготовлен ужин, и вдруг - нет больше… Не может быть!…
- Frijoles - no hay (бобов нет), - сказал Хозе, догадавшись, о чем говорит Чэйн.
- Fray hobys (от святых), - продолжал коверкать Чэйн испанские слова. - Что ты тут еще толкуешь о святых, когда у вас дьявольские порядки!
Все мы так и покатывались от смеха, слушая эту интересную беседу.
- Рауль, попроси ты у него хоть воды! - злился Чэйн. - Уж в ней-то он отказать не может, раз под носом чуть не целое море…
Рауль исполнил его желание. Кстати сказать, и всем нам очень хотелось пить. Хозе сделал знак одной из служанок; девушка принесла нам полный кувшин воды.
- Потрудитесь, моя красавица, сперва напоить нашего капитана, - сказал Чэйн, указывая на меня. - Надо давать не только поровну, но и по чину.
Служанка поняла его и поднесла мне кувшин. Напившись, я передал воду Клейли, который в свою очередь передал ее Раулю.
Наконец, кувшин дошел до неугомонного ирландца. Однако, вместо того чтобы напиться, этот чудак поставил кувшин между колен, прищурил глаз и вкрадчиво прошептал:
- Скажи-ка, моя милая мучача… ведь так их зовут, Рауль, а?
- Muchacha, да, да…
- Так вот, красавица-мучача, не можешь ли ты достать нам одну капельку… ты уж знаешь, что нам нужно… Рауль растолкуйте!
- No entiende, - проговорила женщина, улыбаясь.
- Черт возьми! И эта тоже твердит о каких-то десяти днях! Да что они, сговорились, что ли!… Рауль, внуши ты ей, пожалуйста, чего я прошу… Скажи ей, что денег у меня нет, потому что ее милые земляки обобрали меня, но есть два серебряных образка и крестик. Пусть она достанет мне хоть каплю водки, а я за то дам ей на выбор любой образок или крестик…
С этими словами он достал из-за пазухи ремень с реликвиями. Увидав их, женщина вскрикнула от восторга и наклонилась, чтобы рассмотреть лучше. Потом она опустилась на колени и пробормотала молитву - половину по-испански, половину по-ацтекски.