Хотя он с удовольствием ночевал и просто проводил время в квартире Ильи, в которой тот с момента смерти матери и бабушки — а это произошло в один и тот же злосчастный девяносто третий год — жил в одиночестве. Если можно назвать одиночеством ежедневный наплыв гостей, и это помимо пресловутого веселого зоопарка, в лучшие дни включавшего в себя двух обезьян — уже известного нам Мистера Фикса по прозвищу Наполеон и его бывшего собрата Папу Зю, — а также кота Тима, попугая Брателло и одноглазого эрдельтерьера по кличке Кутузов, который в полном соответствии с историческими параллелями не на жизнь, а на смерть враждовал с хвостатым Наполеоном. (Впрочем, проворный Наполеон изменил-таки ход истории и выжил Кутузова из квартиры Ильи почти тем же манером, что и Папу Зю.) Но зачастую случались обстоятельства, не позволявшие Владу оставаться в этом милом обществе. И тогда он ехал на свою квартиру на улице Жуковского и тут, наедине с собой, разбирал, что же делать со сложившимся положением.
Он по привычке прислушался, прежде чем открыть дверь. Потом почти совершенно бесшумно вставил ключ в замок и дважды повернул его. Осторожность и бесшумность обеспечивались автоматически, без участия сознания.
Впрочем, проникновение в квартиру посторонних совершенно исключалось, потому что еще два года назад он установил новейшую систему сигнализации. Почти совершенную. А полгода назад поменял ее на совершенную.
Почти совершенная — эта та, которую он сам вскрыл бы за пять минут. Совершенная требовала получаса напряженной работы и известной доли везения в придачу.
Хотя Владимир почти не допускал, что в городе может обнаружиться специалист его уровня.
Он прошел в квартиру и тут же проверил автоответчик. Чисто. Это хорошо, потому что возвращаться к работе он не имел ни малейшего желания, но интересное предложение могло стронуть дело с мертвой точки.
Хотя работа была нужна. Деньги кончились еще на прошлой неделе, и, не будь этой крайне удачной экспроприации финансов у Архипа, он уже сейчас был бы на мели.
Конечно, он мог добыть деньги ставшим за последние месяцы привычным способом, в Уголовном кодексе носившим звучное обозначение «кража со взломом». Господи.., могли он, бывший офицер «Капеллы», подумать, что будет вести образ жизни ленивого паразита. Хотя, надо отдать должное, паразитировал он на собственном таланте, на собственном мастерстве и классе элитного сотрудника секретного подразделения ГРУ Генштаба.
А ведь он прошел через такое…
* * *
…Он до сих пор старался стереть из памяти то дело, которое все еще вызывает недоуменное пожимание плечами у представителей компетентных российских источников и свирепый скрежет чеченских зубов в ореоле угольно-черных волос усов и бороды.
Их снабдили новейшей военной техникой и забросили в горы, где они провели пять недель на грани существования… Думается, именно так чувствовали себя партизаны в Великую Отечественную в глубоком тылу…
Здесь Влад надолго получил почти физическое отвращение к женщинам — после того как воочию увидел белокурых прибалтийских снайперш-наемниц, которые, смеясь, стреляли по «яйцам русских щенков».
Свиридов знал литовский язык, он не мог не понять этой фразы, а один из его напарников, Леша Виноградов, вероятно, знал еще лучше, потому что услышал что-то настолько дикое, что дрогнула и его ороговевшая от равнодушия к человеческой крови и чести душа.
Прибалтийки не успели даже пискнуть…
Он никогда не забудет, что после того, как все кончилось, они пробирались к своим — хотя было непонятно, кто в этой войне свой, а кто чужой. Их осталось четверо — Свиридов, Алик Чекменев, Виноградов и Фоня, Афанасий Фокин. Они прошли через ад, а на выходе оттуда безусый русский солдат, который принял их за чеченцев, выстрелил в них из гранатомета.
Конечно, они могли не допустить этого, но даже их оттренированное чувство самосохранения не подсказало, что смерть — вот она, в руках неопытного русского мальчика, их брата по крови, который, быть может, впервые взял в руки оружие, чтобы эту кровь пролить.
Чекменева тогда разорвало в клочья, Виноградова тяжело ранило, а сам он, Влад Свиридов, оказался в госпитале с черепномозговой травмой и частичной потерей памяти. Он выжил, но его поспешно комиссовали — то ли потому, что он в самом деле был больше непригоден для элитных спецслужб, то ли сочли его миссию более чем достаточной для того, чтобы поспешно сплавить на «гражданку».
Возможно, его даже хотели ликвидировать. Что спасло его — то ли значительная амнезия, то ли уверенность в том, что высокий профессионализм не позволит развеять по миру страшные тайны сильных мира сего.
Прошлая жизнь поставила жирную кляксу там, где следовало бы ставить многообещающее неоднозначное многоточие…
* * *
Влад свалился на диван и взял в руки пневматический пистолет, в просторечии «воздушку», с которым никогда не расставался дома и даже спал с ним вместе. Любимым его занятием было, лежа на диване и плюя в потолок от скуки, взять в руки пистолет и со всем тщанием отстреливать мух.
Зимой и ранней весной мух, естественно, не было, и ему приходилось стрелять во что ни попадя, и настоящим праздником был бегущий по стене досужий незадачливый таракан, который незамедлительно превращался в грязное пятно на обоях.
Впрочем, целей хватало более чем достаточно, благо все стены двух комнат были увешаны портретами особо любимых политических деятелей с аккуратно напечатанными принтером концентрическими кругами один в другом и жирной точкой в центре.
.Пневматический пистолет был не единственной игрушкой в доме Свиридова, но остальные стреляли слишком громко, чтобы не привлечь внимания соседей каждодневной интенсивной их эксплуатацией.
Коллекция огнестрельного оружия бывшего бойца «Капеллы» насчитывала около двух десятков единиц и в денежном эквиваленте представляла собой целое состояние.
Каких только «пушек» тут не было! Разумеется, всегда имелся шанс на то, что хранение на дому подобного уникального арсенала станет достоянием гласности, и тогда им заинтересуются компетентные органы. Именно на этот случай Свиридов завел целый архив всевозможных лицензий, разрешений, дарственных и прочих официальных документов, которые он выхлопатывал, изыскивал и покупал всеми правдами и не правдами, чтобы иметь законное право на владение огнестрельной коллекцией.
Доходило до курьеза: так, однажды он оформил по знакомству фиктивную дарственную на новенький «узи», приобретенный им также при достаточно сомнительных обстоятельствах. А перешел он к нему якобы по наследству как именное оружие дедушки, героя Великой Отечественной войны!
Разумеется, он быстро устранил этот досадный промах.
Вообще же стрельба была у Влада чем то вроде мучительного зуда: пострелял, попортил потолок и стены и на время успокоился, чтобы через некоторое время снова судорожно схватить в руки любимую игрушку.
Вот и сейчас он не глядя выстрелил в свеженький портрет Геннадия Андреевича Зюганова, содранный непосредственно из Interneta, а потом, чтобы не обидеть вымирающий коммунистический электорат — старикам везде у нас почет все-таки, — выпалил прямо в сытую физиономию Анатолия Борисовича Чубайса, позаимствованную оттуда же.
Умиротворив оба крыла политического Змея Горыныча, он отстрелил переднюю левую ножку юного таракана, опрометчиво пробежавшего в пределах досягаемости пистолетного выстрела, и через минуту заснул сном праведника из «Жития преподобных старцев Киево-Печерской лавры».
…После этих событий, попеременно то веселых, то печальных, прошло два дня.
Влад безвылазно сидел дома, ведя самый что ни на есть обломовский образ жизни, то валяясь на диване с «мухобойкой» (то есть все с тем же пневматическим пистолетом) в руках, то азартно глядя футбол по НТВ+, не менее азартно порой засыпая на середине матча.
Впрочем, матч Лиги чемпионов «Реал» — «Динамо»(Киев) он, как и всякий уважающий себя поклонник футбола, посмотрел на одном дыхании и по окончании матча, увенчавшегося боевой ничьей, тут же выпалил из «мухобойки» в висящий на стене плакат с изображением мадридской команды, угодив точно в лоб Предрага Миятовича, забившего в ворота Киева злополучный гол со штрафного.
Если футбола не было, он смотрел хоккей или баскетбол, но тут процент засыпаемости был куда выше. Во время, свободное от сомнамбулического просмотра спортивных действ, он лазал по Интернету и периодически сбрасывал на принтер новый материал для мишеней.
К несчастью, у него не было такого преданного слуги Захара, который скрашивал жизнь Илье Ильичу Обломову, и потому питался он одними консервантами быстрого приготовления, а о потреблении свежего хлеба или молочных продуктов речь вообще не заходила, потому что за ними следовало идти в магазин.
Единственное, что омрачало это идиллическое существование прямо-таки в лучших традициях Горация, это мысль об Илье.
Два дня без звонка и без визита — это было довольно необычно для общительного брата. Периодически вкрадывались дурные подозрения, выплывали и смыкались вокруг смутной фигуры, в которой он узнавал Наташу.., не хотелось копаться в себе, ища ответы на поднимающиеся в груди вопросы, разрозненные протестующие голоса, и он в очередной раз выпускал пневматическую пульку в потолок, откуда ласково улыбался любимый вождь и учитель В.И. Ленин.
На третий день он решил съездить к Илье и проверить, в чем же дело. Ильи дома не оказалось, хотя по всем прикидкам нормальный человек в семь часов утра должен быть дома. Зато когда он приехал домой, его ждало послание на автоответчике.
Нет, это был не Илья. Незнакомый мужской голос спокойно произнес:
— Владимир Антонович, мне жаль, что я не застал вас дома. Но я очень хотел бы надеяться, что вы откликнетесь на мое предложение и приедете сегодня к трем часам дня в центральный офис модельного агентства «Сапфо». Вас будут ждать. Заранее благодарен.