сквозь.
Одна келья была обжита. Черепа свалены горкой в угол, напоминая известную картину художника Верещагина. На лежанке – пуховый спальник. На столе – фонарик, еще один бинокль, свечи. Рация – в сугубо армейском дизайне. Простая такая, беспоисковая и бесподстроечная. Хватай трубочку и давай шифровку: «Центр. Юстасу. Здесь Алекс…» То бишь Серый.
В углу – котелок, спиртовка, продукты. Пластиковый мешок с водой.
В изголовье постели, под спальником, – несколько коробок с пистолетными патронами. Вот это надо просчитать – пистолета я у него не видел. Где же он его держит? Покопался – нашел: под черепами. Пистолет не наш, но хороший, с глушаком. Я положил его на место.
Еще раз осмотрелся. Обратил внимание, что над входом прикреплена свернутая в рулон плащ-палатка. Ну да, он же вечерами, когда отдыхает после смены, диссертацию пишет, следовательно, дверной проем занавешивает, чтобы не смутить нас таинственным светом из чрева горы и своим демонстративным трудолюбием.
Посмотрев на часы, я прошел коридор до конца. Он завершался крутой каменной лестницей, ведущей вниз. Последние ее ступени исчезали в черной ледяной воде. Впрочем, ледяной – да. Но, приглядевшись, я поправился насчет черной. Не такая уж она черная. Где-то у далекого дна движутся какие-то неясные тени – словно враги в тумане. Однако!
Все-таки Серый – он умный. Не зря ему все время казалось, что в монастырь другой путь есть, попроще, чем горный. Хотя, как сказать, это еще попробовать надо. С риском для жизни, стало быть.
Все, пора наверх. К солнышку – к теплу и свету.
В коридоре я выглянул в одно из окошек, раздвинув ветки. Да, отсюда наблюдение вести скучно. Видны только высохшие до дна бассейны, задняя стена дома с малым числом окон, кусочек пляжа и крыша Анчаровой сакли, на которой сушились крабовые панцири.
Я заглянул еще раз в келью. Еще раз прикинул свои предстоящие действия – уже с точки зрения человека, стоящего на пороге. И еще раз восхитился разумным порядком в комнате. Вроде бы полно имущества, но сразу видно, что хозяину нужно всего десять секунд, чтобы встать, собрать вещи и уйти отсюда, не оставив никаких следов. Кроме застывших капель стеарина на столе.
Толковый жилец, с ним разбираться осторожно нужно. Бдительно…
Тем же путем – где на двух, где на четырех – я вернулся на НП. Дружок мой усердно возлежал в своей норке на подстилке и – молодец! – беззастенчиво спал, пригретый солнышком. Ему, видать, тоже все это порядком надоело.
Я не стал его будить, путь поспит. Ночкой темною ему ведь тоже дежурить. Эх, служба наша, браток, незавидная…
Изыскивая возможности хоть в какой-то степени обезопасить виллу от прямого вторжения, – а в том, что оно уже недалеко, сомнений не было – я понял, что это совершенно нереально. Худшего места с этой точки зрения Мещерский не смог бы найти. И самым слабым участком в предстоящей обороне была не дорога. Тут еще можно что-то придумать, даже не прибегая к ее минированию. Больше всего меня беспокоило море. Пара катеров выкинет десант из десяти головорезов в брониках или скинет десяток аквалангистов и нам их нипочем не сдержать. Да еще если на скале с двух сторон посадить по снайперу – они нас в этом корыте перещелкают как куропаток, без никаких потерь со своей стороны.
Поэтому я всегда с охотой принимал предложения Мещерского ознакомиться с его подводными владениями. Так он с наивной гордостью называл участок моря перед виллой.
И жестоко при этом ошибался. Что нам говорит мудрая наука диалектика? Вот что. Как только ты попробуешь ткнуть пальцем и сказать: это мое, как тут же найдутся оппоненты. Им это твое «мое» станет вдруг таким же необходимым, как муравью мушиное крылышко. И пусть это «твое» сто лет до того валялось в пыли и грязи, никому никогда не нужное, но стоит обратить на него внимание, как сразу же еще кому-то захочется его иметь. А значит – либо похитить, либо отнять. Купить в лучшем случае.
Но я не спешил рассеивать заблуждения Мещерского. Без меня рассеятся, стало быть.
И мы резвились в море, как молодые, не обремененные семьей и долгами дельфины. Мещерский знал здесь под водой каждый камень. Он показал мне место, где расположилась колония самых крупных мидий. Он показал мне затонувший баркас, где можно было пострелять лобанов и камбалу. Мы заплывали далеко в море, где на большой глубине, в зеленом таинственном сумраке, можно было набрать полную сетку ропанов и наловить крабов, которых отбирал у нас Анчар. Ропаны шли на стол, а крабов он обдавал кипятком и досушивал на плоской крыше сакли, прикрыв сеткой от мух. Потом дарил их Вите.
Мещерский показал мне и громадный подводный камень, похожий формой и размерами на Анчарову саклю. Внутри, однако, не в пример ей, камень был пуст, и туда вела узенькая щель, протискивались в которую только два дурака – она вся щетинилась острыми ракушками мидий. И там, в сумраке подводной пещеры, на ее песчаном полу, грудилась посередке горка сокровищ (опять же – с точки зрения дураков) – пустые крабовые панцири. Будто кто-то заботливо сложил их здесь, чтобы Мещерский, как в магазине, отбирал самые крупные, ярко-алые с белым, клешни для ожерелий на прелестную шейку Виты. Надо и мне Женьке такой подарок сделать – вот визгу-то будет. И поцелуйства.
– Здесь крабы линяют, – отдышавшись на поверхности, пояснил мне Мещерский. – Сбрасывают панцири, а прибойная волна сгоняет их в центр. А вообще – хорошее местечко для тайничка, не находите? Подводный сейф.
Ага, сберкасса застойных времен. Надежно, выгодно, удобно. Спрятать – нетрудно, найти – нелегко. И лишний раз не сунешься. Пока пролезешь в эту щель – уже обратно хочется, вот-вот глаза без воздуха лопнут. И тут уж не до осторожности в дверях, вылетаешь из пещеры – и пробкой на поверхность. А плечи – ровно кто граблями погладил: мидиями ободраны.
Правда, у Мещерского были акваланги, но мы ими почти не пользовались. Хлопотно: компрессор запускать, фильтры проверять, да и под водой без акваланга как-то свободнее, к стихии ближе. К тому же в пещеру эту с баллонами за спиной не пролезешь.
А в общем и целом насчет тайничка – весьма актуальная сентенция. Случайная ли?
Вот так мы и жили. Стреляли рыбу, собирали ракушки, ловили крабов, охотились за амфорами. Делали неожиданные находки…
Вроде водолазного ножа, который я совершенно случайно разглядел, когда тащил наверх сетку, набитую ропанами. Он себе безмятежно плавал торчком у самой поверхности воды, поблескивая широким лезвием. Рукоять – из какого-то плавучего материала, клинок хорошей стали, с насечкой по обушку.
Я показал его Мещерскому:
– Ваш? Вы потеряли?
Он равнодушно повертел нож в руках, вернул мне:
– Нет, не мой. Где вы его нашли?
Под подушкой.
Вот тебе и «твое-мое». Не иначе, в наших пределах здесь по ночам аквалангист шастает, добычу ищет.
– Вот что, друг мой, – ласково сказал я Мещерскому, когда мы обсуждали в его кабинете наши дела. – Что касается Виты…
– Ну? – настороженный, острый взгляд.
– Пожалуй, ей не стоит заплывать так далеко в море. Даже с вами. – Я помолчал, вроде как подумал. – Тем более – с вами.
– Как ей это мотивировать? Она великолепно плавает, и лишать ее этого удовольствия…
– Черт возьми, Князь! Мне надоели эти склоки. Или вы должным образом…
– Все, все. – Он успокаивающе поднял руки, сдаваясь без боя. – Вы опять правы. Но что ей сказать? Мне бы не хотелось раньше времени тревожить ее.
– Скажите, что в море появились акулы.
– Она прекрасно знает, что катраны не опасны человеку.
– Акулы бывают разные.
– Вы шутите?
– Мещерский, готовится очень серьезная акция. Людьми с большими возможностями. Людьми, в чем-то и почему-то крайне заинтересованными. Поэтому предложите ей плавать в бассейне.
– Попробую, – он безнадежно вздохнул. – У меня аллергия на вас, Алекс. Не обижайтесь, я в шутку…
– И вот еще что. У вас в Москве ведь осталось жилье?
– Конечно. Квартира. Две дачи, одна, большая – далеко, другая, маленькая – рядом с городом.
– Дайте мне их координаты и адреса людей, которые за ними присматривают.
– Вы думаете, что интересы Бакса не ограничиваются моей виллой?
– Я уверен в этом.
Вечером мы собрались в гостиной.
Анчар растопил камин. Для него он старательно собирал на берегу плавник. Пропитанное морской солью дерево играло в камине разноцветным пламенем.
Было тихо, сумрачно. Слегка шевелились занавески, будто кто-то осторожно дышал за ними. Какой-нибудь черный-пречерный монах.
Вита играла на рояле что-то мне незнакомое, щемящее и безрадостное. Да и что еще могли играть в этом доме?..
Вита опустила крышку рояля, с улыбкой повернулась ко мне.
– Я слышала, мистер Грей, – кивок в сторону Мещерского, – что в море появились акулы?
– Врут, как всегда. Не акулы, а скаты. Близится осень, они зачем-то мигрируют к берегу. Очень вредные создания, особенно когда наступаешь на них. Болезненно и опасно. А кроме того, здесь водятся дракончики. Такая миленькая рыбка вроде бычка, с острым и ядовитым плавником на спине. Если она им уколет, могут быть большие неприятности.
– А именно? – заинтересованно уточнил Мещерский. Будто хотел эти неприятности доставить лично мне.
– Его яд парализует дыхательную систему. Может наступить удушье.
Мещерский покачал головой, умело пожал плечами.
– Вы сговорились, – догадалась Вита. – Нам нужна еще одна женщина. Для равновесия. И равноправия.
– Скоро будет, – сказал Анчар. – Рыжая, зеленая, шальная. Правильно сказал?
– Я рада за вас, – улыбнулась мне Вита. – Мы будем с ней плавать на острова. Назло скатам и акулам. – Она по очереди указала на меня и Мещерского.
Женька проделала все, что надо. В соответствии с моими указаниями. Машина еще только останавливалась, а она уже перемахнула через закрытую дверцу, издала ликующий клик и бросилась мне навстречу. Едва не свалив под розовый куст, она повисла у меня на шее, целовала в уши и нос, болтала от восторга ногами и так визжала, что на мирном турецком берегу,