Однако обошлось. Не зря, видно, говорят, что Бог бережет пьяных, дураков и влюбленных. В нашей-то команде все такие и есть. А уж Серый – тот всегда во всех трех ипостасях.
Я легко ступил на крышу, «люлька» взвилась и исчезла.
Так, теперь – все лишнее, кроме Женьки. И все лишнее на пути к ней надо убрать. Ключ от подвала, значит, не нужен, но и охранник у дома – тоже: если возникнут осложнения с Игроком, тот может поспешить на помощь или поднять тревогу. Первое предпочтительнее, стало быть.
Я спустился на балкон, лег и просунул руку с монтировкой меж балясин. Дождался (с нетерпением, надо сказать), когда голова медлительного охранника оказалась подо мной, и от души ахнул по ней железкой. Он вздохнул, опустился на колени, завалился на бок. Я взял его автомат и нырнул в подвал.
И столкнулся с Женькой. Она едва не застрелила меня – то ли от неожиданности, то ли от радости. И повисла у меня на шее. Это, повторяю, она умела.
– Я человека убила, – шепнула Женька. – Он хотел меня обесчестить.
– Значит, не человека, не переживай. Пойдем, глянем.
Убедимся, стало быть.
Женька провела меня в закуток, где ее «содержали под стражей».
Игрок, обмякший, со спущенными штанами, лежал на спине, в крайне неудобном положении – на ножке перевернутого металлического стула.
Я нагнулся над ним.
– Жить будет. Ходить по бабам никогда. Он себе позвоночник повредил.
Я перетащил его в дальний угол, бросил на него какое-то тряпье. Подобрал с пола разорванные Женькины трусики и заткнул ими на всякий случай его пасть вроде кляпа.
Садист Серый.
…Несмотря на предупреждение – не трогать заложницу до особого распоряжения, Игрок решил-таки попытать счастья.
Он долго уговаривал Женьку, обещал помочь бежать отсюда, грозил всякими карами, сулил много добра и зла.
Женька терпеливо выслушивала весь этот бред и наконец дала ответ, предельно ясный. И неприлично эмоциональный. Сожалею, что не могу привести его здесь.
Игрок напал на нее сзади. Одной рукой зажал рот, другой обхватил горло. Женька обмякла в его руках, «потеряла сознание». Он с лихорадочным нетерпением избавился от своих штанов, перевернул Женьку на спину, задрал юбку и рванул трусики… И получил коронный удар в лоб, двумя пятками – со всей дури грохнулся спиной на тонкую ножку стула…
– Пошли домой, – сказал я. – Мы по тебе соскучились.
– Водку пьянствовать? – обрадовалась Женька. – А я знала, что ты не бросишь меня в беде.
– Тебя бросишь, как же.
– А ты страдал по мне, похудел даже.
– В сухом полене жара больше, – буркнул я (так моя тетушка когда-то говаривала).
– Посмотрим, – хихикнула Женька. И опять – на шею.
У дверей я вырвался из ее объятий, придержал, осторожно выглянул.
Теперь рисковать никак нельзя.
– Подожди здесь.
Я подобрался к караулке, заглянул в светящееся окошко. Двое охранников спали, как говорится, зубами к стенке, один валялся с газетой за неимением лучшего, четвертый чистил разобранный автомат. Вот бы все они, лентяи, занялись делом – привели бы оружие в порядок, да с полной его разборкой. Службы не знают, стало быть. Проучу!..
Я отыскал подходящий кол (он был привязан к засохшему саженцу, точнее, наоборот) и подпер им дверь.
С удовольствием взял Женьку за руку, и мы на цыпочках поднялись на балкон по внешней лестнице, прислушиваясь к веселому говору и женскому визгу среди звона посуды в доме.
Я стал на перила, сложил руки в замок, Женька легко перенеслась на крышу, протянула мне руку. И все это – под аккомпанемент ее поцелуев и объятий.
Остановились перед каменной стеной, отвесно уходящей ввысь, к звездам.
– Серый, – выдохнула Женька. – Я ведь ни за что на нее не залезу. Тем более без трусиков. Ты подглядывать будешь.
– Ну и оставайся, – рассердился я и чуть мигнул фонариком в небо. – А я на лифте поеду.
Но не поехал, не успел.
Едва наша «люлька» повисла над крышей, очнулся и завопил поверженный мною охранник. Вот что значит не доводить дело до конца!
В дверь каптерки заколотились его коллеги – выбросились в разбитое прикладом окно, рванули к дому. От ворот бежал еще один.
Я усадил Женьку в кресло, пристегнул, бросил ей на колени автомат.
– Пошел, Арчи!
– Цепляйся, Серый! – завопила Женька, передергивая затвор. – Прикрою!
Снизу ударили автоматы, полетели осколки камней. Веревку бы не перебили.
Пригнувшись, я пробежал по крыше и свалился в какой-то куст, затаился в нем.
С неба упала и рванула граната. Женька, по пути наверх, добавила злую, отчаянную очередь. Ничего, сейчас Анчар ее успокоит.
Стрельба прекратилась – некуда было стрелять, ни одной цели. Выстрелы сменились матом, нелепыми командами, которые никто не выполнял, собачьим лаем.
Но народ прибывал, сбежалась охрана с соседних вилл. И я, пока не поздно, смешался с толпой, помелькал там и тут, покричал вместе со всеми и, когда надоело, нырнул в подвал. Здесь Женьку искать не будут. Ну, заглянут разок, и все.
Можно отдыхать. Под топчаном, на котором недавно маялась Женька.
…А она тем временем мчалась в машине с Анчаром. Развилку они проскочили вовремя – сзади мелькнули фары погони. Но попробуй догони Анчара в горах.
Женька с восторгом вспоминала потом эту поездку. Ей это даже больше понравилось, чем качаться в кресле над бездной. Под пулями. Да без трусиков.
– Один раз мы даже сорвались в пропасть, – врала она, – но Анчар схватился левой рукой за сосну и вернул машину на дорогу.
Впрочем, кто знает, может, так оно и было. Анчар, во всяком случае, не отрицал этого факта.
Еще до света они были в городе.
Я устроился поудобнее, положил рядом пистолет.
Шум в «осиновом» гнезде нарастал – взревели машины, погоня пошла. Наивные люди…
Приблизился быстрый топот многих ног, озабоченный матерный говор. Пробежались по всем подвальным помещениям, сунулись в углы, но небрежно, даже не заметили под тряпьем своего отыгравшего Игрока.
Я успокоился и уснул.
И вот что мне приснилось.
Будто бы наступило утро. И будто бы этим ясным утром к Медвежьему подъехала на нескольких машинах группа омоновцев при всем параде: в брониках, сферах, с палками и стволами.
Старший вызвал председателя этого горно-садового товарищества, рассадника, стало быть.
– По сведениям нашего информированного источника, – сказал старший, – на территории вашего поселка скрывается объявленный в розыск опасный преступник. Мы проведем розыск и задержание. А если потребуется, обезвреживание.
Возражений не последовало. Тем более что причина возможных возражений уже не существовала.
Началась прошарка. Неумолимо приближаясь к «Фрегату» с подрезанными навсегда крыльями.
Захлопали двери, затопали тяжелые «берцы», заскрипела отодвигаемая мебель, зазвенела подвернувшаяся некстати дорогая посуда.
– Здесь у вас что? Гараж? Отоприте!
Двое стали на изготовку по бокам двери, трое вломились внутрь, рассыпались по подвалу, вышибли Серого пинком из-под теплого топчана, прихватили его пистолет…
…На этом месте я проснулся. Меня вышибли пинком из-под топчана, насовали в ребра, надели наручники. Вывели на волю.
– Там у вас, – сказал я хозяину, – еще один прячется. Инвалид.
Меня провели по всему поселку, втолкнули в машину.
– Попался? – сказал Володя, размыкая кольца кандалов. – Вот мы и посчитались.
– Спасибо, – улыбнулся я.
– И все? – возмутился он. – Ребята, сажайте его обратно. Халявщик!
Я успокоил его как мог. Обещаниями хорошо вести себя впредь.
На развилке мы расстались. Здесь меня ждали друг и любимая, которая тут же повисла у меня на шее, визжа и болтая длинными красивыми ногами.
– А мы чуть дерево не свернули! Анчар как схватит его рукой…
– Будет врать-то, – сказал я.
Милицейские машины посигналили нам и тронулись.
– Эй! Эй! – закричал Анчар и тяжело побежал за ними, прижимая к животу ящик с коньяком.
Ящик подхватили, чья-то длинная дружеская рука надвинула козырек элегантного Анчарова «кепи» ему на нос.
Мы сели в джип и поехали домой, водку пьянствовать.
«По аэродрому, по аэродрому…» – напевал Анчар всю дорогу свою нескончаемую песню. Из двух слов.
А больше ведь и не надо, а?
Обреченный дом был полон радости. Тепла, света и любви.
Мы все хорошенько вымылись, приоделись кто как мог и надолго уселись за стол.
Анчар радовался как дитя. Он был неиссякаем.
– Я всю жизнь любил только сестру и одного человека. Вы знаете. – В частности, сказал он. – Теперь я люблю вас тоже. Я думаю, много есть еще людей, которых можно любить. И защищать. Потому что много еще есть людей, которых надо ненавидеть. Так я сказал, да? Пусть Бог простит мне эти слова.
Он сидел за столом в кепке, которая после всех своих приключений потеряла форму, но обрела содержание. Он теперь и спать в ней будет.
– Вот, – сказала Женька, сияя глазами, – а ты ее носить стеснялся. Видишь, какая полезная оказалась.
В самый разгар веселья, когда мы уже стали немного уставать, вынырнула из моря Светка и, переодевшись во что-то Витино, присоединилась к нам.
– Как там Серж? – вежливо поинтересовалась Женька.
– На больничном. Хочет слинять под видом язвы.
– Так можно проще, – вставил я. – Мы можем ему справку сделать из дурдома.
– Еще чего! – возмутилась Светка. – Себе сделай.
– Да, – опять врезалась Женька. – Не нужна Сержу справка из дурдома. По нему и так видно.
Анчар поднял ее со стула, подбросил, чуть не зацепив люстру, поймал и снова посадил на место. Успокоил, остановил.
– Видала? – похвалилась Женька. – А тебя…
– Свет, пойдем, пошепчемся, – я понял, что противников пора разводить по углам.
– Только не в спальне, – строго предупредила Женька. – Знаю я вас.
– Не знаешь. – Светка обняла меня за талию и положила голову на плечо. – Пойдем, милый.
Вот, сказала она, когда мы вышли на терраску, и кивнула на стоящий на полу черный резиновый мешочек.