[53]. На одной копейке и не заметно, а вот на тысяче набегает недовес. Как быть, Щелкунов не знал и в убыток себе добавлял в счетную гривенку старых тяжелых денег, чтобы, не дай бог, не обвинили его в утайке денежной.
За разбором праздничной выручки Нечая застала ночь. Надо и честь знать, пора до дому. Воскресный день на исходе. Еще один день, понедельник, отгуляет народ – и за работу, праздникам конец.
– Нечай Иванович, к тебе человек просится, – заглянул в горенку ярыжка.
– Кто таков? – поднял голову от бумаг Щелкунов.
– Говорит, по государеву делу.
Нечай вздрогнул: это было тайное слово – пришел человек из Москвы.
– Зови, да двери прикрой плотнее, дует. Не лето уже, чай.
В горенку зашел мужик, который уже дважды бывал в кабаке, – тот самый, что дешево торговал на площади и потом отдал все деньги Нечаю.
– Доброго здравьица, уважаемый! Мы уже недалече, на речке Лосте станом расположились и готовы идти в гости к воеводе.
– Сегодня?
– Да, на остаточном часу ночи откроешь ворота, мы придем тихо, шума поднимать не будем. Впустишь в город, и все.
– Грабить будете?
– Упаси боже, нас не так много! Сделаем как уговаривались, вернем королевичеву казну, накажем воеводу-изменника – и назад. Путь до Москвы неблизкий. Зелье сонное у тебя готово?
– Все как есть на месте.
– Вот и ладно. Где казна хранится, разузнал?
– В амбарах, у Кузнечной слободы. Охраняют стрельцы. В наряде четверо на весь двор, караулят по двое, другие спят в сторожке, так что справитесь. Только крови христианской без нужды не лейте.
– О чем говоришь, любезный! Наше дело тихое: что надо возьмем, кого надо накажем – и домой. В городе толком и понять ничего не успеют.
– Хорошо, коли так.
– А как королевич нового воеводу пришлет, ты у него дьяком будешь, всеми доходами ведать.
Щелкунов довольно улыбнулся в бороду. Состоять при государевых денежных доходах всегда было его заветным желанием. Ради этого он согласился содействовать незнакомцам и предал своих. Впрочем, это как посмотреть, он же за власть законную, за королевича, избранного русским царем, против ярославских воров и смутьянов.
Глава 11
Ворота в город закрывали в полночь, и надо было успеть. Проводив гостя, Нечай взял четверть с отличным заморским вином и пошел за городскую стену, благо было совсем рядом. Там у целовальника был пустой осадный двор на случай опасности. Хозяин отсутствовал и просил Нечая приглядывать за имуществом. Вообще-то жить за городской стеной неудобно: у стражи на виду, да и места в городе маловато, огород развести – и то негде. Многие по этой причине селились на посадах, а за стенами оставляли себе осадные дворы, где можно было схорониться от ворога. У Щелкунова дом был на Нижнем посаде в Козленском сорочке, и в город он ходил только по случаю, а тут как раз такое дело.
Воро́тники уже закрыли засовы, когда он появился у главного входа.
– Эй, православные, это я, Нечай Щелкунов, опоздал маленько. Откройте калиточку, не замайте, дело важное.
– Какое такое у тебя дело? – крикнули с башни.
– Весточка пришла, что наши под Москвой ляхов разбили и путь им в Кремль заказан. Теперь осадным полякам не сдобровать, помощи им ждать неоткуда. Близок конец Смуте. Спешу к воеводе, раз уж радость такая.
– Ну, раз так, проходи.
Калитка отворилась, и стражник пустил Нечая в город.
– Что это у тебя в руках, любезный?
– Фряжское, несу угостить на радостях!
– Налей и нам!
– Несите чарки.
Через пару минут весь караул собрался внизу, Нечай разлил им вина в чарки. Сонное зелье, подмешанное в хмельное, подействует не сразу, а через час-другой, но к концу ночи – наверняка, и стража будет спать крепким сном если не от сон-травы, то от хмеля точно.
Нечай, оставив четверть воротной страже, действительно прошел к воеводе в старый государев дворец.
У Долгорукова были гости, праздник Софии завершали большим застольем.
– Что тебе, целовальник? – спросил дворовый страж.
– Дело важное до воеводы, промедления не терпит. Отворяй, надо ему слово молвить.
– Обожди, спрошу.
Князь Григорий Долгоруков был недоволен, что к нему в такой час заявился Щелкунов, но государево дело заставило принять целовальника.
– Поклон тебе, князь и боярин Григорий Борисович, – Нечай снял шапку и отвесил поясной поклон.
– Что надобно? – неласково спросил воевода.
– Не гневайся, государь мой, – снова поклонился Нечай, – дозволь вымолвить.
Воевода кивнул головой.
– Ведомо учинилось от людей, что на кружечном дворе гулеванили, будто ляхи уходят прочь из Москвы.
– Так-таки и уходят?
– Прислали переговорщиков, просят выход со знаменами и обозом.
– Ишь, захотели! – закричал воевода. – Это хорошая весть, налейте целовальнику!
Щелкунову поднесли чарку, он выпил, отметил про себя добротность воеводских запасов.
– А почему эти люди сами не явили новость? – спросил воевода.
– Завтра придут – устали с дороги, отдыхают. Не гневайся на них, государь-воевода, не со зла они.
– Хорошо, – кивнул головой Долгоруков-Роща, – налейте еще целовальнику за добрую весть.
К Нечаю подошла молодая жена Долгорукова, подала серебряный ковш с медовухой.
«Красавица, – подумал Щелкунов. – Все можно боярам: одну жену схоронил, года не прошло – женился на молодой. А сам-то старик, шестой десяток давно разменял».
– Благодарствую, княгиня, – поклонился он жене воеводы, – дозвольте откланяться, чтобы не мешать веселью.
Воевода сделал знак, что Щелкунова далее не задерживает.
Нечай вышел со двора, рассудил про себя: гуляют у воеводы – значит, поутру подниматься им будет тяжело. Во дворе охраны немного, «гости» справятся.
Он пошел на осадный двор, заперся и остаток ночи провел в раздумьях. Нечай не хотел, чтобы город подвергся разгрому, но обещание незнакомца сместить воеводу и сделать его дьяком при новом воинском начальнике пересилило все сомнения. Ведь было уже так: приходили в Вологду от Лжедмитрия, сажали воеводу на цепь – и все, народец в городе покорился. Если бы не случай, правили бы воеводы Дмитрия Ивановича Вологдой до самой его кончины, как это было в других городах. «Может, это случай для меня», – думал Нечай.
Ему вдруг пришло в голову, что те стражники, что пустили его в город и которым он оставил бутыль с сонным зельем, наверняка будут убиты. Это самое малое, а еще – воеводская охрана и стрельцы у амбаров.
«Они бунтовщикам служат, а я законному государю», – успокоил себя Щелкунов.
В половине пятого утра, пока было еще темно и говорливые петухи не торопились будить горожан, он оделся, вышел на улицу и неторопливо пошел к воротам. Благо было совсем рядом.
Так и есть, никого! Двери в сторожку открыты, караул спит по лавкам. На башне, на смотровой площадке тоже никого.
– Эй, стража! – позвал Нечай.
Тишина.
Щелкунов подошел к калитке, открыл засовы, отворил дверь и выглянул за ворота. Прошло совсем немного времени, и со стороны Нижнего посада показались крадущиеся вдоль заборов пешие фигуры. Незнакомцы подошли к самым воротам.
Нечай сразу узнал человека, который был у него в кабаке. Теперь он был в красивом польском кунтуше и шапке с пером – видно, что предводитель! Вместе с ним двигалось человек двадцать – тихо, шума не поднимали. Редкие вологодские собаки подвоха не чуяли, к запахам чужих людей привыкли и потому тревожного лая не подняли – так, потявкали из-за заборов.
– Воевода у себя? – спросил предводитель у Нечая.
Щелкунов кивнул.
– Все сделал как говорили, стража спит. Воевода Долгоруков в государевом дворце, у него вчера пир был, я его обрадовал вестями из Москвы, так что добавили они крепко. Охрана у него невелика, справитесь. Где второй воевода Одоевский, не ведаю. Мне-то что делать?
– Беги куда подальше, спасайся – неровен час, ребята тебя порубят.
Он махнул рукой. Часть пришедших зашла в сторожку и переколола спящую стражу, другие принялись открывать ворота. Как только створы распахнулись, раздался условный свист и тотчас из разных мест появились вооруженные люди – конные, пешие, в русских, польских и черкасских одеждах. Запылали факелы, поднялся крик, как кричат идущие в наступление воины.
– Ты же обещал, что все будет тихо, – в ужасе закричал Щелкунов.
– Отойди, дядя, не мешай, ты свое дело сделал, Иуда.
Человек в кунтуше нехорошо расхохотался, вскочил на подведенного коня, и ватага помчалась по городским улицам. Нападавшие разделились на два потока. Одни поскакали к стрелецкой слободке, другие направились к воеводе.
Дворовые князя Григория выскочили на шум, похватали кто что мог, но дать отпор не смогли – пали все до единого под ударами сабель.
– Ищите его, ведите сюда! – кричал предводитель нападавших.
Но не тут-то было! Князь Григорий в одном исподнем с саблей и пистолем отчаянно защищался. Выстрелом убил первого, зарубил еще одного, и только третий стрелой в плечо достал воеводу.
Раненого князя Долгорукова приволокли к предводителю.
– Знаешь, кто я? – спросил тот.
– Вор, изменник!
– Нет, князь, изменник и вор – это ты, а я – атаман Баловень, на службе у королевича Ладислава состою и пришел сюда, чтобы наказать тебя и холопов вологодских за воровство ваше и помощь ярославским изменникам. Ты, боярин, конечно, меня не помнишь, но я хорошо тебя знаю, еще по Троицкому осадному сиденью. Немало ты наших казаков тогда положил. Они, умирая, просили с тобой поквитаться. Знать, время пришло.
– Врешь, сучий сын! – выдохнул Долгоруков.
Атаман усмехнулся.
– Ведите его во двор, пусть полюбуется на своих.
Во дворе лежали тела дворовых князя. Повсюду была кровь. Тем, кто выжил, нападавшие связали локти. Среди пленников князь Григорий увидел свою молодую жену. Она была в одной исподней рубахе, и только богатый узор по рукавам и подолу выделял ее среди других пленных баб.