– Бедность не порок, главное, чтобы ума было в достатке, – рассудительно сказал Галактион.
– Ума у него что у князя палат, вот только говорит он слова странные, вводит меня в смущение.
– Чем же, дочь моя? Говори все без утайки!
– На душе у меня от слов его тревога, сомнения одолевают, мочи нет. Тимоша говорит, что есть бог дающий.
– Да! – старец удовлетворенно кивнул головой. – Имя ему – Господь Саваоф, Вседержитель, творец неба и земли, а Исус[22] – сын Божий, нас ради, человеков, пошедший на смерть.
– А Тимоша говорит, что имя у него другое.
– Какое же другое? Господь един, хоть и в трех лицах.
– Он говорит, что всякая малая тварь своего бога имеет.
– Что за ересь?!
– Тимоша сказывал, что ему это от отца передалось, а тому от деда. Запутал меня вконец.
Галактион задумался, помрачнел, его взгляд стал строгим.
– Сторонись его, юница! Прелестные речи ведет твой Тимоша, смущает тебя. Знать, не сам он такое ведает, а князь Тьмы вселился в него. Смекаешь?
– Да, но что же мне делать, я его ежедень вижу, и каждый раз он разумением своим сомнения во мне сеет. Вот цветок из бересты подарил, сказал, что на память, что охранит он меня от злых сил.
Девушка показала старцу берестяную поделку.
– Люб он тебе? – строго спросил Галактион.
– Не знаю, батюшка, он всем хорош, только беден пока. Так ведь бедность не порок, я и сама такая.
– Нет, дочь моя, не всем он хорош, речи его – толковище поганое, они в нем волхва выдают. Волхвы[23] же – недруги веры православной, хуже латинян. Они солнцу требы кладут и срамным удам[24] поклоняются.
– Стыд-то какой!
– Посему сторонись его, а еще лучше – гони прочь, осеняя себя крестным знамением. С ним нечистый к тебе не подступит!
– Поняла, батюшка, – вздохнула Феклуша, – я и сама теперь вижу, что он мне не пара.
Девушка опустила голову.
– Что печалишься, ласточка?
– Знамо, буду сидеть как есть, в няньках, до скончания века. У меня приданого нет. Если только хозяин от щедрот что выделит, может, кто тогда и посватает. Он добрый, вернется с войны и обязательно мне гостинца привезет с Москвы – может, отрез материи польской работы али другой какой, аглицкий! Ляхов погонят, обозы у них отобьют, а там добра всякого полно! – Феклуша аж раскраснелась в мечтаниях.
– На чужой платок не разевай роток, – вдруг строго сказал Галактион. – Все награбленное ляхами надо вернуть хозяевам или бедным раздать.
– Так я и есть бедная, куда уж дальше – живу в чужом дому в захребетниках.
– Будут у тебя и лучшие дни, я вижу, – помолчав, заметил Галактион. – Только не теперь – потом будут, когда все скорби минутся и настанет на земле дневное благоденствие.
– Слова твои да Богу бы в уши, батюшка! – повеселев, сказала Феклуша. – А муж у меня будет?
Старец задумался.
– Не знаю пока, жених точно будет.
– Пригож ли собой, ладен ли, высок ли? Может, кудряв? – спросила, раскрасневшись, Феклуша.
– Ишь ты какая, всего захотела! Знай, милая, кто будущее ведает – тому жить тяжко.
– Отчего же? Хорошо, как все наперед знаешь.
– Хорошо, если все ладно, а если нет?
– Не пугай меня, батюшка, – замахала руками Феклуша, – не хочу я знать, что будет, хочу думать, что все устроится.
– Так надо молиться, – тихо сказал старец, – может быть, Господь смилостивится.
– Буду молиться и всем нашим накажу, – отвесила прощальный поклон Феклуша и поспешила домой.
Хозяйка должна первой узнать, что если много молиться, то все беды мимо Вологды пройдут. Так старец сказал, уж он-то знает!
По пути назад она впопыхах чуть не сбила важного человека. Подьячий Ларион возвращался со службы, был навеселе и на узком непроезжем мосту через речку Золотицу столкнулся нос к носу с Феклушей.
– Чья будешь, куда спешишь, за каким делом? – закрыв распростертыми руками проход, спросил подьячий.
– Прощения прошу, – испуганно поклонилась сенная девушка, – торопилась. От старца Галактиона иду. Он сказал, что надо молиться, чтобы беда обошла стороной Вологду.
– Галактион? – захохотал подьячий. – Да кто ж ему поверит, он же блажной!
– Не блажной, а блаженный. Прозорливец он, я знаю, – смущенно поправив одежды, сказала Феклуша.
– Кликуша он, старый дурак! – перебил ее Ларион. – Одни хлопоты пустые с этим старикашкой.
– Не говори так, грех это! – покраснела сенная девушка.
– Э нет, красавица, грех в том, что я не знаю, кто ты и откуда, – оглядев Феклушу, сказал Ларион.
– Соколовых мы, – ответила Феклуша.
– Каких Соколовых, Аграфены что ли? Сестра младшая будешь?
– По своим мы, родня, – почему-то соврала подьячему Феклуша.
– Вот оно что! – Ларион вытянул губы дудочкой. – Знаю, справное семейство, ладное. Иван Соколов ратник знатный, и жена у него бой-баба, за воеводу решать дела хочет.
– Да что ты такое говоришь! – удивилась Феклуша. – Как же можно, за воеводу?
– Ведаю, что говорю, – важно заметил подьячий.
Он оглядел девушку с головы до ног, манерно повел плечами, сдвинул шапку, так что кудрявый локон вылез наружу, и вдруг спросил:
– Знаешь, кто я?
– Нет, но вижу, что ты господин важный.
– Это так, – Ларион расплылся в улыбке. – Зовут меня Ларион Мальцов, служу подьячим в приказной избе у воеводы под началом дьяка Карташова, слышала о таком?
– Слыхала, как же.
– Так вот, без моего ведома в городе ни одно дело не двинется: как захочу, так и будет, как сноровлю, так и станется.
– Ой ли?
– Не веришь?
– Да мне-то что!
– Как что? – Ларион был обижен. – Глянь-кось, нравлюсь ли я тебе?
Феклуша покраснела:
– А коли и так, что с того?
– А если я тебя посватаю, девушка? Пойдешь за меня?
– Ты? – у Феклуши помутнело в глазах: она поняла, что ее отговорка про родственницу Соколовых была принята за правду и с ней, как с ровней, разговаривает не кто-нибудь, а сам начальный человек из приказной избы, который дела разные государевы ведает.
– А что, чем не жених? – не унимался подвыпивший Ларион. – Говори, люб али не люб?
– Не знаю, – растерянно произнесла сенная девушка, – как можно так сразу?
– А что тянуть? – наседал Ларион.
– Я так не могу, – потупила глаза Феклуша, – может быть, ты мне и люб, добрый молодец, но как знать?
Ларион расправил плечи:
– Так гляди, все при мне, что еще надо?
У Феклуши закружилась голова, ей показалось, что пророчество старца, данное насчет жениха, чудесным образом сбывается. Вот он, стоит перед ней: собой молодец, из начальных людей и к тому же кудрявый!
– Говори, нравлюсь тебе или нет? – наседал подьячий.
– Нравишься, – чуть слышно вымолвила Феклуша.
Она была в совершенной растерянности и не понимала, шутит подьячий Ларион или нет.
– Вот и славно, – продолжил ухажер, – и ты мне люба, и глаза твои, и ланиты, и власы – все любо.
Он попытался обнять девушку.
– Пойду я, заждались дома, – окончательно испугавшись, пробормотала Феклуша, проскочила под рукой настойчивого кавалера и побежала прочь.
– Ну так я и в гости зайти могу, – прокричал ей вслед подьячий. – Аграфене Соколовой так и передай!
Миновав мост, Ларион задумался, повернул налево и направился в сторону Пятницких ворот, рядом с которыми со стороны Нижнего посада расположился государев кабак. Ему захотелось еще вина. Душа, обрадованная встречей с девушкой, хотела гульбы.
Про себя смекал, что такая родня, как Соколовы, была бы для него не в тягость. Подьячие, они что – живут с подношений, не голодают, но и богатства особого нет. А тут и торговля, и ремесло. Водятся деньги у Соколовых, и девушка-родственница собою ладна, взгляд у нее хороший, с такой можно жить – не тужить.
Ларион твердо решил, что в ближайшее время зайдет к Соколовым, благо и повод есть – рассказать, как он передал дьяку про опасения Аграфены и как ему ответили, что переживать не о чем: стены в городе надежны и ворота крепки.
Аграфена обязательно усадит за стол, думал Ларион, там слово за слово – глядишь, разговор может зайти и о девушке-невесте, которую Соколова прячет в своем доме. Если же дело пойдет, может, и сватов согласятся Соколовы принять, а там и свадебку сыграть недолго.
С этими думами Ларион и перешагнул порог государева кабака.
Глава 5
В граде Вологде кабаков целых семь, в каждом сидят питухи[25] и глотают зелено вино для своей радости и для пользы государевой, потому как дворы царские и доход от винопития – весь в казну. А коли не на что человеку выпить, так «верная голова», или целовальник – начальный человек в питейном заведении, может ссудить под залог деньгами: нельзя ведь остановиться, если душа просит веселья.
Выкупить назад свои пожитки питухи, как правило, не могли. Посему залог требовалось продать, опять же для государевой прибыли. Торговали пропитым добром во всех кабаках, но особо рьяным в этом деле был Нечай Щелкунов. Кабак, где он ратовал за государев пивной доход, располагался у Проезжего моста через речку Золотуху, недалече от Пятницкой башни, главных городских ворот. Место бойкое – мимо не пройдешь!
Про все дела в городе целовальник ведал не хуже воеводской приказной избы, да куда воеводе до него: за кружкой вина в кабаке разговоры бывали такие, что пахло крамолой! Иной раз голове кабацкому за молчание хорошо платили, а бывало, он от страха и сам язык за пазухой держал, мало ли что: шея у человека тонкая, против ножа, топора и веревки нет бережения. Спасение только в одном: роток – на замок. Нечай в городе был известным человеком, имел торговлю, в свое время от щедрот на барыши воздвиг церковь во имя Живоначальной Троицы. Церковь небольшая, клеть на десять аршин