Павлов присел на краешек дивана, лоснящегося от грязи.
– Я вас слушаю, – сказал Станислав Давидович, заметил, что Павлов смотрит на бутылку, усмехнулся и заявил: – Да, среди инвалидов тоже имеются алкоголики.
– Мне нет никакого дела до этого, – отозвался Артем.
– И все же я увидел в ваших глазах неприязнь.
Павлов развел руками и сказал:
– У меня возникли сомнения. Может, сейчас не слишком подходящий момент для беседы?
Старик засмеялся, и у Павлова возникло ощущение, будто кто-то трясет ржавую банку с гайками.
– Вы думаете, завтра я буду в лучшей форме? – успокоившись, спросил отставной профессор. – Господин законник, со мной все в порядке. Если вам очень нужно узнать ответы на ваши вопросы, то, думаю, вы закроете глаза на беспорядок в комнате и перегар, который от меня исходит.
– Разумеется.
– Тогда я весь внимание, любезный.
– Насколько мне известно, несколько лет назад вы возглавляли городской центр, координирующий работу по пересадке органов. Это верно? – спросил Артем.
Старик кивнул, и его глаза подернулись пленкой воспоминаний.
– Ваш центр вполне успешно справлялся с задачами. Если я не ошибаюсь, основной проблемой, с которой вы сталкивались, был дефицит донорских органов.
– Не только, – возразил Станислав Давидович. – Главная трудность заключалась в менталитете нашего общества.
– То есть?
– Я хочу сказать, что у нас не самое совершенное законодательство в этой сфере, господин адвокат. В трансплантологии действует презумпция согласия. Это значит, что разрешение у родственников покойника, то бишь потенциального донора, брать не обязательно. Особенно если при жизни этот человек составил нотариально заверенный документ на сей счет. Однако потом это правило заменил принцип информированного согласия.
– Я знаю об этом, – сказал Артем. – Спустя некоторое время был принят закон о погребении и похоронном деле. В соответствии с ним врач не вправе изымать у покойного органы, если у него нет информации о его прижизненном волеизъявлении или согласии родственников.
– Я гляжу, вы неплохо осведомлены в этом вопросе. Да, это называется презумпция отказа, – произнес Кноспе. – После две тысячи третьего года стала доминировать именно такая ориентация. А теперь представьте себе вот что. Многие ли люди оформили такие бумаги при жизни? Найдутся ли родственники, которые дадут согласие на изъятие органов и тканей после смерти близкого человека? В таких условиях органов очень не хватает. Во времена моей практики в России в пересадке нуждались более пяти тысяч человек в год, тридцать процентов из которых – дети. Не более трети людей, стоящих в очереди на пересадку органов, доживают до трансплантации.
– Как происходил весь этот процесс? От начала поступления потенциального донора вплоть до операции по пересадке органа? – осведомился Павлов.
Кноспе многозначительно кашлянул, ухватился скрюченными пожелтевшими пальцами за колеса своей коляски. Адвокат проследил за его жадным взором, устремленным на водку.
– Я не хочу вас смущать. Но мне это надо, – признался пожилой человек. – Не волнуйтесь, доза не скажется на нашем разговоре. Кстати, я предложил бы и вам, но, судя по выражению лица, вы не желаете разделить со мной компанию.
– Вы угадали.
Станислав Давидович выпил, понюхал собственный кулак и продолжил:
– Наверное, вы знаете, что изъятие органов допускается только в государственных лечебно-профилактических учреждениях, а также медицинских учебных заведениях, которые имеют лицензию на этот вид деятельности. При поступлении туда донора дежурный работник должен сообщить о нем бригаде специалистов по изъятию и заготовке органов. Эта бригада создается при учреждениях здравоохранения, осуществляющих трансплантацию или имеющих разрешение на изъятие органов. В состав бригады специалистов по изъятию и заготовке органов входят один или два хирурга, врач-анестезиолог и две операционные медсестры. Эта бригада определяет очередность изъятия донорских органов, исходя из следующей последовательности: сердце, легкие, поджелудочная железа, печень, почки. Потом бригада сообщает в прикрепленный межтерриториальный центр, осуществляющий трансплантацию – в Москве это координационный центр, где я работал, – о результатах иммунологического типирования донора. Далее орган поступает в центр трансплантации, определенный координационным центром. – Старик мельком взглянул на Павлова и вдруг спросил изменившимся тоном: – Признайтесь, ведь вам все это известно. Я вижу по вашим глазам. Да, я спившийся старик, но меня не обмануть. Что вам от меня надо? Говорите конкретно!
Артем безмятежно выдержал его взгляд и заметил:
– Вы прекрасный психолог.
– И все же? – допытывался Станислав Давидович. – Неспроста ночью к тебе в гости приходит столь известная личность, как вы, господин адвокат.
– Я бы хотел услышать ваше мнение о так называемом черном рынке доноров, – медленно проговорил Павлов. – В нашей стране, – подчеркнул он.
– В нашей стране? – Кноспе ожесточенно потер морщинистый лоб. – Если мне не изменяет память, за всю мою практику на поверхность всплыло всего одно дело. Кажется, это было в две тысячи третьем году, когда в больницу привезли парня, умирающего после ДТП. Информация просочилась в центр трансплантологии, и в больницу выехала бригада…
– Станислав Давидович, извините, что перебиваю вас, но я прекрасно знаю это дело. Врачей, намеревавшихся изъять органы, трижды оправдывали, дело закончилось ничем. Меня интересует именно ваше мнение. Скажите, возможно ли в России зарабатывать на нелегальной пересадке органов?
Старик отрицательно завертел головой, но Артем видел, что тот сделал это слишком поспешно. И еще профессор начал нервничать. Тремор его кистей усилился.
«Хотя ему, может быть, просто снова нужно выпить», – подумал Павлов.
– Давайте начнем по порядку, – предложил Кноспе, вытянув вперед дрожащую руку.
Его скрюченные пальцы были похожи на паучьи лапы.
– Первое. Не так уж много у нас врачей высокого класса, которые могли бы качественно выполнять такую работу. Рисковать своей должностью и репутацией ради пары незаконных операций никто из них не будет. А зарубежные хирурги вряд ли поедут к нам с этой целью. Второе. В проведении операции по пересадке любого органа задействовано большое количество специалистов разного профиля. Делать все это в каком-то глухом подполье или бункере нереально. Слишком велика возможность утечки информации. Третье – совместимость тканей донора и реципиента. Поверьте, нельзя изъять у кого угодно почку и пересадить ее больному. Чтобы подобрать нужный орган, иногда требуется перелопатить сотни потенциальных доноров. Оттого и очередь нестабильна. Тот, кто стоит первым, к примеру, не может получить внезапно появившуюся почку, потому что у них с донором разные группы крови. А десятый по очереди идеально подходит для этого. Понимаете?
– Вполне, – ответил Артем.
– На чем я остановился? Ах, да. Четвертое. Изъятые органы не могут лежать где-то вечно. Почку можно хранить двое суток, сердце и легкие – максимум десять часов. К чему я клоню, да? Найти в кратчайшие сроки реципиента, который подходит по иммунной системе донору, а также имеет деньги на операцию, почти нереально. Не забывайте про специальное оборудование. Печень или легкие нельзя пересадить где-нибудь в подвале. Кроме того, богатый реципиент всегда может поехать в ту страну, где трансплантация узаконена, допустим, в ту же Индию или Турцию. Это в-пятых.
Павлов внимательно слушал профессора, и его не покидало ощущение, что голос Кноспе звучит как-то неестественно, монотонно. Станислав Давидович говорил так, будто выучил эти фразы наизусть задолго до визита адвоката.
– Я с вами полностью согласен, – сказал он, видя, что профессор умолк. – Нанимать огромное количество персонала, умеющего держать язык за зубами, слишком накладно. Для трансплантации нужно дорогостоящее оборудование, которое требует профессионального обслуживания и применения. Это тоже понятно. Вряд ли кто-то из богатых клиентов сунется в такую контору, даже если ему срочно нужна операция.
– Вот видите, – оживился старик. – Вы и сами все прекрасно понимаете.
Павлову стало ясно, что старик начал тяготиться его обществом. Сейчас он с огромным удовольствием еще разок приложился бы к бутылке.
– Я скоро уйду, Станислав Давидович. Еще буквально десять минут.
– Давайте. – Старик угрюмо засопел.
– Давайте. Предлагаю взглянуть на эту ситуацию с другой точки зрения. Все операции можно делать абсолютно легально. Зачем строить какие-то подвалы, подкупать опытных хирургов, нанимать бандитов, которые станут отлавливать и убивать кого-то, чтобы потом использовать органы жертв для пересадки богатым пациентам? Ведь куда проще договориться с руководителем центра трансплантологии, который имеет доступ к листу ожидания, чтобы быстрее получить законное право на пересадку нужного органа. Тогда все будет по закону. Хирурги станут делать операцию, считая, что все в порядке, при этом не зная, каким образом к ним поступил донорский орган, кто этот реципиент, которому они его пересаживают.
– На что вы намекаете? – сипло пробормотал Кноспе.
– Станислав Давидович, почему вы ушли с этой должности?
– Я… мне пришлось уйти. Не сошлись во мнениях с руководством министерства здравоохранения.
– Вы прекрасно справлялись с работой, даже несмотря на возраст, – словно не слыша его, продолжал Павлов. – У вас огромнейший опыт как руководителя, так и хирурга-трансплантолога. Вы были уважаемым человеком. И вдруг в какой-то момент все летит в тартарары? Почему?
Кноспе застыл, вытянув дряблую шею. В воздухе повисла липкая пауза. Павлов терпеливо ждал.
– Зачем вам это нужно? – свистящим шепотом проговорил старик через минуту. – Это было четыре года назад. За прошедшее время многое изменилось. Теперь центр возглавляет молодой, перспективный руководитель. Зачем ворошить прошлое?!
– Да вас ведь попросту убрали. Вам это прекрасно известно. А произошло такое лишь потому, что вы проявили принципиальность и отказались идти на сделку с совестью. Я прав?