Наташа закричала, пытаясь оттолкнуть мертвеца и одновременно прикрывая собой замершего и словно онемевшего Богораза. Еще одна пуля, выпущенная из «бульдога», вошла в затылок, но покойник вновь не отреагировал и лишь негромко зарычал, словно предчувствуя победу. Огромные руки легли на плечи девушки, а затем медленно поползли к ее горлу.
Арцеулов и Лебедев растерянно стояли сзади, сжимая револьверы в руках. Стрелять они не могли — пули, не причинявшие вреда мертвецу, непременно попали бы в Наташу. Степа уже успел встать, карабин он держал по-прежнему в руках, но тоже не стрелял, лихорадочно пытаясь найти выход.
Руки мертвеца сомкнулись на горле Берг, она захрипела, пытаясь из последних сил оттолкнуть холодное закаменевшее тело. Арцеулов одним прыжком оказался рядом, схватил покойника за руку, пытаясь разжать скрюченную кисть. Впрочем, это было все равно, что сдвинуть каменную статую — мертвец даже не двинулся с места, лишь из пробитого пулей горла вновь донеслось хриплое рычание.
— Братан! — внезапно крикнул Косухин. — Коля, кинь мне нож!
Секунду-другую Лебедев непонимающе глядел на брата, затем быстро сунул руку за отворот полушубка и выхватил спрятанный там широкий нож. В тусклом свете догорающих свечей мелькнуло гладкое блестящее лезвие. Косухин ловко перехватил оружие на лету и бросился к мертвецу. Подскочив сзади, он быстро, почти не целясь, вонзил лезвие туда, где у живого бьется сердце.
Мертвые руки разжались, тяжелое тело зашаталось и упало навзничь. Нож Степа выхватить не успел, еле сообразив отскочить в сторону. Глаза мертвеца закрылись, но тело продолжало жить своей странной жизнью, оно билось и подергивалось, пытаясь сдвинуться с места. Острие ножа начало медленно выползать из груди, пробив грудную клетку насквозь.
— Наталья Федоровна, вы живы? — Арцеулов подхватил едва стоявшую на ногах Берг и помог ей присесть на брошенный Лебедевым полушубок.
— Да… — тихо проговорила девушка. — Руки у него… как лед…
— Господа, — растерянно произнес Богораз, удивленно моргая, словно пробудившись от глубокого сна. — Что здесь было? Я ничего не помню…
— Потом, — коротко ответил Лебедев. — Степа! Что там за дверью?
— Ах да! — Косухин подскочил к окну, выглянул и тут же отшатнулся. Прямо на него глядело еле различимое в темноте неподвижное лицо — те, кто окружали церковь, подошли совсем близко, но стояли по-прежнему недвижно, не пытаясь войти. Что-то сдерживало их — или серебряный перстень, лежавший у порога, или еще что-то, ведомое лишь им и их хозяину.
— Они тут! — крикнул Степа. — Че делать будем?
— Пока ничего, — устало ответил полковник. — У меня в рюкзаке фляга со спиртом, достань. Хлебнем по глотку…
Тело профессора вновь накрыли полушубком. Оно продолжало подрагивать, но все тише и тише, словно неведомая сила уходила, даруя мертвецу долгожданный покой. Спирт пришелся кстати — горячее тепло побежало по жилам, и в головах немного прояснилось.
— Странно, — наконец проговорил Богораз, несколько минут о чем-то напряженно размышлявший. — Я был, похоже, загипнотизирован…
— Что же тут странного? — удивился Арцеулов.
— Вообще-то я не поддаюсь гипнозу… Наталья Федоровна, мне очень совестно. Право, вы напрасно рисковали из-за меня жизнью!
— Оставьте, Семен Аскольдович! — резко ответила девушка. — Неужели вы не понимаете, что им были нужны прежде всего вы…
— Но почему господин Богораз? — удивился Арцеулов.
— «Мономах» не должен взлететь, — негромко, без всякого выражения повторила Берг слова Венцлава. — После смерти профессора Семен Аскольдович последний, кто разбирается в научной программе полета. Понятно теперь, почему первая пуля предназначалась Глебу Иннокентьевичу…
— Слушай, Семен, — достаточно невежливо обратился Степа к вновь впавшему в раздумье Богоразу. — Ты это тогда насчет руки… ну, костей… неплохо сообразил. А теперь стреляли в голову — и ничего…
— А почему вы решили, что нужно стрелять в голову? — спокойно осведомился Богораз, как будто речь шла о рутинном научном эксперименте.
— Семен Аскольдович, может, не надо об этом? — перебил его полковник. — Госпоже Берг плохо…
— Нет, спасибо, — слабо улыбнулась девушка. — Мне лучше. Кроме того, мы — ученые — как известно, люди ненормальные. Впрочем, Николай Иванович, когда у вас при заходе на посадку не сработал двигатель, вы предпочли не диктовать по радио завещание, а целый час описывали поломку.
— Ракета могла не вернуться, — пожал плечами Лебедев. — В этом случае программа была бы сорвана, а эти подробности могли помочь.
— Коля, а как ты… ну… вернулся? — испуганно спросил Косухин.
— Часа через два двигатель удалось починить. Наталья Федоровна, а вы откуда это знаете?
— Я читала ваш отчет, — вновь улыбнулась Берг. — Я ведь теперь… Ладно, не будем об этом. Вернемся к нашим жутким подробностям.
— Ну, мне этот Венцлав… — Степа замялся, но затем все же решился и вкратце рассказал о поведении краснолицего и о страшном «допросе» на кладбище.
— Степа… — растерянно проговорил полковник. — И ты служишь этим… этим нелюдям?
— Да при чем здесь Венцлав! — взвился Косухин. — То есть при чем, но…
Степа сник и замолчал.
— Не надо, Николай Иванович, — проговорила Берг и легко погладила Степу по плечу. — Не забывайте, что я обязана вашему брату жизнью. Если бы он не догадался ударить этого… в сердце…
— Я подумал, — нерешительно начал Косухин. — Ну вот Семен говорил, что они не призраки… Значит, он должен как-то двигаться, ну, кровь, стало быть… А если в сердце…
Степа окончательно запутался и замолк.
— Из вас получится неплохой естествоиспытатель, господин Косухин, — кивнул Богораз. — Вы рассудили верно. А что касается мозга… Мне кажется, что мозг должен оставаться нетронутым, если этому Венцлаву нужно поговорить с… ну, не знаю, как назвать… А вот теми, кого вы видели, и Глебом Иннокентьевичем, похоже, управляли со стороны. В таком случае мозг не нужен, во всяком случае, не все его области. Извините, господа, я плохо соображаю, к тому же я наверняка заработал воспаление легких…
Богоразу дали хлебнуть спирту, после чего он немного успокоился. Между тем Арцеулов, которого тема беседы не привела в хорошее расположение духа, уже несколько раз выглядывал в окно. Особых перемен он не заметил — недвижные фигуры в высоких шлемах стояли почти вплотную к церкви, но не двигались с места, как будто чего-то ожидали…
— Господин полковник, — Ростислав еще раз заглянул в окно и бросил озабоченный взгляд на дверную задвижку. — Покуда у нас есть время, надо что-то придумать.
— Может, подождем до утра, — предложила Берг. — При свете солнца эти твари потеряют свою силу…
— Едва ли, — поморщился капитан. — Вспомните Иркутск. Да и утром к ним может подойти подмога. Похоже, нас просто караулят.
— Все-таки подождем, — решил полковник. — Мы не прорвемся, капитан. Нас слишком мало…
В церкви воцарилось молчание. Было слышно, как поскрипывает какая-то потревоженная балка, вдали еле слышно шумели кроны лиственниц, изредка среди пустого мертвого леса раздавался крик какой-то ночной птицы. Последний огарок уже начал мигать, и Степа соорудил из обломков доски подобие факела. Старое дерево горело плохо, но все же неровный мигающий свет позволял хоть что-то увидеть среди подступавшей тьмы. Внезапно тишину прорезал жуткий скрежет. Кто-то — или что-то — пытался расшатать бревна пола.
— Спокойно, господа, — Лебедев достал револьвер, знаком велев всем отойти от опасного места. — Похоже, снова началось…
Скрежет повторился, затем в пол стали чем-то бить. Удары были невероятной силы, словно кто-то лупил из неведомого подземелья огромным молотом. Дерево трещало, во все стороны летела щепа, и вдруг одно из бревен выгнулось и с грохотом выскочило из пазов.
— Если кто появится — стреляйте! — велел полковник. Арцеулов и Степа, держа оружие наготове, ждали, напряженно глядя в образовавшуюся в полу глубокую черную щель.
Удары прекратились, в глубине что-то зашуршало, и над черным отверстием показалась рука. Степа, заранее положивший палец на спусковой крючок, невольно отшатнулся — то, что появилось из тьмы, не было рукой человека. Она была темного, черно-зеленого цвета — огромная, покрытая толстыми витыми жилами, с маленькой, почти круглой ладонью, из которой торчали шесть растопыренных пальцев с длинными изогнутыми на концах когтями.
Рука нащупала край соседнего бревна, резко рванула его, послышался жуткий, ни на что не похожий вой, а затем из провала вылезла вторая шестипалая конечность. Кто-то невидимый сильными рывками пытался выломать бревно.
Арцеулов выстрелил, но пуля, легко скользнув по черной кисти, рикошетом отлетела в сторону. Вой послышался снова, и невидимый враг стал расшатывать бревно с удвоенной силой.
Арцеулов оглянулся в поисках выхода, но понял, что уходить некуда. Их враг знал, что делал, — плотное кольцо окружало церковь снаружи, а кто-то невидимый, но грозный, был готов ворваться изнутри. В голове мелькнула и погасла мысль о капитуляции. Сам капитан не собирался сдаваться, но помнил о девушке и вечно хворающем студенте, которые не должны были погибать на этой войне. Впрочем, подумав секунду-другую, Ростислав понял, что тем нелюдям, кто охотился за ними, живыми сдаваться нельзя. И мертвыми, добавил он мысленно.
Степа Косухин не думал о смерти. Он тоже не привык сдаваться и втайне мечтал дожить если не до полного коммунизма — светлого будущего всего человечества, — то по крайней мере до освобождения Сибири от белых гадов. Теперь, когда из ниоткуда, нежданно-негаданно, появился сгинувший навеки брат, Степе совсем расхотелось погибать. К тому же он представлял свою смерть где-нибудь в чистом поле, впереди атакующей цепи красноармейцев, и пропадать в мерзкой западне от рук — или лап — неизвестно чего, он не собирался. В голове сам собой сложился план — выйти наружу и, отстреливаясь во все стороны из четырех стволов, уходить из лесу. Почему-то Косухин был уверен, что стрелять в них не станут. Ну, а если вновь появятся красноглазые твари, то белый гад Арцеулов может воспользоваться своей серебристой цацкой.