«Редкостей» в библиотеке Волошина немного. Книг XVIII века — единицы; самым старым изданием является «Всеобщая история» М. Б. Боссюэ, изданная в Амстердаме и Лейпциге в 1708 году (J.—B. Bossuet. Histoire universelle. (Т. III). Amsterdam et Leipzig, 1708). Редки некоторые провинциальные издания: альманахи «Пьяные вишни» (Харьков — Одесса, 1920), «К искусству!» (Феодосия, 1919), «Ковчег», выпущенный тиражом 100 экз. (Феодосия, 1920). Примечательна книга «О трех рыцарях и рубахе» Жака де Безье (в пер. И. Эренбурга), рисунки и текст которой были выполнены худож. Иваном Лебедевым в технике гравюры на дереве (М., 1916), и сборник стихов Валентина Парнаха «Словодвиг» (Париж, 1920) с рисунками Н. Гончаровой и М. Ларионова. Самая редкая из русских книг волошинской библиотеки, по-видимому, «Что есть табак» А. Ремизова, изданная в 1908 году в 25-ти именных экземплярах.
О творческих связях Волошина говорят книги и оттиски статей с дарственными надписями их авторов. Среди дарителей И. Ф. Анненский, Ю. Г. Балтрушайтис, А. А. Биск, Ю. Н. Верховский, С. М. Городецкий, С. Я. Елпатьевский, М. А. Зенкевич, Л. Д. Зиновьева-Аннибал, Вяч. И. Иванов, А. А. Кипен, С. А. Клычков, А. А. Кондратьев, И. С. Кондурушкин, С. Кречетов, К. А. Липскеров, М. Л. Лозинский, С. К. Маковский, Н. И. Манасеина, Вас. И. Немирович-Данченко, И. А. Новиков, С. Я. Парнок, П. П. Потемкин, В. А. Пяст, А. М. Ремизов, С. Н. Сергеев-Ценский, П. С. Соловьева, Ф. К. Сологуб, Л. Н. Столица, А. Н. Толстой, М. И. Цветаева, Анаст. Чеботаревская, К. И. Чуковский, Г. И. Чулков, Эллис. В числе дарителей более поздних лет: П. Г. Антокольский, А. А. Антоновская, А. Б. Гатов, П. Н. Зайцев, С. С. Заяицкий, В. К. Звягинцева, В. М. Инбер, А. Кочетков, Е. А. Новская, Л. Е. Остроумов, Е. Г. Полонская, П. А. Радимов, В. А. Рождественский, М. А. Тарловский, С. 3. Федорченко, Н. К. Чуковский, Т. В. Чурилин, М. С. Шагинян, Г. А. Шенгели, И. Г. Эренбург. На книгах — автографы литературоведов (М. С. Альтман, Е. Я. Архиппов, А. И. Белецкий, Д. Д. Благой, Н. Л. Бродский, Б. А. Грифцов, Л. П. Гроссман, К. Л. Зелинский, В. Л. Комарович, Е. Ланн, М. Н. Розанов, А. А. Смирнов, А. А. Цинговатов, Б. И. Ярхо); искусствоведов (А. Г. Габричевский, Э. Ф. Голлербах, С. Н. Дурылин, А. П. Новицкий, М. А. Петровский, Т. И. Сорокин, С. С. Тройницкий); философов (Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, В. В. Розанов, П. А. Флоренский, Г. Г. Шпет); художников (К. Е. Костенко, И. Лебедев, И. К. Пархоменко, В. В. Воинов, Б. М. Кустодиев, Н. И. Струнников). Среди книг этого ряда — труды инженера В. П. Ветчинкина, геологов. Ф. Ю. Левинсон-Лессинга и А. Ф. Слудского, зоолога И. И. Пузанова, лингвиста А. М. Пешковского, биологов В. И. Никитина и Е. Ф. Скворцова, экономиста И. X. Озерова, археолога Б. П. Денике, шахматиста А. Ф. Ильина-Женевского, юриста О. Б. Гольдовского, медиков К. А. Белиловского, В. М. Когана, К. И. Платонова, В. Д. Шервинского.
Волошину дарили свои книги Рене Аркос, Никола Бодуэн, Альбер де Берсокур, Альбер Кайе, Ричиото Канудо, Александр Мерсеро (Эшмер-Вальдор), Рене Гиль, Адольф Лакузон, Поль Ленуар, Виктор Литчфус, Виктор-Эмиль Мишле, Жорж Польти, Иванго Рамбоссон, Валентин де Сен-Пойн, Адриан ван-Бевер, Жан Варио, Альбер Вердо, Шарль Вильдрак.
Приведем некоторые из дарственных надписей Волошину. На книге «Горящие здания» (М., 1900) подпись-автограф: «Максу Волошину. …и меня поймут лишь души, что похожи на меня. Люди с волей, люди с кровью, духи страсти и огня. 21 марта 1903. Москва. К. Бальмонт». «Дорогому Максимилиану Александровичу Волошину» подарил свой сборник «Зеркало теней. Стихи 1909—1912 гг.» (М., 1912) В. Я. Брюсов — «в знак неизменной дружбы» «в день выхода книги и моих именин 9 марта». Л. П. Гроссман, познакомившийся с Волошиным в Одессе, подарил ему свой «Портрет Манон Леско» (Одесса, 1919) в «знак признательности за его сближение Анри де Ренье с Тургеневым, давшее основной тон этому этюду. Л. Гроссман. 13/26.II.919». На исследовании «Сибирь в творчестве В. И. Сурикова» (М., 1930) надпись-автограф: «Милому Максу — с любовью — книжку, которой не было бы на свете, если б не было „Сурикова“ М. Волошина, посылает С. Н. Дурылин».
Многие надписи говорят о высокой оценке творчества Волошина более молодыми литераторами. Дарственная надпись к стихам «Вполголоса» (М., 1928): «Максимилиану Александровичу Волошину, высокому мастеру, к чьему голосу я прислушиваюсь с любовью. С. Парнок. 30.XI.1928. Москва». Сборник Литературного центра конструктивистов «Госплан литературы» (М.—Л., 1925) с подписями-автографами К. Зелинского, И. Сельвинского и В. Инбер под текстом: «Максимилиану Волошину — тому, кто в своем „Подмастерье“ сказал, что „стих создает безвыходность, необходимость, сжатость“, — дав, т[аким] о[бразом] первую формулу конструктивизма в поэзии. 25.V.27». Волошину-мастеру слова посвящены дарственные надписи Тихона Чурилина («Конец Кикапу». М., 1918) и Мариэтты Шагинян («Искусство сцены». — Ростов-на-Дону, 1919): «27.1.1921. Первая крепкая встреча. Единственному сотворчески поэту — передатчику французских мастеров слова и мастеру звукослова от Тихона Чурилина»; «Подмастерью, сумевшему стать мастером. Максимилиану Волошину от Мариэтты Шагинян. 1919, 30-е июня. Нахичевань н<а>/Д<ону>».
Роман «Барсуки» Л. М. Леонова (М., 1925) надписан: «Максимилиану Александровичу Волошину в знак уважения и любви от автора. 17 июня 1925. Коктебель». Книгу «Сполохи» (М., 1926) сопровождает надпись-автограф: «Максимилиану Александровичу Волошину, с глубокой благодарностью, уважением и любовью к его творчеству. В. Луговской, март 1927 г.». На книге «Февральский снег» (Харьков) надпись-автограф: «Максимилиану Волошину — одному из прекрасных, незабываемых учителей слова. Ал. Малышкин. Коктебель. 26/VII—1929 г.». «Золотое веретено» В. А. Рождественского (Пб., 1921) хранит такую надпись: «Дорогому Максу — эта юношеская книга, отмеченная влиянием и его поэтического гения. В. Р. 14/Х—29 г.». П. А. Павленко оставил в доме поэта сборник рассказов «Анатолия» (М., 1932) с автографом: «Максимилиану Александровичу Волошину — хозяину Киммерии — от нового подданного П. Павл[енко] 15.VI.32»…
Для Волошина книги были «постоянным орудием работы». Ему был чужд культ книжного знания, кабинетного затворничества: «Книги, природа и люди… Это три ступени моей души», — писал он в 1911 году[210]. Ценность книги в том, что она способствует рождению собственных мыслей: «Мне книга дает только тогда, когда глаза отрываются от нее и я вижу свое… Я люблю думать над книгой, как любят думать под музыку…». «Одиночество, книги и мысли», — записывает Волошин в дневнике (июнь 1905 г.)[211]. К сожалению, Волошин записывал из этих мыслей немногое. Чаще всего на полях книг ставились карандашом крестики, отчеркивались отдельные строки; в книгах французских надписывался перевод отдельных слов и выражений. На авантитуле сборника Николая Тихонова «Брага» (М.; Пб., 1922) Волошин выписал названия привлекших его внимание стихов: «Баллада о синем пакете», с. 60, «Баллада о гвоздях», с. 57, «Сами», с. 105. В книге Альфонса Сеше и Жюля Берто «L'Evolution du Theatre Contemporain» (Париж, 1908) Волошин делает примечание: «Смысл этого в том, что французс[кая] публика смотрит на пьесу не как на художественное произведение, а как на кусочек жизни. Жизни она выражает одобрение или неодобрение». Известный афоризм, приводимый в книге Д. Рескина «Искусство и действительность» (М., 1900): «Девушка может петь о своей утраченной любви, но скряга не может петь о потерянных деньгах», — вызвал возражение Волошина: «Почему? Разве Скупой Пушкина не поэт? А ведь он то же самое мог бы сказать, утратив свои деньги».
При чтении французских стихов поэт иногда записывал строки перевода. В книге Анри де Ренье «Portraits et Souvenirs» (Париж, 1913) на с. 338 читаем: «И вся пустынная страна Цветет святыми именами», — образ, сопоставимый с Киммерией, дорогой сердцу поэта. Много переведенных строк в книгах Э. Верхарна — одного из самых любимых поэтов Волошина. Книга стихов Жюля Лафорга вызвала стихотворную ее оценку:
Эти страницы — павлинье перо,
Трепет любви и печали.
Это больного поэта — Пьеро
Жуткие salto-mortale…
Это четверостишие вошло затем в первую книжку стихотворений Волошина, с пометкой «На книге Лафорга».
Книга и воспринималась поэтом как часть человеческого бытия. В заметках по истории книгопечатания он записал: «Жилище человека — его раковина. Книга — его жемчужина: болезнь и драгоценность». В трудную минуту жизни книги были для поэта опорой, друзьями, которые не могут предать:
Мой кров убог. И времена — суровы.
Но полки книг возносятся стеной.
Тут по ночам беседуют со мной
Историки, поэты, богословы.
И здесь их голос, властный, как орган,
Глухую речь и самый тихий шопот
Не заглушат ни южный ураган,
Ни грохот волн, ни Понта мрачный ропот…
(«Дом поэта»)
В. И. ЦветковМ. А. ВОЛОШИН И ЕСТЕСТВЕННЫЕ НАУКИ
Глубокая эрудиция в естественнонаучных вопросах является значительной чертой поэтического облика Максимилиана Волошина. В этом качестве следует видеть не столько дань личным склонностям и увлечениям поэта и не столько проявление присущей его натуре многогранности, сколько важнейшую деталь всей его творческой концепции, усилие преодолеть то трагическое разделение путей искусства и науки, которое возникло, по словам Волошина, в эпоху, непосредственно следовавшую за Ренессансом.
Волошин — не ученый, а поэт, и он нигде не позволяет своему научному багажу играть самодовлеющую роль, никогда не переходит грань, отделяющую поэзию от дидактики. Естественнонаучные знания вовлекаются в поэтический мир Волошина в двояком качестве. С одной стороны, это источник сведения о материале творчества, материале не в смысле языка, а в смысле образного строя. Знание вещной, предметной стороны мира позволяет поэту обогатить арсенал изобразительных средств, ввести неожиданные и емкие аналогии, основанные на достижениях аналитического научного метода. Сюда относит