Мучительно-бесформенное чувство —
Безмерное и смутное:
Россия…
И далее поэта как бы обступают бесконечные пространства России — и мерцающие солью топи Сиваша, и шуршащая камышами Кубань, и стынущий Кронштадт, а за ними — Украина и Дон, Урал и Сибирь… Поэт видит их через призму истории, свободно связывая образы далекого прошлого и современности.
Есть дух Истории — безликий и глухой,
Что действует помимо нашей воли,
Что направлял топор и мысль Петра,
Что вынудил мужицкую Россию
За три столетья сделать перегон
От берегов Ливонских до Аляски.
И тот же дух ведет большевиков
Исконными российскими путями.
И в этой сменяющейся панораме веков русская революция предстает в стихах Волошина, как звено, важное, этапное, но не последнее: революция обусловлена всем ходом предыдущего, но она связана и с последующим. Волошин, приветствуя революцию как раскрепощение мировых сил земли, как возможность «пересоздания» человека, видел в ней условие полной свободы личности, понимаемой им с известным анархическим уклоном.
Поэт боялся того, что в результате всех жертв, страданий и борьбы человек может «обернуться жадным хамом, продешевившим дух за радости комфорта и мещанства» («Путями Каина»).
В 1924 г. Волошин, вместе с группой писателей, среди которых были С. Есенин, М. Шагинян, М. Зощенко, В. Катаев, подписал письмо в отдел печати ЦК ВКП(б), где были следующие строки: «Мы считаем, что пути современной русской литературы, — а стало быть и наши, — связаны с путями пооктябрьской России»[50].
Однако годы восстановления, переход к мирному строительству нового социалистического государства не нашли отражения в поэтическом творчестве Волошина. В стихотворении «Дом поэта» (1926), насыщенном философскими раздумьями и историческими экскурсами, Волошин, обращаясь к годам революции и гражданской войны, благословляет мир и завещает своему современнику:
Благослови свой синий окоем.
Будь прост, как ветр, неистощим, как море…
«Синий окоем» — это любимый и воспетый Волошиным Коктебель. Это открытый «навстречу всех дорог» дом поэта. Это клочок родной земли, благословляемый Волошиным и за то, что именно там он смог приобщиться к великим и грозным годам революции и гражданской войны.
Поэзия Волошина послереволюционного периода должна быть включена в широкое русло советской литературы: поэт, разделивший, по словам С. С. Наровчатова, «в тяжелые годы гражданской войны судьбу своего народа и своей страны, искренно вставший на сторону Советской власти», скончался «на родном, а не на чужом берегу»[51].
А. В. ДесницкаяКИММЕРИЙСКАЯ ТЕМА В ПОЭТИЧЕСКОМ ТВОРЧЕСТВЕ М. А. ВОЛОШИНА
Образ Киммерии — «гомеровой страны», будучи одной из главных тем лирики М. Волошина, является той почвой, на которой осуществился творческий синтез его деятельности поэта и художника.
Этот достаточно хорошо известный факт раскрывается не только в материале волошинских стихов и акварелей, но и в признаниях самого поэта, для которого лирическое претворение суровой красоты восточнокрымских пейзажей в героический образ гомеровой Киммерии было одним из определяющих моментов творческой биографии. Именно поэтому в изучении художественного наследия Волошина существенно важно ответить на вопросы о том, откуда пришла к нему тема Киммерии и как она получила воплощение в его поэтическом созерцании восточнокрымской земли, на которой он провел большую часть своей жизни и которую преданно и страстно любил.
Исходными моментами явления киммерийской темы были: пустынное величие коктебельских берегов, поразившее поэта еще в юности, а также исторические и легендарные сведения о Крыме и его древнейших насельниках, содержащиеся в произведениях древнегреческих авторов.
Среди исторических свидетельств основными являются показания историка Геродота (V в. до н. э.) и географа Страбона (начало I в. н. э.). Геродот впервые сообщил о том, что припонтийские земли, занятые в его время скифами, ранее принадлежали киммерийцам. «И теперь еще есть в Скифии Киммерийские укрепления Κιμμερια τειχεα, есть Киммерийская переправа πορυμηια Κιμμερια, есть и область, именуемая Киммерией, есть и так называемый Киммерийский Боспор»[52]. Страбон, рассказывая о Киммерийском Боспоре (ныне Керченский пролив. — А. Д.) и прилегающих к нему землях, упоминает о том, что «некогда киммерийцы обладали могуществом на Боспоре, почему он и получил название Киммерийского Боспора». Киммерийцы, говорит он далее, «это племя, которое тревожило своими набегами жителей внутренней части страны на правой стороне Понта вплоть до Ионии. Однако скифы вытеснили их из этой области, а последних — греки, которые основали Пантикапей и прочие города на Боспоре»[53]. Характеризуя таврическое побережье как «каменистое, гористое и подверженное сильным бурям с севера», Страбон называет гору Трапезунт (соврем. Чатыр-Даг) и добавляет, что вблизи этой же гористой области есть и другая гора — Киммерий[54]. Есть предположение, что гора Киммерион — это гора, называемая Агирмиш-Даг (близ Старого Крыма)[55].
Уже для Геродота, а тем более для Страбона, факт существования на северных берегах Эвксинского Понта народа киммерийцев был достоянием относительно далекой давности. Но о реальности этого исторического факта говорят сохранявшиеся в эпоху Боспорского царства (с V в. до н. э.) названия: Киммерийский Боспор, Киммерийский вал. Имя Киммерикон носили боспорские города, один из которых лежал в 45 км. южнее Керчи (древний Пантикапей), у горы Опук, а другой — на противоположной стороне пролива, близ выхода в Азовское море[56].
К более раннему времени относится легендарное сообщение о Киммерии, вплетенное в героико-мифологический сюжет странствий Одиссея. Гомеровская Киммерия — это мрачная страна, лежащая у входа в Аид, куда для встречи с тенями умерших приплывает на своем корабле Одиссей.
Там Киммериян печальная область, покрытая вечно
Влажным туманом и мглой облаков; никогда не являет
Оку людей там лица лучезарного Гелиос, землю ль
Он покидает, всходя на звездами обильное небо,
С неба ль, звездами обильного, сходит, к земле обращаясь;
Ночь безотрадная там искони окружает живущих.
(Одиссея XI, 14—19, пер. В. А. Жуковского)[57]
В более дословном прозаическом переводе: «Там народ и полис людей киммерийских, окутанные мглой и тучами; и никогда сияющее солнце не смотрит на них сверху лучами, ни когда восходит на звездное небо, ни когда с неба склоняется назад к земле, но губительная ночь распростерта над жалкими смертными»[58].
Страбон, комментируя эти знаменитые строки Одиссеи, отмечает, что Гомер «знает киммерийцев, которые в гомеровские времена или немного раньше опустошали набегами целую область от Боспора вплоть до Ионии»[59]. Он полагает, что «на основании реальных сведений о том, что киммерийцы жили у Киммерийского Боспора, в мрачной северной области, Гомер соответственно перенес их в какую-то мрачную область по соседству с Аидом, подходящую для мифических рассказов о странствованиях Одиссея»[60].
Прежде всего благодаря Гомеру имя давно исчезнувшего народа киммерийцев, жившего в далекие времена на северных берегах Эвксинского Понта, вошло в бессмертный фонд легенд и образов, унаследованных от античной культуры.
Для русской культуры интерес к античным воспоминаниям, овевающим крымскую землю, прослеживается уже с начала XIX века. Так, писатель Павел Сумароков, член Российской академии, в своей книге «Досуги крымского судьи или второе путешествие в Тавриду», изданной в 1803—1805 годах, напомнив о том, что «Киммеры более нежели за 1000 лет до Р. X. сделались властелинами Тавриды и острова Тамани» и что «от сего народа пролив получил название Киммерийского», пытался определить местоположение Киммериона и Киммерикона[61].
Элегически грустит о прошлом этой части античного мира сенатор И. М. Муравьев-Апостол, переводчик греческой и римской литературы, совершивший в 1820 году путешествие по Тавриде: «Вчера, когда вечерняя заря догорала на вершине Киммериона, я ходил в последний раз, при мерцании умирающего дня, проститься с прахом Пантикапея. Бродя в задумчивости по берегу Боспора, я вопрошал хладную персть: где скрылась слава? Где памятники? Где хотя один камень, обломок столпа того, на коем начертан был взаимный союз дружбы между Левконом и Афинами? Все исчезло!»[62].
Не удивительно, что этот интерес к историческому прошлому причерноморских земель, вошедших с XVIII века в состав Российской империи, очень скоро принял научное направление. Развернувшаяся с середины XIX века деятельность Петербургской Археологической комиссии имела в центре своего внимания раскопки греко-скифских древностей на юге России. Еще больших успехов в этом направлении русская наука достигла в XX столетии, особенно в советский период.
Время на рубеже XIX—XX веков, когда молодой М. Волошин впервые вступил на крымскую землю, было ознаменовано блестящими достижениями исторической науки, привлекавшими к себе внимание широких культурных кругов. В частности, к этому периоду относится издание фундаментального труда В. В. Латышева о Скифии и Кавказе, содержавшего полный корпус известий древнегреческих и римских авторов о древних народах на землях Северного Причерноморья