Николай ТихоновВолшебная бумажка
Когда человеку выпала на долю долгая и интересная жизнь, когда он видел и войну, и мирные дни своей Родины, ему есть что рассказать. А если он при этом побывал в зарубежных странах, присмотрелся к тому, как живут там люди, как они там трудятся, воюют с жестокой природой, борются за свои права, такие рассказы нельзя читать без волнения, потому что всё в них правда и всё рассказчик видел собственными глазами.
Есть такой удивительный рассказчик среди наших писателей. Это Николай Семёнович Тихонов. Он написал немало книг и в стихах, и в прозе. Когда со временем вы их прочтёте, они запомнятся вам. Вы побываете вместе с их автором и на горных тропах Кавказа, и в знойных песках Средней Азии, и в Пакистане, и в Индии, и на Индонезийских островах. Вы увидите, как этот замечательный человек любит свою страну, как хочет он вместе со всеми нами, чтобы трудовые люди всей земли жили мирно и никогда не знали больше войн.
В этой книжке, которая сейчас перед вами, писатель рассказывает о детях и собственном детстве. Будущий писатель был мальчиком живым, наблюдательным. Вместе со своими друзьями, такими же ребятами, как он сам, он уже тогда понимал, как интересно всё то новое и непривычное, что можно каждый день увидеть вокруг себя. И, став взрослым человеком, знаменитым писателем, Николай Семёнович возвратился к воспоминаниям своего детства. Ему хотелось, чтобы дети с таким же интересом присматривались к тому, что окружает их, были весёлыми, бодрыми, пытливыми и не забывали о том, что всё, чем богата наша теперешняя жизнь, добывалось немалыми и героическими трудами отцов и дедов.
Вс. Рождественский
СОЧИНИТЕЛЬ
Мы были уже взрослые мальчики и не только бегали смотреть, как играют в футбол, но и сами играли. Было это под Петроградом, хотя тогда даже Петрограда не было. Был столичный город Санкт-Петербург. Называли его попросту Питер. Жили мы на даче в деревне Глазово около Павловска.
По вечерам повелось в нашей мальчишеской компании, не знаю уже, не помню, с чьей лёгкой руки, рассказывать друг другу о прочитанных книгах. Условием было, чтобы прочитанная книга была захватывающего содержания. Поэтому совершенно естественно, что в этом устном клубе, на старых брёвнах, на дачных задворках, рассказаны были по порядку книги всех властителей дум того времени: романы Жюля Верна, Жаколио, Буссенара, Лори, Пембертона, Джека Лондона, Густава Эмара, Фенимора Купера, Сальгари. Мальчики были начитанны — иные из них брали книги в библиотеках, иные получали журналы «Вокруг света» или «Природа и люди».
Каждый, кто рассказывал, понятно, хотел поразить воображение других, чтобы мороз по коже шёл, чтобы все завидовали, что он читал такую потрясающую книгу, которой они и не знали. В порядке очереди я принимал участие в этих рассказах, но скоро должен был заметить, что я иссякаю, что рассказывать что-нибудь удивительное мне уже не под силу, так как романы, которые я читал, я все рассказал, а новых нет и не предвидится. А между тем я в этом тесном кругу мальчиков уже успел выделиться, так как рассказывал красочно, сильно, с жестами, производил большое впечатление своими рассказами, и уступать это первенство мне не хотелось.
Моим соперником был мальчик Пашка Тырданов. Мы с ним состязались в искусстве рассказывать. Но теперь наступал кризис. Если Пашка придёт на очередной вечер с новым рассказом, мне нечем будет его перекрыть. Что делать? Я лёг под дерево у так называемой Пиль-башни в парке и погрузился в большое раздумье. Чем силен хотя бы Жюль Верн? Почему я не могу быть Жюлем Верном? Я стал анализировать его романы. До этих пор я не имел понятия о том, как писал романы Жюль Верн. Но я начал их разбирать, чтобы постичь механизм сложного романа приключений. Понемногу ход моих размышлений привёл меня к таким результатам.
Берётся страна, по возможности далёкая, неизвестная. Берётся климат этой страны и записывается отдельно, какие явления природы там характерны, — допустим, там часты песчаные бури, или тайфуны, или вьюги, если это север. Допустим, там бывают сильные наводнения или извержения вулканов. Потом — посмотрим, какие там звери. Есть ли там хищники: тигры, львы, пантеры. Есть ли там ядовитые гады и какие. Какие там растения — может быть, ядовитые для человека, может быть, исполинские или карликовые.
Теперь надо найти сюжет. В лучшем случае — тайна или научное открытие. Как будто что-то интересное во всём этом есть…
Значит, герои едут из одной страны в другую, и тут надо вспомнить, кто там живёт. Может быть, к счастью, попадутся людоеды, или воинственные исполины, или хитрые карлики.
Теперь действие пойдёт как по маслу. Найдено письмо с таинственным шифром. По-видимому, где-то зарыт клад. За ним едут. Приключения поступают по порядку, чередуясь. То климат доставляет неприятности, то дикари угрожают, то опасность от зверей, то ещё что-нибудь вроде вулкана или бури… Очень хорошо! Механизм заработал.
Я явился на вечернюю беседу, имея в голове готовый для рассказа роман. Я рассказывал его долго, так как придумывал на ходу всякие новые приключения. Мой успех затмил Пашку Тырданова, рассказавшего очень неясно и бестолково роман Райдера Хаггарда «Она». То ли он был не в духе, то ли мой блестящий успех смутил его, но его рассказ в подмётки не годился моему рассказу. Все кричали, чтобы я назвал автора. Я сказал: это американский писатель капитан Смит.
— Никогда не слыхал такого, — мрачно сказал Пашка. — Где ты достал эту книгу?
— Я читал её давно, в детстве, — небрежно сказал я, — даже картинки помню.
С этого вечера моё право первенства не оспаривалось, но мне приходилось теперь непрерывно работать, так как надо было сочинять всё новые и новые романы, со множеством приключений в разных странах. Мне, правда, не приходилось писать свои романы, я ограничивался тем, что сочинял план, конспект, записывал краткое изложение с быстрыми сценами, и эти записи походили на то, что сегодня называют сценарием.
Так как я в то время увлекался военной историей, то мне ничего не стоило брать оттуда темы, а развивало и дополняло их моё необузданное воображение. Я заболел рассказоманией. И заразил этим моих слушателей. Уже капитан Смит с его романами был сменён целым рядом вымышленных авторов, уже были рассказаны романы, где действие происходило и в Австралии, и в Азии, в Тибете, и в Африке, где я взял сюжет из времени восстания Араби-паши и Махди в Египте, уже я освободил Константинополь от турок, изгнал европейцев из Китая, голландцев из Суматры и Явы, англичан из Индии. Я не лез в карман за подробностями. Моя голова гудела от них.
Пашка Тырданов уступил мне первое место скрепя сердце. Он уже никакими романами из «Мира приключений» не мог забить неисчерпаемого водопада моей безудержно летящей фантазии. Никто из ребят не мог допустить мысли, что здесь обман. Они прыгали от восторга, и только мои авторы вводили их в смущение. Они расспрашивали о них меня, они спрашивали у знакомых и родителей, и никто не знал этих неведомых писателей, кроме меня одного. Правда, я иногда пробовал приписывать мои романы известным авторам, но этих книг тоже никто, естественно, не читал. В упоении своего успеха я позволял себе уже более глубокое проникновение в тему. Я перешёл на исторические сюжеты. Я сказал, что вспомнил ещё один очень длинный, в пяти частях, роман, который называется «Звёздный плащ, или Трагедия в Кверетаро». Речь шла о судьбе мексиканского императора Максимилиана, расстрелянного по приказу народного вождя восставших мексиканцев — Бенито Хуареса. Ну кто, кроме меня, зачитывавшегося книгами о войнах, мог знать детали этой старой истории, полной самых трагических подробностей!
Моя адская память перерабатывала огромный материал, но даже мне трудно было действовать без предварительных набросков. Я записывал на листках отдельные главы, приключения героев, исторические события. Я рассказывал этот роман в опьянении победителя.
Пашка Тырданов пожирал меня глазами и ничего не понимал. Но в его хитрых прищуренных глазах я угадывал что-то задуманное против меня. Он уже не спрашивал, кто автор. Он только аккуратно приходил послушать, так как это был необыкновенный номер. Я рассказывал каждый вечер с продолжением. Я так вошёл в эту роль, что мне не хотелось кончать приключения моих героев. Казалось, они будут продолжаться бесконечно. Поражённые услышанным, мальчишки просили рассказывать без сокращений. Если бы они знали, что мой монтаж потерял конец! Я сам не знал, чем кончу. Один раз мне пришло в голову сказать, что конец книжки оторван и я его не знаю, но, взглянув на лица слушателей, я понял, что мне этого не простят. Я тщательно придумывал конец. Пашка хмурился день ото дня всё больше. И конец моим рассказам наступил раньше, чем я предполагал.
Когда я, продекламировав очередную часть, сказал, что завтра будет конец, Пашка усмехнулся и сказал:
— Можно три вопроса?
— Давай хоть четыре, хоть шесть, — сказал я, смотря на него с превосходством чемпиона.
— Первый вопрос: кто автор? — спросил Пашка. — Ребята, смотрите на него внимательно…
Он хотел смутить меня этим вопросом, но я был готов к нему.
— Я уже говорил, что первой страницы в этом романе не было. А переплёт был разорван, и вторая страница тоже — на цигарки кто-то свернул. Что пристаёшь — глупо. Откуда я тебе имя возьму?
— Так, — сказал Пашка голосом судьи, и мне это не понравилось. — Второй вопрос: покажи эту книжку, ты говорил, что она у твоего дяди была…
— И про это я уже говорил, а ты не слушал. Она была, а потом кто-то украл её, ремонт был у нас в квартире. Я нашёл её, уже она была масляной краской залита, и ничего нельзя было разобрать.
— Так, — сказал совсем мрачно Пашка, — третий вопрос: когда конец будет твоему рассказу, твоей муре…