И подхватив с тропинки камень, она в сердцах зашвырнула его в болото. Оттуда раздался вой.
– Не знаю. Мне лично нравится, – признался Ничмоглот. – По-моему, Кима, ты придираешься.
– Разве ж это песня, – скорбно покачала головой кикимора. – Вот в позапрошлом веке под Ярославлем были у меня болота так болота. Ужас на всю губернию наводили. – Закатив глаза, она мечтательно причмокнула похожими на присоски губами. – Даже питерские газеты о нас писали, а уж про губернские и не говорю.
– Потом повспоминаете, – прервала беседу двух родственников Татаноча. – А то мы с дороги. Устали и жутко голодные.
– И кофе на вокзале подали омерзительный, – жалобно проблеял Козлавр.
– В командировку, значит? Только сегодня? – начала было вновь расспрашивать кикимора.
– Сегодня, сегодня, – перебила ее Татаноча. – Ну, хорошо. Еще успеем наговориться. – В ее планы не входило сообщать кузине Ничмоглота, что все они тут нелегально.
– Как там моя Гуленька-то, здорова? – обратилась к Киме Ядвига Янусовна.
– Да вчерась была, – процедила любезная кузина Ничмоглота.
Ведьмы переглянулись. Кажется, у Ядвиги Янусовны с Кимой произошел какой-то серьезный конфликт.
– Ну, вы, я вижу, торопитесь, и у меня тоже дела стоят, – быстро свернула разговор та. – Будет время, заглядывайте.
Она бултыхнулась в трясину. Оттуда почти сразу же послышался заунывный хор.
– И чем она недовольна? – пожал плечами Ничмоглот Берендеевич. – Поют. Справно поют.
– О вкусах не спорят, – пробурчала Ядвига Янусовна и вновь усадила его на спину Козлавра. – Поехали.
Компания вновь двинулась вперед по заветной тропинке. Они все шли и шли, а болото все не кончалось, и песчаная тропинка все петляла и петляла. Вконец измотанный томительным путешествием и дополнительным грузом на спине, Козлавр споткнулся об очередную кочку и, истошно блея, плюхнулся вместе с всадником в зловонную жижу.
– Помогите! Спасите! – взывали одновременно два голоса. Тата и Ната ухватили поэта-сатирика за рога, а Луша вцепилась ему в бороду.
– Раз, два, взяли! – командовала старшая ведьма.
Ядвига Янусовна тут же протянула Ничмоглоту Берендеевичу свой суковатый посох, который подобрала еще на опушке леса.
– Ох, ох, ох! – Трясина с громким чмоком выпустила лешего на свободу. Прямо как выплюнула.
– Что ж ты Кимочку-то свою не позвал? – глядя на перепачканного до самой макушки тиной и грязью Ничмоглота, язвительно поинтересовалась Баба-яга.
– Так она ж далеко, – смущенно откликнулся тот. И поводив по себе ладонью, с сожалением добавил: – Эх, костюм хороший попортил. И панама утопла.
– Ничего. Сейчас к Ягуле приедем – отстираемся, – успокоила его Ядвига Янусовна. – А панама твоя вон там, – указала она на трясину. – Сейчас подцепим.
И, ловко орудуя клюкой, она вытянула головной убор Ничмоглота и положила на заветную тропинку.
– Ох, спасибо тебе, родная, – растрогался он.
– Спасибом сыт не будешь, – хмыкнула Ядвига Янусовна.
– Что вы там копаетесь! – крикнула Татаноча. – Шли бы лучше да помогли. Иначе мы сейчас его совсем упустим.
Три сестры уже из последних сил удерживали поэта-сатирика, и подмога пришла как нельзя кстати. Наконец общими стараниями его выволокли на песок. Он дрожал и шумно всхрапывал.
Когда глаза его открылись, он, продолжая лежать, простер руку вверх и с пафосом продекламировал:
Судьба, о как же это низко!
Поэта гибель была близко!
Над краем пропасти стоял!
И запах смерти я вдыхал!
Меня ж никто и не спасал…
– Ожил! Он ожил! – в восторге проскрипел леший.
– У меня только два вопроса, – накинулась Ядвига Янусовна на приходящего в себя поэта-сатирика. – Во-первых, это хамство с твоей стороны – нагло врать, что тебя никто не спасал, в то время как мы все только этим и занимались.
– Это просто для рифмы и завершенности трагически-поэтического образа моего лирического героя, – торжественно произнес Козлавр. – Я в своем творчестве часто прибегаю к аллегорическим преувеличениям.
– Допустим, – хмыкнула Баба-яга. – Но у меня еще и второй вопрос: где ты здесь, о великий поэт, углядел пропасть?
Козлавр и на сей раз не смутился.
– Ясное дело: гибель в трясине недостойна моего лирического героя. Поэтому я выбрал пропасть.
– Бесполезно, – махнула рукой Татаноча. – Лучше поднимайся-ка, гениальный поэт, и вези Ничмоглота. Иначе никогда до места не доберемся.
Козлавр еще раз обреченно всхлипнул и поднялся на ноги.
– Ничего, уже скоро, – сказала Ядвига и попыталась водрузить очень грязного Ничмоглота верхом на поэта-сатирика.
– О нет! Я не согласен! – застонал тот. – Сил уж нет. Они, увы, иссякли. Дойду ль до места иль паду во цвете лет?
– А трепаться, значит, силы есть, – пресекла новый поток его красноречия Татаноча. – Довезешь его до места, не развалишься в своем цвете лет.
– Но мне самому не хочется, – неожиданно заявил Ничмоглот. – Он снова начнет спотыкаться, а это опасно. Уж как-нибудь на своих двоих доберусь.
– А, поступай как знаешь. – Ядвига Янусовна махнула костлявой рукой. – Так и эдак уже пришли.
И действительно, четверть часа спустя они наконец достигли края болота, где на берегу стояла замшелая избушка на двух весьма упитанных курьих ножках. Над трубою курился сизый дымок, источая горьковато-пряный запах.
– Гулечка! Ягулечка! – радостно взвизгнула Ядвига Янусовна.
В ответ избушка сперва с тихим скрипом закачалась. Затем взмахнула крышей, как крыльями, и пустилась танцевать старинный матросский танец жигу, сама себе аккомпанируя пронзительным свистом. В такт ее залихватским прыжкам из трубы вылетали густые клубы дыма, и путников все сильнее обволакивал горько-пряный аромат. Козлавр от него расчихался, и не просто, а в такт жиге. Дверь распахнулась. На крыльцо вылетела почти точная копия Ядвиги Янусовны.
– А ну прекрати! – Она заколотила по стене костлявым кулачком. – Иначе мне всю посуду в дому перебьешь.
Избушка с протестующим скрипом замерла.
– Присядь! – распорядилась хозяйка.
Избушка, словно курица-квочка, покорно подогнув лапы, уселась, и крыльцо коснулось земли.
– Заходите, гости дорогие! Будьте как дома! – радостно проскрипела Ягуля и с возгласом: – Яда! Яда! Сестрица моя ненаглядная! – бросилась сестре на шею.
Глава XЧудовище
Минуло несколько дней. Уроки у Сила Троевича шли полным ходом. Две бабушки и один дедушка, отдыхавшие с ребятами на даче, ни о чем не подозревали, ибо были совершенно уверены, что их внук, внучка и примкнувший к ним Чугаев по-прежнему целыми днями загорают и плещутся на речке. А Тимка с Кассандрой тем временем осваивали волшебные премудрости. Только вот Мишка скучал: пока друзья занимались с Силом Троевичем, ему доставалась роль пассивного наблюдателя. Деятельная натура Чугаева подобному положению противилась.
– И охота вам по сто раз одно и то же повторять? – наконец не выдержал он. – Неужели слабо вот так с маху что-нибудь сделать и сразу перейти к новому интересному?
Разговор происходил, когда они возвращались с очередного урока домой.
– Как это так, сразу? – возмутился Тимка. – Думаешь, то, что мы делаем, легко? Вот вчера даже у Сила Троевича не сразу вышло Веспасиана на сущности разделить. Только с третьей попытки получилось. И сам он сказал, что совсем растренировался. Давно, мол, волшебные сущности не делил.
– А мне кажется, – вмешалась Кассандра, – у Сила Троевича дело не в отсутствии тренировок. Просто он плохо себя чувствовал.
– С чего ты взяла? – удивился Мишка.
– А вы разве сами, мальчишки, не замечаете? – продолжала она. – Сил Троевич день ото дня все хуже и хуже выглядит. Просто весь белый стал.
– И похудел, – с задумчивым видом добавил Тимка.
– Ну вас, – отмахнулся Чугаев. – По-моему, он каким был, таким и остался. И худой, как всегда, и лицо у него всегда бледное.
– Нет, таким худым он не был, – настаивала Кассандра.
– А что вы хотели? – пожал плечами Мишка. – Вон Тимкина бабушка каждый день от этой жары охает и сердечные лекарства тоннами пьет. И ты, Ружин, считаешь, что все нормально, ничего страшного. А ваш Сил Троевич в несколько раз старше Веры Дмитриевны. Значит, для старого человека это нормально.
Кассандра вздохнула:
– Нет, Мишка, Сил Троевич давно уже старый, но раньше был гораздо бодрее.
– И от уроков с нами теперь стал так уставать, – добавил Тимка. – Мне иногда кажется, он еле досиживает до конца занятий.
Это их с Кассандрой давно уже настораживало. Раньше учитель готов был с ними заниматься сколько угодно и крайне досадовал, когда уроки приходилось прерывать до следующего дня. А теперь, не успевали ребята собраться в доме чародея, тот начинал украдкой поглядывать на часы. Когда же они уходили, сразу же поднимался к себе наверх.
Были и косвенные признаки, беспокоившие Тимку с Кассандрой. Веспасиан теперь неизменно присутствовал на всех занятиях, и ребята то и дело ловили настороженные взгляды, которые тот украдкой бросал на мага. Так обычно близкие смотрят на тяжело больных.
Да и Морфей, раньше особо не волновавшийся о Силе Троевиче, теперь частенько вроде бы безо всякого дела и особой нужды выбирался из своего жилища за печкой, то предлагая чародею чайку, а то просто бродя вокруг, словно желая убедиться, что все в порядке.
– Слушай. – Тимофея вдруг пронзила ужасная догадка. – А вдруг он сюда… умирать приехал?
Последние слова он выговорил с большим трудом, они застревали в горле – ему даже подумать об этом было страшно.
В огромных зеленых глазах Кассандры застыл ужас.
– Ты думаешь, все так серьезно?
– Но я ведь слышал, как он еще в Магинбурге говорил своему другу, мол, ему совсем немного осталось.
– Да ну вас, – вмешался Мишка. – Откуда вы знаете, что, по их мнению, мало? Может, это двести, или триста лет, или даже тысяча.