Нужно сказать, что с того самого момента, как Антонина Викторовна узнала о существовании гранта и Настином в нем участии, одна мысль прочно засела в ее голове. И ничем не выбьешь. Гарика она запомнила хорошо, и от ее внимательного взгляда взаимная симпатия молодых людей во время пребывания Арутюняна в Петербурге не укрылась. Решение дочери посетить Париж и остановиться у Гарика Антонина встретила «на ура» и начала действовать. Первым делом лихорадочно подсчитала, дадут ли ей еще один потребительский кредит на дочкину поездку. По всему получалось, что проскочит. Тем более кредит на новую кухню должен был вот-вот кончиться, а кредиты на некстати сломавшиеся стиральную машину и телевизор были маленькими. Но Настя от маминой помощи категорически отказалась.
– Но хоть гардероб обнови, чем черт не шутит, – боялась сглазить мать, – Гарику точно все эти французские вертихвостки поднадоели, поэтому и приглашает тебя.
– Мама, он меня не приглашает, я сама в гости напросилась, раз все равно во Францию еду, – напоминала Настя.
– Но он же не отказался, – поддерживала в себе маленький огонек надежды Антонина Викторовна.
Настя отмалчивалась, но мать не отставала, призвав на этот раз на помощь верную сестру Алевтину.
– Неплохо бы тебе в фитнес-клуб записаться, – тонко намекала на толстые, в виде пяти явно лишних килограммов, обстоятельства тетя Аля.
– У меня со временем напряг.
– У тебя с возрастом, а не со временем напряг! – выходила из себя наконец Антонина.
На этом обычно все и заканчивалось. Настя с радостью ухватывалась за возможность обидеться, а мать с теткой мучились угрызениями совести. Хотя Антонине Викторовне все-таки удавалось заронить зерна сомнения в дочерину голову. И как бы ни храбрилась дочь, но неприятным мыслям прорваться все-таки удалось. Хотя до этого Насте вполне успешно удавалось не тратить время на беспокойство и стоны о вещах, находившихся за пределами ее контроля. К этому разряду она и относила устройство личной жизни. По ее твердой уверенности, все должно было сложиться само собой. Вообще Анастасия Столетова обладала счастливым характером. По жизни она шла с легкостью, особенно ни о чем не задумываясь. Например, категорически отказывалась думать о завтрашнем дне и еще того хуже: откладывать на черный день. Это занятие ей представлялось совершенно пустой тратой времени. Идти навстречу неизвестности для нее было комфортно и, самое главное, интересно. Да и какой смысл подстилать соломку, когда все равно не знаешь ни когда, ни где. Мать частенько скрипела, что дочь живет одним днем. А Настя искренне не понимала, что в этом плохого. День, который начинался, был единственным. Вчера со своими сожалениями и радостями растворилось в прошлом. Многообещающее будущее вполне могло оказаться обманкой да плюс ко всему и вообще могло не настать. Поэтому жить одним днем представлялось для нее очень даже мудрым решением. Правда, сегодня собственная жизненная позиция почему-то перестала казаться разумной. Раздраженная материнским наскоком и собственными колебаниями, Настя вернулась в салон. Бодлер что-то лихорадочно набирал на своем ноутбуке. Вид у него был какой-то необычный, вдохновенный, что ли. Настя напряглась, спор с матерью мигом вылетел из головы. Она явно что-то пропустила.
– Бодлер, произошло что-то новенькое? – спросила она осторожно.
– Нет, я играю, – отмахнулся тот, явно чем-то увлеченный.
Происходящее на экране на игру не походило.
– Ты опять в чей-то компьютер залез?
– Настя, мне некогда! – захныкал хакер.
Недолго думая, она подошла и возмущенно захлопнула ноутбук.
– Насилие над личностью запрещено законом! – возмутился хакер.
– Это смотря над какой, по твоей этот самый закон плачет горькими слезами, – повела плечами Столетова.
После спора с матерью ей было море не то что по колено, а скорее по щиколотку.
– Мы договорились делиться информацией!
Бодлер такого договора не помнил, но, взглянув на покрасневшую от гнева девушку, благоразумно ответил:
– Это личное, я не могу.
– Ну раз личное, – спохватилась Настя, – кстати, мне в голову одна мысль пришла.
– Какая?
– Сначала ты можешь восстановить все увиденное тобой в вечер убийства Магнуса?
– Сложный вопрос.
– У тебя же фотографическая память! – сделала комплимент Настя.
– Льстишь, – констатировал хакер, – все женщины льстят, когда хотят добиться чего-то.
– Какое тонкое знание женской психологии! – усмехнулась Настя и попросила: – Вспоминай, не тяни.
Бодлер еще раз шумно вздохнул и начал:
– Наблюдать я начал часов в шесть вечера, работу срочную выполнил и подумал, дай взломаю защиту Магнуса. Он новую установил совсем недавно, продвинутую. Решил проверить, с чего это он так рассекретничался, из любопытства. Неплохая защита, повозился минут десять. Потом стал наблюдать: Магнус вернулся, переоделся, он всегда своему внешнему виду особое значение придавал, шопоголик.
– Тебя раздражают элегантные люди? – не сдержала иронии Настя, рассматривая невероятное сочетание оранжевых, зеленых и фиолетовых тонов в сегодняшнем одеянии хакера.
– Нет, просто у Магнуса собственный вид был возведен в ранг божества, кстати, в тот день девиз на его футболке был классный: «Не откладывай на завтра то, что можешь сделать послезавтра».
Насте девиз тоже понравился и запомнился.
– Ну а о чем писал Эдуард де Вельтэн в тот момент, когда его убили, ты помнишь?
– О ночном горшке, – заявил тот и с сознанием выполненного долга возобновил прерванную партию.
– Подробнее можно? – спокойно попросила она.
Бодлер вздохнул и вновь отвел глаза от экрана:
– О каких-то черепках или о чем-то в этом роде.
– Поднапрягись, о каких черепках? – терпеливо продолжала настаивать она.
Хакер послушно задумался и сокрушенно добавил:
– Точно не помню. У меня просто возникла ассоциация с ночным горшком.
– Почему она возникла, постарайся вспомнить.
Бодлер стал восстанавливать в памяти все свои действия. Перед глазами встало вдохновенное лицо Магнуса. О чем же он писал? Невероятные мыслительные усилия отразились на бледном лице хакера.
– Ночной горшок, – медленно произнес он, и вдруг его осенило: – Это что-то имело отношение к Древней Греции!
У Насти опустились руки.
– Ну у тебя и ассоциации! – только и сказала она.
– Просто Древняя Греция, и всегда эти сосуды глиняные, как же их называют…
– Амфоры?
– Вот-вот, во всех учебниках, когда про Грецию говорят, повсюду эти амфоры, глиняные горшки – ночные горшки, какая разница? – удивился Бодлер непонятливости своей собеседницы.
– Ладно, допустим, – решила соглашаться Настя, чтобы не прерывать начавший давать хоть какие-то плоды мыслительный процесс, – ну а были какие-то названия в том, что он писал, какие-то собственные имена?
Бодлер послушно задумался, всем своим видом показывая, что у него другого выхода нет. Наконец лицо его просветлело:
– Вернулось, только имя забыл.
Настя помрачнела.
– Но не расстраивайся, ты сама его вспомнишь, ну певец, который за своей возлюбленной в ад спустился.
– Орфей?
– Точно.
С видом человека, совершившего подвиг, Бодлер вернулся к своим делам. Но Настя вовсе не собиралась оставлять его в покое.
– Почему его интересовал Орфей? – удивлялась Настя.
– А кто его знает, – махнул рукой хакер.
– Должна же быть какая-то логика?
– Логика у Магнуса? У нее всегда с ней был напряг!
Настя совершенно ничего не понимала. Магнус был талантливым инженером, ученым, а никак не историком. При чем здесь Орфей? Тем временем Бодлер добавил:
– Только сегодня вспомнил: еще с месяц назад скачал с компа Магнуса несколько материалов, так, для прикола, первое, что под руку попалось. Посмотри, может быть, это нас куда-нибудь выведет, для меня так это китайская грамота! Магнус и мистика! Подумать только!
Настя заинтересованно стала открывать файлы один за другим, но, взглянув на череду уравнений, быстро пала духом. Попыталась призвать в качестве эксперта Бодлера. Тот с энтузиазмом откликнулся и стал комментировать. Все эти формулы он, конечно, знал, но каким макаром использовал их Магнус, понятия не имел. Потом вскипел:
– Вот идиот, эту последовательность переврал, а в волновом уравнении Шредингера – ошибка. Ну а эффект Комптона тут совсем неуместен!..
Произнося эту галиматью, Алекс был серьезен и искренне возмущен. Послушав этот совершенно неудобоваримый поток минут этак десять, Настя Бодлера прервала. Она сообщила ему, что все равно ничего из сказанного не понимает, поэтому он вполне может успокоиться и вернуться к прерванным занятиям. Что тот и сделал, не ожидая повторного приглашения. Она терпеливо продолжила открывать документы один за другим, пока наконец нашла нечто гораздо более интересное, нежели поток формул. Документ назывался интригующе: «Правильные вопросы».
«Вот адский вопрос: волшебная сила искусства – это выдумка или реальность? Все об этом говорят, но я себе впервые поставил вопрос: а почему, собственно, волшебная? Значит, загадка, над которой я бьюсь столько времени, вполне может реально существовать. От одной мысли хочется прыгать от радости. Представляю себе Архимеда, голым несущимся по Сиракузам и вопящим «Эврика»! Как я его понимаю!..»
«Ночь была светлая от невидимой луны, люблю работать ночью и думать ночью. Ника уже давно заснула. К моим поискам она относится с легким недоумением человека, излишне рационального. Она – взрослая, а я – ребенок, которому в детстве не дочитали сказок. Именно так она и говорит. И как известно, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Она спит, а до меня наконец дошло, в чем же я ошибался, и я смотрю на нее, спящую, с ощущением явного превосходства: «Ты, моя дорогая, проспала открытие мирового значения!»
«Вернулся к последователям Орфея, орфикам. Как интересно! Мне о них говорил Игорь! Занимательный человек, но мне с ним неспокойно. В. – другое дело, мне кажется, что ему можно доверять. Мы с ним сделаны из одного теста, есть вещи проверяемые и разумные, есть фантазия. Для Игоря границы между ними не существует. Вот и орфики, для них наше тело – гробница и темница души, жизнь – страдание, цель жизни – освобождение души от тела. Но душа проклята и, как в древнеиндийской сансаре, после смерти тела обречена переселяться в другое тело. Всегда думал, что это более приятный способ видения смерти, когда умираешь не полностью и есть возможность возрождения. Получается, с одной стороны, вроде как, с их точки зрения, умирать не так страшно, начинается новая авантюра, только очень не хочется быть крысой или пауком. С другой стороны, отсутствие гарантий. В христианстве к этой точке зрения больше интереса, если в рай – так навечно, правда, существует вполне реальная опасность ада, которая тоже навечно».